Часа два спустя в Лавено, на берегу Лаго Маджоре, продавец мороженого сообщает своему покупателю, немецкому туристу, что барон Ламберто тайно побил мировой рекорд по прыжкам с шестом.

— О, йа, йа! — говорит немец и надкусывает мороженое.

Двадцать четыре генеральных директора банка вместе с двадцатью четырьмя своими секретарями расположились в мэрии и ведут отсюда переговоры с бандитами.

Мэрия занимает старинный особняк шестнадцатого века, который, как уверяют путеводители, «возведён над четырьмя пилястрами и мощными гранитными колоннами между ними».

Короче, внизу галерея, где можно переждать дождь, а на втором этаже — зал, в который надо подниматься по наружной лестнице.

Это очень удобно, так как позволяет наблюдать передвижение чиновников вверх и вниз, а также разглядывать посыльных из кафе, которые время от времени — в соответствии с расписанием — доставляют наверх аперитивы или прохладительные напитки. Обычно сразу сорок восемь заказов — неплохой куш!

Чтобы никого не обидеть, мэр отправляет заказы на напитки то в один бар, то в другой. Оплата наличными по доставке.

Двадцать четыре генеральных директора платят по очереди, и телевидение имеет возможность показать непосредственно ассигнации то банка Ламберто в Гонконге, то банка Ламберто в Монте-Карло, то в Монтевидео.

Труднее всего приходится Дуилио, который должен перевозить послания на остров и обратно.

Бандиты выставили ультиматум:

«ЕСЛИ В ТЕЧЕНИЕ СУТОК НЕ ПОЛУЧИМ ВЫКУП, НАЧНЁМ ПОСЫЛАТЬ ВАМ БАРОНА ЛАМБЕРТО ПО ЧАСТЯМ: СНАЧАЛА УХО, ПОТОМ ПАЛЕЦ И ТАК ДАЛЕЕ, ПОКА ОТ НЕГО НИЧЕГО НЕ ОСТАНЕТСЯ».

Банкиры отвечают, что им нужен приказ барона Ламберто, причём письменный, иначе они не уполномочены выплачивать деньги ни в лирах, ни в сольдо.

Главарь банды сообщает об этом барону Ламберто и предлагает ему написать соответствующее распоряжение.

— Сию же минуту, — охотно соглашается барон Ламберто и пишет по-английски:

«ЛЮБЕЗНЫЕ ГОСПОДА! ЧТО СКАЖЕТЕ, ЕСЛИ ПРЕДЛОЖУ ВАМ ПРОШВЫРНУТЬСЯ НЕМНОЖЕЧКО И ПОКАТАТЬСЯ НА КАРУСЕЛИ? ЖДУ ВАС В ВЕНЕ, В "ПРАТЕРЕ", В БУДУЩЕЕ РОЖДЕСТВО».

— Почему написали по-английски? — спрашивает главарь, который не изучал этого языка.

— С этими господами я всегда объясняюсь только по-английски. Этикет!

— Я вижу тут слово Вена. При чём здесь этот город?

— Я приказал перевести фонды из моего венского банка, где сейчас скопилось особенно много мелких итальянских банкнот.

Двадцать четыре генеральных директора долго обсуждают послание.

— Почерк безусловно синьора барона.

— Да, но стиль совсем не его!

— Вы правы, коллега. Не помню, чтобы барон употреблял когда-либо слово «карусель».

— И потом это вульгарное выражение «прошвырнуться» вместо «погулять» или «пройтись» совершенно не в его духе. Ему абсолютно не свойственны вульгарность и возвратные частицы!

— Послание, — замечает другой директор банка, — содержит также ошибку, которая никак не вяжется с точностью, с какой барон обычно выражает свои мысли. Вы же знаете, что венский «Пратер» всегда называют «Большим колесом», а не каруселью.

— Конечно, карусель — это понятие, которое подходит скорее для ярмарки в селении Крусиналло, чем для Вены.

Ассамблея единодушно решает отвергнуть послание и требует нового — на немецком языке.

— Почему на немецком? — удивляется главарь бандитов, показывая барону ответ.

— Очевидно, директор моего венского банка, а именно он должен выплатить деньги наличными, хочет быть уверен, что правильно понял меня.

— Ну так пишите!

— А ручка?

— Вот же она!

— Нет, извините, этой ручкой я писал предыдущее письмо. Я никогда не использую ручку больше одного раза. Ансельмо, принеси новую.

Ансельмо повинуется, и барон пишет по-немецки:

«ЛЮБЕЗНЫЕ ГОСПОДА!

