Про офицерство, казачество, духовенство и говорить нет нужды. Всем известно, что военная и религиозная опора старой России была почти полностью уничтожена.

Максим Горький в угоду кремлевским уголовникам поспешил тиснуть брошюрку «О русском крестьянстве», в которой бесстыдно лгал на народ — «полудиких людей»: «Жестокость форм революции я объясняю исключительно жестокостью русского народа», но «когда в зверстве обвиняют вождей революции… — я рассматриваю это обвинение как ложь и клевету».

* * *

Тирания большевиков была всегда отвратительна. Пока шла гражданская война, ее как-то терпели. Большевистские лозунги заманчивы, а возвращения помещиков крестьяне не хотели. Но как только война завершилась и реставрация старого строя стала эфемерной, зашатались и основы новой власти.

Обострились оппозиционные настроения внутри самой партии.

Среди радикально настроенных рабочих-коммунистов росло недовольство практикой использования беспартийных «спецов» после провала попытки организовать пролетарский контроль над производством. Заметим, что «спецов» поддерживал сам Ленин.

Возмущала сложившаяся практика назначения сверху руководителей профкомов, игнорирование партийной демократии. К концу 1920 года оппозиционно настроенные профсоюзные работники потребовали, чтобы вся промышленность была поставлена под контроль центрального органа, выбранного непосредственно союзами.

Были и другие причины, вызывавшие брожение в рядах парши, в ее низах, откуда оно перекинулось в верхние эшелоны.

Непосредственной причиной явилось массовое недовольство политикой Троцкого, который, все еще сохраняя за собой руководство армией, с неуемной энергией набросился на «подъем» народного хозяйства.

Он являл прямую противоположность Ленину или Сталину, который все более набирал авторитет среди командиров партии. Если эти двое всегда говорили меньше, чем собирались сделать, то Троцкий отличался многословием и прямолинейной откровенностью, слишком часто неуместной.

Троцкий постоянно твердил, что главный метод пролетарской революции — железная дисциплина, полное подчинение всех — партийных, беспартийных, профсоюзов решениям вождей. Формула проста: вождь повелевает быдлом! Коммунистический фашизм.

Назначенный наркомом транспорта, Лев Давидович начал внедрять свои теории в жизнь.

— Транспорт находится в катастрофическом состоянии, — заявил он, — и я требую сверхчеловеческих усилий по его подъему. Тот, кто не согласен с нашей политикой, с железной дисциплиной, — враг революции, и с ним будет то, что бывает с врагами, — расстрел!

Естественно, что эти методы руководства вызвали шквал негодования на всех уровнях — от сцепщиков до профсоюзных лидеров. Последние, кстати, пытались добиться самостоятельности и большей свободы внутри партии.

Споры докатились до ЦК. И здесь произошел раскол. В более либеральную фракцию вошли десять наиболее влиятельных членов политбюро (из 19). Это Ленин, Сталин, Зиновьев, Каменев, Томский, Рудзутак и другие. Но и Троцкого поддержали такие авторитеты, как Бухарин, неожиданно вставший на сторону Льва Давидовича Дзержинский, Серебряков, будущий академик, которого партия позже бичевала за его пятитомную «Русскую историю…», Михаил Покровский…

Разногласия вызвало предложение Ленина о немедленном упразднении Центрального комитета по транспорту, учреждения откровенно диктаторского, возглавляемого Троцким.

Спорили до судорог в горле — согласия не было. Слишком сложным узлом были стянуты личные интересы каждого из спорящих, каждый боролся за место под партийным солнцем.

«Известия ЦИК» 27 января преподнесли на своих полосах суть этого спора как разногласия между умеренным крылом и крылом диктаторским.

Особенно досталось Троцкому от верного адъютанта Ленина — Гришки Зиновьева, который награждал вчерашнего меньшевика самыми нелестными характеристиками и эпитетами.

Троцкий огрызался, но это еще больше распаляло Гришку. Теперь он каждую свою речь посвящал узурпатору Троцкому, который являлся «главным тормозом на пути к светлому будущему».

— Его не интересует успех дела! — обличал Троцкого Зиновьев. — Этого политикана увлекают лишь собственные вождистские амбиции. Распоясавшийся сатрап!

