Не успел Антон остановить горячих, но малость запыхавшихся лошадей, как к коляске подскочил услужливый мужичок с бритым румяным лицом, в холщовом картузе, в переднике с бляхой:
— Извольте, господа, услужить насчет багажика!
Об удивительной памяти Сахарова ходили легенды. Он, кажется, помнил всю громадную рать осведомителей не только в лицо, но умел рассказать биографию и послужной список каждого из них. Вот и теперь он рассмеялся:
— Не надорвись, Федор Муштаков!
Носильщик близоруко прищурился, оскалил желтые крепкие зубы:
— Ах, батюшки, оказия какая! Простите конфуз, ваши благородия. Второпях не разглядел...
С удвоенным рвением он бросился к багажнику, находившемуся в задке, и стал помогать Антону вытаскивать тяжелые чемоданы.
Соколов хмыкнул:
— Федор, не тряси поклажу господина полковника. У него спрятана банка нитроглицерина. Как жахнет! Я ведь помню, что именно ты арестовал скрипача со взрывчаткой[3].
— И тогда даже бедный Сильвестр Петухов пострадал от твоей богатырской десницы, — развеселился Сахаров, обращаясь исключительно к Соколову. — И напрасно! Человек он славный! — Начальник охранки любил похвалить своих сотрудников.
Знакомое лицо
Пройдя под гулкими сводами вокзала, Соколов со спутниками оказался на перроне. Тяжелая махина паровоза уже разводила пары, жирно блестела смазкой, весело сияли тщательно протертые никелированные части. Богатый вагон первого класса выделялся деревянной желтоватой обшивкой.
Соколов вступил на зеленый ковер узкого длинного коридора. Двери с зернистыми стеклами кое-где были уже закрыты разместившимися за ними пассажирами.
Мужчина лет тридцати, мордатый, с густыми бровями, курчавившейся смолистой шевелюрой, с выразительными агатовыми глазами и в коротком однобортном летнем пальто, вежливо раскланялся с Соколовым и его спутниками.
— Где-то я видел его лицо, — Сахаров наморщил лоб, входя в маленькое двухместное купе. — Я усвоил золотое правило: обязательно вспомнить то, что запамятовал. Может, в министерстве? Или в Купеческом собрании на Малой Дмитровке? Да, кажется, он там играл в покер. Или?..
Гулко забил колокол. Торопливо заскрипели в коридоре быстрые шаги провожающих. Поезд дал два коротких гудка. Лязгнули буфера, вагон дрогнул. Медленно набирая скорость, покатился вдоль перрона с его густой, мокрой от дождя толпой провожающих. Здание вокзала таяло в туманной дымке.
— Давай переоденемся в сухое и пойдем в ресторан! — бодро проговорил Соколов, окончательно прощаясь с набежавшей было на него хандрой. Сейчас он испытывал приятное чувство: азарт охотника, вышедшего на опасного зверя. И еще: он полюбил Саратов и наивно провинциальных коллег. Все это заставляло с нетерпением ожидать прибытия в город на Волге.
По коридору, заложив руки за спину, прохаживался молоденький дежурный жандарм, застенчиво улыбнувшийся Соколову.
Общий интерес
В ресторане было еще совсем малолюдно. Официант быстро поставил на пахнувшую свежестью белую скатерть графинчик водки, грибки, селедку с горячей картошкой и нежно-телесного цвета лососину.
Едва выпили по первой, как в дверях, вопросительно озираясь, появился тот самый мужчина с агатовыми глазами, что показался столь знакомым Сахарову. Вошедший вежливо произнес:
— Приятного аппетита, господа!
Сахаров отозвался:
— Коли наша компания вам не в тягость, милости просим! Меня зовут Евгений Вячеславович, а это компаньон — Аполлинарий Николаевич. Мы промышленники, в Саратов по делам стремимся. Водку пьете?
— Спасибо, с удовольствием разделю столь изысканное общество!
— За знакомство! Хотя, признаюсь, у меня ощущение, что мы с вами встречались. Лицо ваше знакомо...
— Очень возможно! Мне ваше тоже. Позвольте представиться: депутат Государственной думы третьего созыва, потомственный дворянин Тищенко Герман Мартынович.
