Правда, не только социологические или психологические наблюдения за поведением учат нас тому, что это перформативное, ведущее в процессе действия «знание» проблематично. Уже в повседневной практике мы являемся одновременно участниками и наблюдателями и констатируем, что многие высказывания мотивированы иначе, нежели благими основаниями. С этой эмпирической точки зрения вменяемость коммуникативно действующих субъектов является контрафактической подстановкой не меньше, чем кантовская идея свободы. Но для самих действующих субъектов такие знания при совершении действия примечательным образом утрачивают свой противоречивый характер. Контраст между объективным знанием наблюдателя и перформативно принимаемым во внимание знанием о действии остается in actu[33] без последствий. Студент-социолог в первом же семестре обучается тому, что все нормы — даже если в общем и целом они соблюдаются — считаются контрафактическими, так как для наблюдателя-социолога статистически вероятные случаи отклоняющегося поведения имеют место применительно к каждой существующей норме[34]. Тем не менее знание этого факта не препятствует ни одному адресату воспринимать норму, значимость которой признана в сообществе, как вообще обязывающую и следовать ей.
Тот, кто действует морально, не предполагает для себя «больше или меньше» автономии; а в коммуникативных действиях участники не подчиняются рациональности в одном случае «чуть больше», а в другом — «чуть меньше». С точки зрения участников, эти понятия закодированы бинарно. Коль скоро мы действуем «из уважения к закону» или «ориентируясь на договоренность», то мы не можем одновременно действовать с объективирующей точки зрения наблюдателя. Во время совершения действия мы исключаем эмпирические самоописания ради рационального самопонимания акторов. Правда, подстановка рациональности является опровержимым допущением, а не априорным знанием. А именно: она «функционирует» как многократно подтвержденная прагматическая предпосылка, конститутивная для коммуникативного действия вообще. Но в единичных случаях в ней можно разочароваться. Это различие в статусе знания о действии объясняется не только детрансцендентализацией действующего субъекта, который переносится из царства умопостигаемых сущностей в артикулированный на языке жизненный мир социализированных субъектов. Вместе со сменой парадигмы полностью изменяется угол зрения анализа.
В менталистических понятийных рамках Кант понимает разумное самопонимание акторов как знание личности о себе, причем он абстрактно противопоставляет это знание от первого лица знанию от третьего лица, знанию наблюдателя. Между двумя этими знаниями наличествует трансцендентальная разница такого рода, что самопонимание умопостигаемого субъекта принципиально невозможно скорректировать посредством знания о мире. В противоположность этому коммуникативно действующие субъекты встречаются между собой в качестве говорящих и адресатов речи в роли первых и вторых лиц буквально глаза в глаза. Они завязывают межличностные отношения, когда договариваются о чем-либо в объективном мире и принимают одно и то же отношение к миру. В этом перформативном настрое друг на друга они в то же время обретают коммуникативный опыт друг с другом на фоне интерсубъективно разделяемого жизненного мира. Они понимают, что другой говорит или имеет в виду. Они учатся по информации и возражениям визави и делают выводы из иронии или молчания, из парадоксальных высказываний, намеков и т. д. Становление-непонятным непрозрачного поведения или разрыв коммуникации является коммуникативным опытом рефлективного вида. Хотя на данном уровне подстановку рациональности невозможно опровергнуть как таковую, это все-таки можно сделать косвенным образом.
Подобный тип опровержимости как будто бы непригоден для идеализации в сфере познания (Kongnition), даже если они имеют ту же форму прагматической подстановки. Подмена общего для всех объективного мира образует систему возможных мировых соотношений и тем самым делает возможными вмешательства в мир и интерпретации чего-либо в мире. Подмена общего для всех объективного мира является «трансцендентально» необходимой в том смысле, что ее невозможно скорректировать посредством того опыта, который без нее не мог бы состояться. Дескриптивные содержания обозначений, конечно, подлежат обоснованным пересмотрам, но не вообще формальный проект целого, состоящего из идентифицируемых предметов, — во всяком случае, до тех пор, пока наши жизненные формы сформированы естественными языками доныне известной пропозициональной структуры. Правда, апостериори мы можем удостовериться, что проект не был достаточно сформирован. Но для практик «неизбежные» подмены, очевидно, «конститутивны» в ином смысле, нежели для предметных областей.
