— Разумеется, — отвечает барон, — даже два!

— Но в таком случае, — теряется синьор Бергамини, — выходит, что нас в каком-то смысле обманули...

— Как это — обманули! — взрывается генеральный директор сингапурского банка. — Вам прекрасно платили! Нет, вы только послушайте их!..

— У рабочих, — замечает директор цюрихского банка, — всегда какие-то непомерные требования.

— Теперь, однако, — говорит Дельфина, — мы вам больше не нужны.

— О что вы! — спешит заверить её барон. — Будете нужны ещё больше, любой ценой! Все!

— Нет, синьор барон, — кричит с лестницы один из секретарей. — Не нужны!

— Как? Кто это там позволяет себе такое? Извольте знать своё место и помолчите!

Похоже, двадцать четыре генеральных директора сейчас все вместе набросятся на самого молодого секретаря и раздавят его своей тяжестью.

— Подождите, подождите! — останавливает их барон Ламберто. — Пусть скажет... Идите-ка сюда и говорите, не стесняйтесь.

— Синьор барон, — взволнованно объясняет самый молодой секретарь, — вам больше никто не нужен! Вот уже много часов, как никто не произносит ваше имя, а вы, насколько я могу судить, продолжаете жить, не испытывая никаких неприятных ощущений и нисколько не старея.

— Это верно! — восклицает Ансельмо. — Это действительно так, синьор барон!

— Верно, верно! — радостно соглашаются двадцать четыре генеральных директора.

Дельфина и её друзья переглядываются. Барон смотрит на Дельфину. Похоже, наступает решающий момент.

— Ансельмо, — говорит барон, — проверим.

Ансельмо достаёт из кармана свою записную книжечку и начинает проверять двадцать четыре болезни: скелет, мышцы, нервную и кровеносную системы и так далее. Всё в порядке. Ни одна клетка не капризничает. Циркуляция ретикулоцитов увеличена.

— Интересно, — бормочет барон, — интересно... А я ведь и в самом деле чувствую себя как в самые лучшие дни молодости. Как же так?

— Синьор барон, — продолжает самый молодой секретарь, решивший сделать карьеру, — причина абсолютно ясна. Всё дело в том, что вы просто родились заново. Ваша прежняя жизнь, та, что еле теплилась в вас и зависела от голосов этих шестерых... этих господ, окончена. А там, на озере, началась ваша вторая жизнь. Вам теперь больше никто не нужен! Никто!

— Любопытно, — говорит барон. — Возможно, это и в самом деле так. Я действительно чувствую себя рождённым заново. Остаётся только взять новое имя, чтобы забыть прежнее. Как, по-вашему, имя Освальдо подойдёт?

— Я позволил бы себе посоветовать вам имя Ренато, — снова рискует вмешаться самый молодой секретарь.

— Почему?

— Ренато ведь означает рождённый заново. И кроме того... с вашего позволения, меня тоже зовут Ренато.

— Молодец! — восклицает барон. — Умный мальчик! Ансельмо, запиши адрес и фамилию. Заслуживает продвижения по службе. Итак, мне кажется, на этом можно закончить совещание.

— А мы? — спрашивает синьора Мерло.

— Мы уволены? — интересуется синьор Армандо.

— Без всякого вознаграждения? — хочет знать синьор Бергамини.

Двадцать четыре генеральных директора дружно протестуют:

— Ещё и вознаграждения захотели!

Барон Ламберто-Ренато, напротив, улыбается. Странной улыбкой, однако. Похоже, хочет над кем-то подшутить. Зло подшутить...

— Конечно, — говорит он, вдоволь наулыбавшись, — вознаграждение получите. Ансельмо, приготовь каждому из этих уважаемых господ и дам... по мешочку сушёной ромашки! Выбери лучший урожай.

Я бы посоветовал: Тибет, тысяча девятьсот семьдесят пятый год.

— Прекрасно! — одобряют директора банков и их секретари.

— Великолепно! — восклицает самый молодой секретарь Ренато, помня, что железо нужно ковать, пока оно горячо.

Дельфина и её друзья озабочены и молчаливы.

Даже растеряны. Более того — рассержены. Пять пар глаз устремлены на Дельфину. Может быть, она найдёт достойный ответ. Видно же, что она ищет его, — нахмурилась и постукивает пальцами по колену.

