— Вот и вы, мои хорошие, вполне заслужили своими заслугами и возрастом иметь то мнение, которое имеете. Если позволите, я вместе с вами выпью чашечку кофе с рюмкой коньяку. Эй, гарсон!

И немного позже Маклаков произнес с расстановкой:

— Теперь нельзя бросить камнем в русский народ. Русский народ— распят. Надо быть милосердным.

— Лучше не скажешь! — Бунин с чувством пожал Маклакову руку. — Да, Василий Алексеевич, нельзя бранить того, кто несет крестные муки.

3

Как-то к Бунину заглянул Алданов. В руках он держал небольшого формата книжицу в твердом полукожаном переплете.

— Когда я писал свою книгу «Ленин» — на французском языке, то, естественно, собирал всевозможные биографические материалы. Но вот только сегодня в «Доме русской книги» мне предоставили вот этот шедевр, — и Алданов протянул книжку Бунину.

На титульном листе он прочитал имя автора — «Г. Зиновьев». И название опуса — «Н. Ленин. Владимир Ильич Ульянов. Очерки жизни и деятельности. Петроград, 1918».

— Ценный труд, — Бунин саркастически улыбнулся. — А почему у Ленина инициал «Н.»?

— Это его стойкий псевдоним. Думаю, что это первая, вышедшая отдельным изданием биография большевистского вождя. Зиновьев положил в ее основу свою речь в сентябре восемнадцатого года. И тут же отпечатал массовым тиражом. Вы полистайте ее внимательней, много интересного обнаружите.

Едва Бунин углубился в созерцание этого труда, как его лицо расплылось в широкой улыбке:

— Ну и льстец, Гришка Зиновьев. Мало того, что издал подхалимскую биографию Ленина, он ее посвятил всего-навсего «дорогой Надежде Константиновне»!

Начав читать, Бунин уже не мог оторваться, то и дело вскрикивая:

— Вот это приподнес! Ай да сукин сын, Зиновьев! Ну, проходимец, совсем совесть потерял. Чей хлеб ест, того и песенку поет!

Вдруг громкогласный хохот сотряс хрустальные висюльки на люстре.

— Вера, — позвал, заходясь в смехе, Бунин.

Вера Николаевна, как всегда, хлопотала на кухне.

— Иди сюда, повеселимся вместе. Вот какие коленца Гришка Зиновьев выкидывает:

«Каждый пролетарий знает, что Ленин — вождь, Ленин — это апостол мирового коммунизма. (Аплодисменты.)… Мы, ученики, последователи Ленина, мы можем прямо и открыто сказать: да, мы стремимся к тому, чтобы хоть немного походить на этого пламенного трибуна международного коммунизма, на величайшего вождя и апостола социалистической революции, какого-либо знал мир. Да здравствует же товарищ Ленин! (Бурные аплодисменты.)».

— Да, действительно бурные, долго не смолкающие аплодисменты! — Бунин похлопал в ладоши. — Это как в известном водевиле. «Ваше величество, можете мне отрубить голову, но я правду вам в глаза скажу. Вы, ваше величество, гений!» Зиновьевская биография, этот чудесный труд, многое говорящий и о том, кто написал его, и о том, кому он посвящен. Большевистских вождей никак не обвинишь в скромности!

— Может, Ленин ничего не знал, ну, что печатает Зиновьев?

— Не думаю! Наверняка он внимательно проглядел текст. И прошелся по нему рукой мастера.

Алданов поддержал Бунина:

— У меня лежит забавная вещица. После выхода «Ленина» одна дама меня разыскала и сделала подарок. Это латунный жетон с изображением Ленина, вышедший в восемнадцатом году. Размер — двадцать восемь миллиметров. Красивая бронзовая медаль вышла в девятнадцатом — Ленин рядом с Марксом и Энгельсом. У вас она тоже есть?

— Нету пока! Но будет, тираж у нее большой.

Тиражи действительно были большими — как амбиции вождей.

4

В июле двадцать первого года в заплеванной и тифозной Москве умирал Юлий Алексеевич Бунин.

Пришедший к нему Борис Зайцев увидал высохшего от голода и страшных душевных мучений человека.

Горьким шепотом он выдохнул:

— Когда мы расшатывали самодержавие, готовили социальную революцию, разве мы думали, что выродится вот в такое…

Он пожевал бледными губами и, не подобрав подходящёго слова, надолго умолк.