Трудно не согласиться.

— Сам диктатор! — отбрехивался Лев Давидович. — Склочник и фракционер!

Ленин стучал кулаком по столу, картавил:

— Прекратить, товарищи, безобразие! Это вам не персидский базар!

Сталин прятал улыбку в усах. Ой как ему пригодится зиновьевский антагонизм, когда он будет расправляться с Троцким!

Все было бы это не суть важно, если бы в своей ненависти Гришка не зашел за разумные пределы. Он стал обличать своего «партайгеноссе» даже среди моряков Балтийского флота, на его главной военно-морской базе — Кронштадте. Зиновьев сам способствовал разжиганию недовольства, из-за которого вспыхнуло восстание. Любопытно: ни одного шага своего адъютанта Ленин не осудил. Амбиции Троцкого начинали беспокоить и его.

Незадолго до этого возникшая «Рабочая оппозиция», воспользовавшись предложением ЦК, огласила свою платформу. Она заявила, что партия теряет свое лицо, забывает, что была первоначально пролетарской, вырождается в касту карьеристов и бюрократов.

В 1921 году к «Рабочей оппозиции» присоединится дочь царского генерала Александра Коллонтай, урожденная Домонтович, фигура весьма колоритная. Верхушка партии хорошо знала о ее амурных развлечениях с Пашей Дыбенко, который по возрасту ей в сыновья годился.

В 1923 году Коллонтай станет первой в мире женщиной- полпредом.

В декабре 1933 года пути Коллонтай и Бунина пересекутся в Стокгольме, где эта дама будет послом, а писатель прибудет туда, дабы увенчаться нобелевскими лаврами… Но вернемся в 1921 год.

Троцкий, выступая в ЦК, в очередной раз заявил:

— Успех революции принесет безусловное слияние профсоюзов с государственным аппаратом, а также военную дисциплину и принуждение для поддержания производительности в промышленности.

Все это претворится в жизнь, но тогда Лев Давидович будет уже отлучен от власти и его имя предадут анафеме.

* * *

X съезд партии был намечен на 8 марта. Но события в Кронштадте опередили его.

Для подавления восстания Ленин направил большевиков самых верных и беспощадных — Троцкого-Бронштейна, бывшего заведующего биржей труда, а нынче члена РВС Лепсе, главкома Тухачевского, Дыбенко, Каменева.

Мир замер в ожидании очередного потока крови.

9

После поражения Врангеля в ноябре двадцатого года ничто не заставляло сердце Бунина сжиматься с такой тревогой и… надеждой, как кронштадтское восстание.

С нетерпением каждое утро Бунин ждал газеты.

Они пестрели крупными заголовками:

«БОМБАРДИРОВКА ПЕТРОГРАДА С КРОНШТАДТСКИХ ФОРТОВ».

«БОИ НА ЛЬДУ».

«ВОССТАВШИЕ НЕ СДАЮТСЯ».

Спецкор «Последних новостей» в Гельсингфорсе сообщал:

«Вчера на рассвете большевистский десант начал атаку на Кронштадт. «Аврора» и «Петропавловск» отражают атаку огнем своих орудий. Красная Горка захвачена большевиками».

Биржа — самый чуткий барометр деловой жизни, тут же среагировала. Резко возросла котировка «русских ценных бумаг». «Николаевские» 100-рублевые купюры, «колокольчики», «думские»— все вновь пошло в ход, получило цену. Дальновидные спекулянты, скупавшие их за гроши в далекой Галиполии или у проходной завода Рено, куда безуспешно ходили беженцы устраиваться чернорабочими, на кронштадтской смуте и крови делали солидные барыши.

«Биржа прошла при очень нервном настроении… Под влиянием последних сообщений о кронштадтском восстании резко вырос интерес к русским ценностям. В частности, после продолжительного перерыва, котировались все государственные займы: 1893, 1894, 1914 года. Если еще пятого марта они ничего не значили, то теперь их стоимость подскочила до 20 франков и выше», — писали в те дни газеты.

Сообщалось: акции «Русская нефть» стоят 388 франков, Тер-Акопова — 251 и «Брянские»—155 франков.