Для поведения, регулируемого правилами, конституирующие правила постоянно открывают альтернативу между следованием правилам и их нарушением. Кроме того, принципиально наличествует альтернатива между умением и неумением (Kônnen und Nichtkônnen). Кто не осваивает правила игры и даже не может делать ошибок, не является игроком. Это проявляется в ходе практики. Таким образом, лишь во время коммуникативного действия обнаруживается: кто разочаровывается в прагматической подмене вменяемости, тот даже не «участвует в совместной игре». Если подмена общего для всех объективного мира не подлежит контролю посредством того типа опыта, который она только и делает возможным, то подмена рациональности, необходимая в коммуникативном действии, работает лишь до поры до времени. Она может быть опровергнута опытом, который приобретают участники этой практики как таковой.
(3) До сих пор мы исследовали детрансцендентализированное использование разума на подстановке общего для всех объективного мира и взаимной подстановке рациональности, которые должны предпринять акторы, если они принимают участие в коммуникативном действии. Дальнейшего смысла «идеализации» мы коснулись лишь мимоходом в связи с регулятивной функцией той ориентации на истину, которая дополняет соотнесенность с миром. Генеалогическая связь с «идеями» Канта наталкивает на выражение «идеализация». Практика действий, ориентированных на взаимопонимание, обязывает их участников на определенные тотализирующие предвосхищения, абстракции и перешагивание границ. Но — говоря всерьез — что общего между различными идеализациями, если их внедряют в практику?
Мировая соотнесенность (Weltbezug) пропозиционально обособленного языка, выполняющего функции изложения и изображения (Darstellungsfunktionen), вынуждает субъектов, способных говорить и действовать, к созданию проекта общей для всех системы независимо существующих, соотнесенных между собой предметов, о которых они формируют мнения и на которые они могут интенционально воздействовать. Формально-прагматическая подстановка мира проектирует «занятие мест» для предметов, которые могут учитывать говорящие и действующие субъекты. И все-таки грамматика не может «навязывать законы» природе. Слабый «трансцендентальный проект» вынужден сомневаться, «пойдет ли навстречу» ему природа. Следовательно, в вертикальном измерении мировой соотнесенности идеализация состоит в схватывании всецелости возможных референций. В горизонтальном измерении отношений, в которые субъекты вступают между собой, взаимно предпринимаемая подстановка рациональности показывает, чего они принципиально ожидают друг от друга. Если взаимопонимание и координация коммуникативных действий вообще возможны, то акторы обязаны быть способными занять обоснованную позицию по отношению к подверженным критике притязаниям на значимость и ориентироваться в собственных действиях, связанных с притязаниями на значимость.
Идеализация состоит здесь в предварительном абстрагировании от отклонений, индивидуальных различий и пересекающихся контекстов. Только когда эти отклонения выходят за рамки диапазона толерантности, дело доходит до помех в коммуникации, в крайних случаях — до ее прерывания. Кантовскому пониманию противопоставляется здесь платоновский смысл идеализации. До самого порогового значения, при котором в конкретных случаях расхождение между идеалом и неполной реализацией становится слишком разительным, действующие субъекты — пока они сохраняют перформативный настрой — иммунизированы против того, чтобы принимать к сведению эмпирически наблюдаемые несовершенства. В этом измерении решающим для всех участников является тотализирующее предвосхищение. Определяющим моментом является предпринятая in actu нейтрализация пренебрегаемых отклонений от идеального масштаба, на который фактически ориентируется объективно отклоняющееся от нормы действие.