— Наставил?

— Ну, отыскал меня. Повел в ресторан

«Малоярославец», рядом с «Францией». Угостил водкой и чемодан передал. Объяснил: «Там фуражка с лакированным козырьком и значком, а еще и куртка с бляхой — вся необходимая форма посыльного. Завтра сразу после шести вечера топай в “Асторию”, иди мимо швейцара решительно, в лицо ему не зырься. Остановят, скажи: “По делу, письмо отдать в руки постояльцу!” На втором этаже слева от лестницы — вторая дверь, значит, “люкс”. Держи ключ! Сам откроешь, войдешь и спрячься в воздушный короб — туда не то что тебя, коня с елдой засунуть можно. Постоялец там — сам знаменитый Соколов, сыщик».

— А если бы Соколов был в «люксе»?

— Касьян сказал, что тот пойдет в это время кино смотреть. А когда вернется и уляжется спать, то накинуть на шею провод электрический и закрутить, — спит он крепко, спросонья и не пикнет. А я говорю: «Мне зарезать привычней!» А Касьян строго так: «Не рассуждай! Надо именно удавить закруткой! Кусок провода в чемодане». Я смекнул: хотят моей рукой чужой почерк подделать. Да мне что? Всего-то два раза и видел этого Касьяна.

— А ты, Степка, уже резал?

— Обязательно! Троих. Девять годов за те дела оттянул на государевых харчах, совсем парнишкой попался. А когда бежал с каторги, так познакомился с господином Тищенко, он мне липовую ксиву выправил — «Степан Мурзаев, мещанин». К фарфоровому делу приставил. Я делал, что прикажут. А так я из рязанских — Ванька Косолапов.

— А как же ты залез к барыне?

— Да дверью ошибся! Сижу в коробе, все слыхать. Пришли две барыньки, по-чужому лепечут. Одна ушла, вторая дрыхнуть легла. Думаю: «Ухрять отселя надо!» Вылез из короба, а на столике в спальне цацки лежат: бруллианты, измруды, рыжье. Думаю: чего тут без дела валяется? Стал карманы набивать, да вдруг барынька села на постельке, лепечет не пойми чего. Ну, я уж все равно давить собрался, так она мне под горячую руку и попалась. Скажу, что давить не в пример лучше, чем резать: все чисто, аккуратненько, полный ажур. Не то что, когда кровища хлещет. Хотел канать, да вдруг слышу: кто-то отмычкой в «серьге» шебуршит. Снова спрятался в короб, а в спальне бабий голос заверещал — служанка, видать, заскочила. Прямо в ушах заложило! — В голосе убийцы зазвучали нотки гордости. — Тут шухер начался, легавые — тупые. Они всюду нюхали, а в короб заглянуть — ума не хватило.

Убийца закашлялся, сплюнул:

— Я хорошо на крышу ушел, да откуда вас принесло?

— Я Соколов, которого ты душить хотел.

Задохнулся убийца, засопел:

— Эх, черт меня попутал. Чего ждать мне теперича?

— Приговора суда.

Соколов, освещая дорогу серниками, прошелся по чердаку. Двери на черные лестницы были закрыты. Тогда сыщик поднялся на крышу. Аспидное небо на западе изрядно посерело. Он прошелся по гулко сотрясавшейся под тяжелыми шагами кровле. И сразу же увидел возвышавшуюся над крышей пожарную лестницу: она вела в хорошо освещенный гостиничный двор. Вернулся к своей жертве, весело сказал:

— Сейчас, Степка-Ванька, мы спустимся с тобой на землю. Руки я тебе развяжу. Не вздумай бежать — стреляю без промаха. И в темноте не промажу.

— Куда ж тут от вас убежишь, — пробурчал убийца.

Соколов развязал ему руки, подсадил под зад; тот

вылез на крышу. По лестнице Соколов стал спускаться первым.

И только когда коснулся последней ступеньки, понял: лестница на полторы сажени не доходит до земли — чтоб дети и воры не баловались. Малость подумал, повис на ступеньке и спрыгнул вниз.

Иначе поступил убийца. Увидав, что Соколов уже стоит на земле и обратно на лестницу забраться не может, стал быстрехонько подниматься наверх — на крышу.

— Стой, паразит! — заорал Соколов. — Застрелю, подлеца!