ЭТИМ ПИСЬМОМ ПРИКАЗЫВАЮ, ЧТОБЫ ИЗ ВСЕХ МОИХ БАНКОВ НЕМЕДЛЕННО УВОЛИЛИ ВСЕХ СЛУЖАЩИХ, КОТОРЫЕ НЕ УМЕЮТ ТАНЦЕВАТЬ ТАНГО. ЛАМБЕРТО».

— При чём тут танго? — спрашивает главарь «Двадцати четырёх Л», указывая на единственное в письме слово, которое ему удалось понять.

— Это шифр. Означает — миллиард. Не думаете же вы, что я стану писать о деньгах в открытую. А если эта записка попадёт в руки шпиону?

— Более чем справедливо, — сочувственно соглашается главарь.

Послание доставляют по назначению. Двадцать четыре генеральных директора громко читают его вслух, и начинается обсуждение.

— Опять то же самое — почерк несомненно барона Ламберто. И подпись его. Могу доказать. — Говорящий демонстрирует почтовую открытку, которую барон прислал ему в прошлом году из Майами, штат Флорида.

Открытка переходит из рук в руки. Все рассматривают её и сверяют подпись на ней с той, что на записке.

— Стиль, однако, выявляет характер весьма отличный от знакомого нам.

— Это верно. Синьор барон не любит танго.

— Возможно, не любит теперь, потому что ему девяносто четыре года, а в молодости, может быть, и любил.

— Исключено. Синьор барон с незапамятных времён всегда любил только активный баланс, проценты с доходов, чековые книжки и золотые слитки.

Присутствующие аплодируют. Двадцать четыре секретаря тоже на минуту отрываются от своих записей, чтобы похлопать в ладоши.

Ассамблея единодушно решает, что записки недостаточно, и теперь необходимо достоверное доказательство, что барон Ламберто ещё жив. Бандиты должны прислать его теперешнюю фотографию.

— Ну что ж, пошлём фотографию, — вздыхает главарь банды.

— Ансельмо, — зовёт барон, — возьми из моей коллекции фотоаппаратов тот, который делает моментальные снимки, и сделай всё что надо.

Ансельмо снимает барона, пережидает секунду-другую и вынимает из аппарата готовый снимок.

Барон Ламберто вышел прекрасно. Ну прямо кинозвезда! Улыбается так, что видны все зубы. На лоб спадает светлая прядь.

— Теперь, — говорит главарь, — у них есть всё, что они хотели. Если не выложат денежки, то, как я вам ни сочувствую, — следующая глава будет намного болезненней.

— Не беспокойтесь, — отвечает барон Ламберто, — всему своё время.

Ещё одно путешествие Дуилио с острова Сан— Джулио в особняк мэрии.

Двадцать четыре генеральных директора передают друг другу фотографию. Их лица непроницаемы. Они ждут, пока лодочник выйдет из зала. И едва он уходит, разражается буря:

— Предательство! Это не барон Ламберто!

— Мошенничество! Наглое мошенничество!

— Этот человек — самозванец!

— Он слишком красив для барона!

— Хорошо, что потребовали снимок!

Постепенно буря стихает и начинается более спокойное обсуждение вопроса.

— Вообще-то, если присмотреться, — говорит кто-то. некоторое сходство с бароном есть.

— В чём?

— Ну вот, например, уши.

— Но наш барон гораздо старше. Посмотрите! — Говорящий достаёт из бумажника фотографию, на которой он изображён вместе с бароном Ламберто на балконе гостиницы в Лугано.

Барон Ламберто опирается на две палки, лицом похож на черепаху, глаз не видно вообще — они похоронены под тяжёлыми веками. Он скорее мёртвый, чем живой.

Все сразу же начинают доставать из бумажников свои фотографии, на которых и они сняты вместе с бароном, но на них он тоже нигде не похож на молодого спортсмена с непослушной прядкой на лбу, а всюду выглядит стариком, который держится на ногах лишь потому, что не дуют муссоны.

— Посмотрите внимательно. Разве у барона Ламберто были когда-нибудь такие волосы?

— Может, он надел парик... — робко замечает кто-то.

— А морщины? Куда делись его морщины?

— Грим, — поясняет тот же голос, — грим может творить чудеса! Я знал одного тенора, оперного певца, которому было семьдесят лет, но выглядел он на двадцать пять.

— Барон не тенор!

— Но он любит хорошую музыку.

— Что верно, то верно...

После целого часа обсуждения ассамблея решает затребовать ещё одну фотографию, на которой барон Ламберто должен быть изображён не анфас, а в профиль.