— Уверяю: все мною сказанное — правда, не допускающая ни малейших сомнений, — заявил Грэхем. — Я сам наблюдал этих тварей, видел бледные, странно светящиеся голубые шары, плывущие над головой. Два из них стремительно и бесшумно пронеслись мимо, когда я крался по безлюдной тропе из лаборатории Бича, укрытой в горах между Бойзом и Сильвер Сити. Еще един покачивался в воздухе над стратопортом Бойза, перед самым моим вылетом. А здесь, в Вашингтоне, я обнаружил их собратьев дюжинами. Сейчас эти шары парят на городом; некоторые, возможно, шныряют близ Министерства. Они предпочитают людские сборища. В том и ужас: они слетаются туда, где нас много.

— И кто же они? — спросил сенатор Кармоди. Пухлое лицо его раскраснелось.

— Неизвестно. Шары не дают времени как следует себя изучить. Бьернсен полагал, они вторглись на Землю из иных миров, причем сравнительно недавно, — однако понимал, что гадает на кофейной гуще, не располагая ни малейшими доказательствами. Покойный профессор Майо тоже склонялся к теории о внеземном происхождении шаровидных существ, но исчислял время порабощения многими тысячами лет. Напротив, доктор Бич убежден: это коренные обитатели Земли — подобно микробам.

Дальше всех пошел покойный Ганс Лютер. Основываясь на физических наших несовершенствах, предположил, что шары суть истинные земляне, а мы — потомки животных, доставленных сюда в незапамятные века на космических кораблях–скотовозах.

— Животные… На скотовозах!.. — зашелестел зал.

— Что еще известно об этих существах? — осведомился кто-то.

— Боюсь, очень немногое. Они ничуть не похожи на людей, различие столь велико, что любое взаимное понимание, надо полагать, исключается. Слишком уж чужеродные существа. Это светящиеся шары, около трех футов диаметром, голубоватые, лишенные каких бы то ни было внешних отличий. Их невозможно заснять на обычную инфракрасную пленку, но профессор Бич изобрел новую эмульсию, и получил фото. Радиолокаторы против шаровидных тварей бессильны — очевидно, те поглощают импульсы, а не отражают. По словам Бича, шары любят резвиться поблизости от излучающих антенн — как резвятся дети у фонтана в жаркий день. Бич говорит, именно эти существа подсказали нам изобрести локатор — дабы ум и усилия человеческие доставили им левую непонятную забаву.

Присутствующие слушали с явным изумлением и страхом. Грэхем продолжил:

— Вместо зрения шары обладают сверхчувственным восприятием, развитым до неимоверной степени. Органы речи и слуха отсутствуют, их заменяет телепатическая связь — быть может, она лишь оборотная сторона того же экстрасенсорного восприятия. В любом случае, шары способны читать человеческие мысли, — но только на близком расстоянии. Бич, вслед за Бьернсеном, окрестил их витонами, ибо, судя по всему, это бесплотные сгустки энергии, не принадлежащие ни животному или растительному, ни минеральному царствам.

— Чушь! — взорвался один из ученых, обретая, наконец, точку опоры. — Энергия не существует устойчивыми сгустками!

— А шаровые молнии?

— Шаровые молнии? — захваченный врасплох, критик неуверенно огляделся и пошел на попятный. — Н–да, признаю… Вы меня поймали. Этого явления пока не удалось объяснить удовлетворительно.

— И все же наука не отрицает: шаровая молния — временный сгусток энергии, который невозможно получить в лабораторных условиях, — серьезно произнес Грэхем. — Быть может, это гибнущие витоны. Не исключено, что существа эти смертны, каков бы ни был их жизненный срок. А умирая, излучают колебания такой частоты, что внезапно становятся видимыми. — Вынув бумажник, Грэхем извлек несколько газетных вырезок. — “Уорлд Телеграм”, семнадцатое апреля: шаровая молния влетела в дом через открытое окно, взорвалась и подожгла ковер. В тот же день другая молния, подпрыгивая, катилась по улице ярдов двести, а потом исчезла, оставив за собой полосу раскаленного воздуха. “Чикаго Дейли Ньюс”, двадцать второе апреля: шаровая молния медленно проплыла над лугами, проникла в дом, поднялась по каминной трубе и взорвалась, разрушив очаг.

