— Товарищи, мы сегодня собрались, чтобы подвести итоги большой полосы нашей деятельности, начавшейся со дня высадки на этом пустынном амурском берегу и до того, как ушли последние пароходы. Полоса эта ознаменовалась крупными событиями как в мировом масштабе, так и на фронте соцстроительства в нашей стране, знаменательном тем, что мы досрочно — за четыре года — завершаем первую пятилетку и скоро вступим во вторую пятилетку, пятилетку завершения построения бесклассового социалистического общества, прокладывая путь к светлому будущему для всего человечества земного шара…

Любил Фалдеев говорить речи. Забываясь, утрачивая чувство меры, говорил и говорил… Все, кто сидел в кабинете, знали эту слабость секретаря парткома и подмигивали друг другу: «Ну, теперь держись! Развезет часа на полтора».

Все знали, что, пока он не охарактеризует давно известное международное и внутреннее положение на «данном этапе», он не остановится, и терпеливо ждали этой минуты, думая каждый о чем-нибудь своем.

Ну вот Фалдеев произнес здравицу в честь мировой революции, и все оживились: сейчас начнется главное.

— Я думаю, мы примем следующий порядок нашей работы, — уже по-иному, просто сказал он. — Первое слово предоставим товарищу Ковалю для доклада об итогах проделанной за лето работы, затем выступят с короткими содокладами начальники отделов, после чего мы обменяемся мнениями. Я думаю, возражений не будет?

Коваль заговорил из своего угла, разложив бумаги на столе и отодвинув графин в сторону. Он старался казаться спокойным, но руки выдавали его: они то суетливо двигали с места на место графин и бумаги, то зажимали бороду в кулак. В отличие от Фалдеева Коваль был лаконичен и последователен в мыслях, сыпал цифрами.

— Вот основные итоги работы за лето, — картавя, докладывал он. — Выкорчевана тайга на площади в триста гектаров, прорыто более двадцати километров осушительных канав, в том числе трехкилометровый генеральный канал, по которому спущена в Амур основная масса болотной воды. Проложено свыше двадцати километров дорог-лежневок. Все это позволило нам успешно развернуть работы по строительству жилья, соцбыта и подсобных предприятий. По последним уточненным данным, нами построено тридцать восемь жилых бараков каркасно-засыпного типа с жилищной площадью на три тысячи восемьсот человек, двести шалашей, возведено два десятка рубленых домов для инженерно-технических работников. По линии соцбыта, как вы знаете, мы испытываем острый недостаток в больницах и амбулаториях, в столовых и различных мастерских, потому что построили для этих учреждений чрезвычайно мало домов.

Наконец, в канун праздника, как вы знаете, закончено строительство помещения для звукового кино «Ударник».

За этот же период построен лесозавод на две пилорамы, ремонтно-механические мастерские, временная электростанция, ведется строительство двух кирпичных заводов, второго лесозавода на четыре пилорамы, печь для обжига извести. На правом берегу, на утесе, создан каменный карьер, в котором ведется добыча бутового камня для будущего промстроительства.

— Таков в общих чертах итог работы Дальпромстроя, — говорил Коваль. — Готовясь к докладу, — продолжал он, доставая из папки большой лист бумаги и разворачивая его перед собой, — я поручил своим подчиненным дать мне исчерпывающий материал по транспорту. И вот передо мной следующая картина. — Он поднес лист к глазам. — Требуются ежедневно триста семьдесят две санные подводы. Имеется сто шестьдесят девять. С конским поголовьем, как вы знаете, положение катастрофическое. Из-за плохого ухода мы лишились половины лошадей. Конюшни не утеплены, фуража, особенно сена, заготовлено недостаточно. Здесь я должен открыто сказать, что, несмотря на мои усилия в течение лета построить теплые конюшни и заготовить сено, партком в погоне за цифровыми показателями на корчевке тайги отменял мои приказы. В результате этот участок был оголен и транспорт оказался в катастрофическом положении.

— Так, так, товарищ Коваль, вали с больной головы на здоровую, — заметил Фалдеев, не поднимая глаз. — Это как раз твой стиль работы: если где прохлопал, виноват партком.