— От Ивана писем не было?

Юлий отрицательно покачал головой.

— Нет, конечно. Разве из-за границы дойдет!

Через минуту грустно добавил:

— Нет, мне Ивана уже не видать, долго не протяну.

С тяжелым сердцем Зайцев простился с Юлием.

Усилиями Бориса Константиновича и еще нескольких литераторов удалось Юлия поместить в больницу, уже носившую имя уроженца Елецкого уезда, первого наркома здравоохранения Николая Семашко.

Когда племянник Юлия Алексеевича привез его в больницу, врач, посмотрев на прибывшего, задумчиво сказал:

— Медицинский уход у нас хороший, да вот с питанием… Прямо скажу, больных кормить нечем.

Юлий Алексеевич не затруднил собою, своей жизнью медицинский котел: на другой же день по прибытии он умер.

В сияющий солнцем и безоблачным небом горячий день, среди зелени и благоухающих цветов, скрипучие дроги привезли покойного на окраину города — на новое кладбище Донского монастыря.

Он вытянулся в дешевом гробике, маленький, худенький, чисто выбритый, окоченевшими членами глубоко утонув в подстилке, с навсегда неестественно согнувшейся головой на подушке и выражением какого-то удивления, какое нередко бывает на лицах мертвецов.

За дрогами шло несколько человек — старые друзья, остатки прежней «Среды». Первыми подняли гроб Телешов и Зайцев.

…Дорогой читатель! Если вам доведется быть в Москве, зайдите на новое кладбище Донского монастыря. Недалеко от входа, слева, стоит маленький холмик — здесь покоится тело Юлия Алексеевича Бунина.

5

В те же июльские дни, ничего толком не знавший о положении брата, Бунин получил открытку с почтовым штемпелем германского Висбадена.

Рукою Гиппиус было написано:

«Маэстро! Я нахожу, что вы бы не раскаялись, если бы приехали сюда. Зная ваш капризный характер и боясь ответственности, я вас не убеждаю; но зато нарисую беспристрастную картину…»

В самых ярких красках поэтесса воспевала прелести «дачной жизни»: удобное жилье, роскошная природа, дешевое питание…

И как самый заманчивый довод: «Жизнь здесь куда дешевле, чем в Париже».

— Эх, Вера, где наше не пропадало! Начинаем курортную жизнь.

…В десять часов утра 31 августа супруги Бунины прибыли в город на Рейне, славящийся горячими целебными источниками и производством шампанских вин.

На таможне добродушный немец, с мясистым румяным носом и такого же цвета щеками, выдававшими любителя пива, страшно обрадовался, узнав, что перед ним русские. Оказалось, что он воевал в России и два года пробыл в плену. В Германию вернулся с «трофеем» — с русской женой.

— Это есть жена зер гут! — он поднял вверх большой палец.

Выяснив, что у Бунина денег больше, чем положено для ввоза, еще раз улыбнулся:

— Карашо!

Их встречал Володя Злобин, секретарь Мережковских. Он был одет в белый щегольской костюм и черные остроносые лаковые ботинки. Не скрывая гордости за своего патрона, Злобин всю дорогу до дома восхищался:

— Из главной городской библиотеки нам доставляют книги — из уважения к заслугам Дмитрия Сергеевича. Даже самые редкие издания! А Зинаида Николаевна увлеклась английскими романистами. Особенно ей по сердцу Самуэль Ричардсон, его удивительная жизнь, его талантливость. Сын простого столяра из провинциального Дербишира сумел сам себя образовать, развить свой писательский дар!

Мережковские встретили гостей шампанским, которое выпили, удобно расположившись в апартаментах хозяев. Это были три большие комнаты с громадными потолками, большими окнами- фонарями, прекрасным видом на старый парк.

Уже за игристым напитком Гиппиус восторженно заговорила о «божественном романтизме Ричардсона»:

— Признаюсь, что я плакала в юности, читая «Памелу»…

Бунин чуть хмыкнул, представив невозможную картину — плачущую Зинаиду Николаевну. Но вслух произнес:

— Но мораль героини отдает ханжеством!

Гиппиус аж подскочила:

— Ханжество?! Нет, это душевная чистота и невинность…