Он убрал вырезки и устало пригладил волосы.

— Все это собрано Бичем — целая коллекция, охватывающая последние сто пятьдесят лет. Около двух тысяч статей и заметок о шаровых молниях и тому подобном. Когда читаешь их, будучи надлежащим образом осведомлен, сообщения предстают в совершенно ином свете, — не собранием устарелых курьезов, а каталогом неоспоримых, исключительно важных фактов, заставляющих поражаться: да как же мы никогда ничего не подозревали? Ведь устрашающая картина буквально витала перед глазами, только присмотреться хорошенько лень было!

— Почему вы считаете, будто эти существа… витоны, — господа и владыки? — впервые подал голос Кейтли.

— Так решил Бьернсен, наблюдая за ними. Все, кто пошел по стопам Пера Бьернсена, неизбежно приходили к тому же выводу. Мыслящая корова тоже быстро уразумела бы, по чьей вине рогатые сородичи шествуют на бойню. Витоны ведут себя словно хозяева Земли, наши хозяева — мои, ваши, президента, любого короля и любого нищего, любого праведника и преступника, живущего на этой планете.

— Черта с два! — крикнул кто-то из последних рядов.

Выкрик оставили без внимания. Кармоди недовольно насупился, прочие не спускали с Грэхема глаз.

— Нам известно мало, — продолжал Грэхем, — однако это малое стоит многого. Бич убедился: витоны не просто состоят из энергии — они зависят от энергии, питаются ею, нашей с вами энергией! Природа любезно предоставила нас витонам — и мы усердно их кормим. Потому и разводят нас, потому и побуждают размножаться! Пасут и загоняют в хлев, доят и насыщаются нашими эмоциональными токами — точно так же и мы насыщаемся соками, истекающими из вымени, — да получше содержим корову, чтобы молока прибывало! Назовите мне излишне эмоционального человека, прожившего долгую здоровую жизнь! А? Вот вам витоновская корова–рекордистка, обладательница первого приза.

— Ух, дьяволы, — раздался возглас.

— Поразмыслите над этим хорошенько, господа, — продолжал Грэхем, — и вы осознаете весь ужас положения. Давно известно, что нервная энергия обладает электрической или квазиэлектрической природой. Потому и сосут ее наши призрачные владыки. Они могут в любое время умножить урожай, сея побольше ревности, соперничества, злобы, — и вовсю пользуясь этим. Христиане против мусульман, белые против черных, коммунисты против католиков… Все это всходы витоновских пашен, все, кто исступленно враждует между собой, набивают, сами того не сознавая, чужое брюхо. Витоны заботятся о своем урожае не меньше, чем мы о своем. Мы пашем, сеем и жнем — и они пашут, сеют и жнут. Мы — живая почва, взрыхленная обстоятельствами, которые создают и навязывают витоны, — почва, засеянная противоречивыми мыслями, орошенная грязными слухами, ложью, заведомым искажением фактов, удобренная завистью и ненавистью. Эта почва дает тучные всходы эмоциональной энергии, которую витоны пожинают смертоносными серпами. Каждый раз, когда кто-то призывает к войне, витоны скликают друг друга на пиршество!

Мужчина, сидевший по соседству с Вейтчем, поднялся и сказал:

— Может быть, вам известно, чем мы занимаемся. Пытаемся расщепить атом до конца, растворить элементарные частицы в первозданную волновую энергию, создать волновую бомбу. И если повезет, получится настоящая конфетка. Землю вдребезги разнесет! — Он облизнул губы и огляделся. — Что же, выходит, это ваши витоны вдохновляют нас?

— Вы уже получили эту бомбу?

— Нет еще.

— Может быть, и вовсе никогда не получите, — сухо молвил Грэхем. — А получите — значит, никогда не примените. Потому как, если вы создадите и взорвете ее…

В дверь громко постучали. Несколько человек подскочили от неожиданности. Появился военный, что-то шепнул Кейтли и тотчас вышел. Кейтли встал, бледный, поглядел на Грэхема, окинул взглядом собрание и медленно, серьезно заговорил:

— Сожалею, господа, но меня только что известили: в двадцати милях на запад от Питтсбурга потерпел крушение “Олимпиец”. — Голос его сорвался от волнения. — Множество пострадавших, один погибший. Этот погибший — профессор Бич!