Коваль повернулся всем корпусом к секретарю парткома.

— А я скажу, что ваш стиль работы, товарищ Фалдеев, именно ваш личный стиль, и состоит в том, чтобы вмешиваться в функции хозяйственного руководства, доводить дело до срыва, а потом обвинять хозяйственников. Вы забываете, товарищ секретарь, о принципе единоначалия…

— Я попрошу вас поосторожнее быть в выражениях. — Фалдеев грозно посмотрел на докладчика. — «Доводить дело до срыва» — значит, умышленно? Я попрошу членов парткома обратить внимание на эти слова. — Фалдеев обвел глазами зал, ища сочувствия. — А насчет принципа единоначалия следует вам помнить: помимо единоначальника, есть партия — руководящая и направляющая сила нашего государства, она вправе и в силах заставить любого «единоначальника» делать то, что в интересах государства и народа.

— Хорошо! — уже не сдерживая себя, крикнул Коваль. — Я вам сейчас прочитаю, что говорил Владимир Ильич Ленин о единоначалии. — Он быстро сунул руку во внутренний карман, достал листок бумаги и нервно развернул его. Видимо, цитата была заготовлена специально для этого заседания. — Вот послушайте, товарищи, что сказал наш дорогой Ильич: «Надо научиться соединять вместе бурный, бьющий весенним половодьем, выходящий из всех берегов митинговый демократизм трудящихся масс с железной дисциплиной во время труда, с беспрекословным повиновением воле одного лица, советского руководителя, во время труда». — Коваль победным взглядом обвел лица сидящих в кабинете.

— Имею замечание о порядке ведения заседания, — спокойно проговорил Бутин, вставая. — У нас не хватает дисциплины и выдержки, товарищи. Я думаю, что мы должны потребовать от товарищей Фалдеева и Коваля соблюдать должный порядок.

— Правильно!

— Верно!

— Конечно, ни к чему! — загудел кабинет.

Фалдеев покраснел, но, взяв себя в руки, сказал коротко, оглядываясь на докладчика:

— Продолжайте.

— Я в затруднительном положении, товарищи, — устало говорил Коваль. — Судя по всему, я не должен делать ни одного критического замечания в адрес парткома без риска вызвать инцидент, подобный только что происшедшему. Ну что ж, буду критиковать только своих подчиненных.

— Надо соблюдать меру и такт, — заметил Фалдеев, — будь то речь о парткоме или о подчиненных.

Но Коваль словно не слышал этой реплики.

— Перехожу к вопросам материально-технического обеспечения строительства и рабочего снабжения.

Теперь все слушали его с особым вниманием. Члены парткома уже знали, что с первого ноября решением правительства нормы снабжения продовольствием и промышленными товарами для Дальпромстроя были повышены. Учитывалось особое положение стройки, необжитость района, суровый климат, оторванность от центров. Однако так называемый «северный завоз» продовольствия и промышленных товаров на зимний период закончился до первого ноября, а, стало быть, это решение правительства о дополнительных фондах не было фактически реализовано. Решением парткома нормы должны быть увеличены немедленно, а недостающие продукты предполагалось доставить из Хабаровска на автомашинах по Амуру, как только будет пробита ледяная дорога. Коваль с этим не согласился, апеллировал в крайком партии и пока не вводил повышенных норм.

— Дело в том, — доказывал он, — что продовольствия завезено ровно на семь месяцев в пределах ранее существовавших норм. Если же пересчитать его на новые, повышенные нормы, то окажется, что наших запасов хватит только на пять месяцев, то есть по конец марта. Завезти же двухмесячный запас продовольствия автомашинами за четыреста километров дело нелегкое. Мы можем оказаться в чрезвычайно затруднительном положении. Я считаю, что расходовать фонды в соответствии с повышенными нормами следует только в том случае, если мы уже будем иметь на складах гарантированный запас хотя бы основных продуктов — муки, сахара, круп и жиров на всю зиму, иначе мы поставим под угрозу голода весь контингент строительства. Поэтому я вновь поднимаю вопрос об отмене решения парткома относительно немедленного увеличения норм, пока мы не получим дополнительных фондов.