Барон Ламберто тоже с любопытством смотрит на Дельфину. Некоторое время она молчит, глядя куда-то в пространство, непонятно куда — то ли изучает потолок, то ли смотрит в окно на белое облако, величественно проплывающее там.

— Хорошо, — говорит она наконец. — Мы принимаем щедрый подарок синьора барона. Его ромашки ароматнее болгарских роз. Но мы тоже не хотим остаться в долгу, не так ли? — обращается она к товарищам. — Мне кажется, мы тоже можем кое-что подарить барону...

— Вот это правильно! — одобряет директор сингапурского банка. — Устройте складчину и подарите барону Ламберто какую-нибудь золотую или серебряную вещицу.

— Кофейный сервиз, — предлагает директор амстердамского банка.

— Часы с кукушкой!

— Брелок для ключей в форме острова Сан-Джулио.

— Тише! — призывает барон. — Послушаем Дельфину.

— Благодарю вас, синьор барон, — с лёгким поклоном отвечает она. — Итак, я предлагаю моим пятерым товарищам последний раз бесплатно показать синьору барону наше мастерство. Ведь он, если разобраться, так ни разу и не видел, как мы работаем, как произносим его имя. И теперь мы сделаем это все вместе. Готовы?

И даже не глядя на своих растерявшихся товарищей, Дельфина начинает:

— Ламберто, Ламберто, Ламберто...

Вскоре набирается смелости и присоединяется к ней синьор Армандо:

— Ламберто, Ламберто, Ламберто...

Затем подхватывают и остальные, и вот они все говорят уже хором:

— Ламберто, Ламберто, Ламберто...

«Красивые голоса, прекрасное произношение!» — думает мажордом Ансельмо. Он очень доволен. Ведь это он выбрал в своё время этих шестерых из сотен желающих поступить на службу к барону Ламберто.

Барон слушает с лёгкой улыбкой, которая точно оса шевелится в уголке его рта. Затем улыбка исчезает. Её сменяет удивление.

Двадцать четыре генеральных директора, минуту назад лишь с любопытством наблюдавшие эту сцену, теперь поражены.

Дельфина ускоряет темп, отбивая ритм рукой по колену и жестом и взглядом побуждая своих товарищей говорить всё быстрее:

— Ламберто, Ламберто, Ламберто...

С тем опытом, что у них за плечами, они быстро переходят от шестидесяти слов в минуту к восьмидесяти, к ста, к ста двадцати... Когда же произносят двести слов в минуту, то становятся похожи на шестерых сорвавшихся с цепи, ругающихся дьяволов:

— Ламбертоламбертоламбертолам...

На глазах у присутствующих, всё более изумляющихся, барон Ламберто-Ренато начинает молодеть, молодеет и продолжает молодеть дальше.

Теперь ему можно дать лет двадцать пять. Это юноша, который мог бы принять участие в студенческих спортивных играх, или молодой актёр, который мог бы играть на сцене красавцев любовников.

А Дельфина и её товарищи всё продолжают выстреливать его имя со скоростью автомата:

— Ламбертоламбертоламбертоламберто...

Когда барон достигает семнадцати лет, он становится таким щупленьким, что одежда повисает на нём мешком, к тому же он теперь меньше ростом.

— Хватит! Остановитесь! — пугается Ансельмо.

Двадцать четыре директора, открыв от изумления рот, не могут вымолвить ни слова. Ламберто похож на ребёнка, который надел отцовский костюм, — рукава до колен, брюки гармошкой. С лица исчезли следы бороды. Сейчас ему лет пятнадцать...

— Ламбертоламбертоламбертоламбер...

— Хватит, ради бога!

Ламберто выглядит удивлённым. Он явно не понимает, что происходит... Он выпрастывает руки из рукавов, и трогает свои щеки...

Теперь ему уже лет тринадцать, не больше...

И тут Дельфина умолкает, жестом показывая товарищам, что можно остановиться.

Наступает необыкновенная тишина.

Вдруг Ансельмо срывается с места, куда-то убегает и почти сразу возвращается с хорошеньким детским костюмчиком.

— Синьорино[3], не хотите ли переодеться? Это костюм, который вам подарили в тысяча девятьсот...

Вернее, в тысяча восемьсот девяносто шестом году. Он немного старомодный, но такой славный. Пойдёмте, синьорино, пойдёмте сюда...