Соколов вопросительно поднял бровь:
— От какой губернии?
— От Екатеринославской. Баллотировался вместе с председателем нашей земской управы Михаилом Владимировичем Родзянко. И еще в Думу прошел приятель моего покойного отца Образцов — преподаватель духовного училища.
— Если не ошибаюсь, он председатель отдела Союза русского народа? — спросил Соколов.
Тищенко с чувством превосходства улыбнулся:
— Нет, товарищ председателя. А я по личным делам направляюсь в Раненбург. Там умер дядюшка-помещик, богатое имение завещал мне. Пока налегке еду. Следует вступить в права наследства. Жажду посвятить себя жизни в деревне: без твердой руки хозяйство быстро придет в упадок. Я в прошлом году был в Зосимово — так зовется имение. Хозяйство в замечательном порядке. Но удручает положение некоторых крестьян: пьянствуют, отлынивают от дела, семьи их находятся в самом жалком положении. Хочу принудить их работать. Согласитесь, что это моя священная обязанность — заботиться о благе крестьян.
Сахаров возразил:
— Все так, но разве пьяницу и лодыря можно заставить трудиться? Его хоть на расстрел веди, он настоящим тружеником не станет. И все ваши, Герман Мартынович, усилия пойдут насмарку.
Принесли стерлядь по-русски и заливное из каплунов.
Сыщики выпили водки, Тищенко наотрез отказался:
— Вы промокли и промерзли, а я убежденный враг выпивки!
— Чем же вы увлекаетесь в таком случае?
— Шахматами.
— Прекрасно! — обрадовался начальник охранки. — После обеда сразимся.
Испанская защита
После обеда Тищенко заглянул в купе сыщиков. Сахаров в приятном нетерпении (уж очень любил он древнюю забаву!) достал из багажа дорожную доску и расставил малюсенькие фигуры.
Тищенко улыбнулся — и вновь с чувством превосходства.
— Нет, сегодня мы играем на этой красавице! — и он положил на столик роскошную, прекрасно инкрустированную различными ценными породами дерева шахматную доску. На светлой клетке справа было начертано: «Народному избраннику Г. М. Тищенко от избирателей. 1907 г.». — Как говорил Петр Великий, «шахматы — настолько игра прекрасная, что плохо играть в нее — дело стыдное»!
— Тем более на такой доске. И фигуры как умело резаны!
— Из грушевого дерева.
Соколов, которому темперамент не позволял долго сидеть за шахматной игрой, с некоторым интересом наблюдал за соперниками. Сахаров, расставляя фигуры, предался воспоминаниям:
— В гимназии я был сильнейшим шахматистом класса, а однажды, уже взрослым, сделал ничью с ныне знаменитым Дуз-Хотимирским.
— Поздравляю! А я у него однажды выиграл.
Вскоре выяснилось, что соперники играют испанскую партию. Еще через двадцать минут начальник охранки сдался. Депутат Тищенко играл блестяще.
Откровения
Сахаров нажал кнопку электрического звонка. Прибежал проводник. Начальник охранки протянул ему полтора рубля:
— Принеси, братец, из ресторана шампанское. — Обернулся к спутникам: — За проигрыш следует платить.
Чудный напиток вскоре искрился в бокалах. Гость на сей раз не отказался. Не имея привычки к спиртному, он малость захмелел, стал разговорчив.
Соколов все пытался припомнить депутата, который носил бы фамилию Тищенко. И не мог. Не без умысла спросил:
— Нет, скажите, Герман Мартынович, вы лично подымали какие-нибудь вопросы в Думе?
— Однако в своих выступлениях настоятельно поддержал запросы депутатов Тесленко и Скороходова относительно тех преступных организаций, которые сгруппировались вокруг охранных отделений. Их состав — общества отбросы, подонки. Вся деятельность охранки покрыта мраком неизвестности. Средства на ее содержание из государственного казначейства идут без контроля и ограничений, — с бравадой сказал депутат.
Сыщики с интересом слушали эти излияния. Впрочем, многие депутаты разогнанной Думы выступали с таких же наивно-озлобленных позиций. Сахаров подлил шампанского в бокалы. Гость горячо продолжал:
3
История эта рассказана в книге «Граф Соколов — гений сыска». — Примеч. авт.