Убийца на мгновение остановился, но лишь для того, чтобы плюнуть вниз, и, помахав рукой, поспешил дальше. Соколов громыхнул из «дрейзе» — в небо. Убийца был уже почти неразличим на темном фоне неба. Соколов выстрелил еще раз. Где-то наверху раздался вскрик, и

тело, ударяясь о лестничные крепления в стене, полетело вниз.

Убийца стукнулся головой о мощенный булыжником двор. Голова раскололась на две части. Мозги, словно мяч, отскочили в сторону.

На выстрелы во двор влетели два городовых.

— Труп не убирайте! — приказал Соколов. — Стойте и охраняйте.

Он вошел в «Асторию» и из конторки дежурного протелефонил в полицию. Сообщил дежурному офицеру:

— Во дворе «Астории» лежит труп Степана Мурзаева, бывшего каторжника Ваньки Косолапова. Он задушил англичанку Рэдман. Кто сообщил? Граф Соколов.

...Он выскочил из гостиницы и быстрым шагом направился в сторону Невского проспекта. В голову сыщика пришла хитрая мысль.

Соколов, невероятным образом освободив себя от ареста в «люксе», решил туда более не возвращаться. «Пусть эти болваны, которых сам министр Макаров поставил моими тюремщиками, охраняют пустой гостиничный номер. Представляю, какие физиономии у них будут, когда выяснится, что я давно бежал!»

Широко шагая по спящему Петербургу в промозглый предутренний час в жилетке, в перемазанной белой рубахе и дорогих лакированных, но легких не по погоде штиблетах, Соколов вызывал недоумение у редких ночных прохожих.

Но случаются денечки, когда судьба решает вдоволь потешиться над нами. Соколов пока не ведал, что зачавшийся день приготовил ему немало приключений.

Когда Соколов выходил с улицы Гоголя на Невский, он увидал электрический трамвай № 7, ходивший по маршруту между двумя площадями — Знаменской и Михайловской.

Вагон был пуст, а вожатый гнал его на рискованной скорости.

— Это то, что мне надо! — весело воскликнул Соколов, решивший поскорее добраться до отцовского дома и не желавший обращать на себя внимание городовых.

Трамвай на повороте несколько утишил скорость. Сыщик разогнался, уцепился за поручни и вспрыгнул на заднюю площадку. Едва он поднялся, как услышал строгий окрик:

— По какому праву залезли? Трамвай идет в депо.

Снизу вверх на Соколова глядел кондуктор — узкоплечий мужичок в однобортном утепленном кителе с шестью блестящими пуговицами, в фуражке с высокой тульей и с кокардой, в смятых казенных сапогах. Под выцветшими жидкими бровями неприятно бегали бесцветные маленькие глазки, сердито зыркавшие на Соколова.

— Не кипятись, служивый! — миролюбиво произнес сыщик. — Позволь, я лишь немного подъеду — до Садовой.

Кондуктор задумался, махнул рукой:

— Берите зеленый билет, пятачок с вас!

Соколов хлопнул себя по карманам. Только теперь он сообразил, что портмоне оставил в «люксе» и при себе не имеет ни копейки. Весело улыбнулся:

— Я так редко пользуюсь трамваем, что ты разок должен простить мой бесплатный проезд.

Тут кондуктор с явной неприязнью взглянул на пассажира, всего перемазанного, да еще без пиджака и пальто. Он со злобой дернул веревку — связь с кабиной вожатого.

— Стой! По виду господин настоящий, а на деле — голь перекатная! Все пропил, что ль? Вылазь!

И, вынув свисток, стал отчаянно дуть в него.

Дернувшись, трамвай остановился. Тут же в вагон ввалился здоровенный, с обветренным широкоскулым лицом городовой. Посмотрев на измазанного, полуодетого Соколова, дыхнул перегаром.

— Пройдемте, любезный, в участок! — и неосмотрительно потянул графа за рукав рубахи.

В участок, конечно, Соколов не пошел бы, даже если бы его пыталась взять вся петербургская сыскная полиция во главе с начальником Филипповым и его помощником Карлом Маршалком.

Но когда этот румяный дядя с бляхой оскорбил его действием — потянул за рукав, дворянская кровь забурлила, гений сыска схватил городового за грудки, грозно свел брови: