— Рад слышать такие слова, детка. А теперь, распакуй вон тот ящик, в нем прислали тесьму всех цветов радуги. При виде этой красоты у многих дам глаза загорятся.

— И у меня тоже?

— Твои всегда горят, моя милая. Правда, в последние месяцы они слегка притуманились, но теперь опять сияют и даже ярче, чем прежде.

— Ты так думаешь, дядя?

— И я, и тетя Дженни. И кое-кто еще.

Гарнет не стала уточнять, кто.

Особенно дружелюбно Гарнет относилась к военнослужащим оккупационных сил, хотя при виде синих мундиров всегда чувствовала щемящую боль в сердце, острую, как иголка. Элеонора писала, что памятник героям Гражданской войны уже почти готов и открытие его приурочено к годовщине либо Аппоматокса, либо Геттисберга[12]. Естественно, в список павших будет включено имя рядового Дениса Роберта Лейна. Гарнет горячо надеялась к моменту церемонии быть уже дома.

В тот день, когда Брант приезжал за товарами, у Дженни всегда был готов свежий кофе, пирог либо пряник. Погрузка происходила после приема на кухне. Сет и Дженни, как два лукавых амура, обычно исчезали, вспомнив о каких-то срочных и неотложных делах, и Гарнет, к ее большому смущению, приходилось оставаться наедине с Брантом.

— Рад видеть, что вы поправились, — сказал он в один из приездов. — Я же говорил, вы встанете с постели, не так ли?

Улучшение самочувствия вновь пробудило боевой дух Гарнет.

— Вы еще говорили, что я выйду за вас замуж, — ехидно напомнила она. — Но, право, вряд ли я совершу такую ошибку.

— Откуда вы знаете, что это была бы ошибка?

— Некоторые ваши дела слишком очевидны, — ответила Гарнет, пододвинувшись к печке и осмелившись приподнять юбки, чтобы согреть ноги. — И пожалуйста, не воображайте себе, что вы имеете какое-нибудь отношение к моему выздоровлению. Я встала потому, что мне стало скучно, и потому, что я поняла: в этом моя единственная надежда вернуться домой. Я не намерена провести остаток своей несчастной жизни в Техасе!

— А что плохого в Техасе? — А что тут хорошего? — парировала она. — В стране, где каждый мужчина ходит с оружием? Где в глуши скрываются дикари? Вы что, дурачок?!

Ее слова рассмешили его:

— Немножко, может быть, и да.

— Техас пугает меня.

— Вас ужасает жизнь, Гарнет, потому что вы еще не повзрослели. Вы прячетесь от нее, как пугливый ребенок прячется от страшилок. Вы живете в стране грез.

Неопределенно пожав плечами, Гарнет ничего не ответила и принялась очищать платье от приставших к нему волокон. Казалось, черная материя просто притягивает пыль, и девушке приходилось постоянно следить за одеждой. Вдовий наряд был крайне непрактичен для работы в грязной лавке, тем более при непрекращающихся ветрах, несущих пыль из сухой прерии.

— Скажите, Брант, вы не собираетесь уехать в ближайшее время на пастбище или еще куда-нибудь? — лукаво поинтересовалась она.

— Хотите от меня избавиться? Она неопределенно пожала плечами. Несколько мгновений он рассматривал ее непроницаемое лицо, а затем спросил:

— Что даст вам столь спешный отъезд в Коннектикут, мадам?

— Жизнь, в которой не будет вас, сэр. Брант нахмурился, наблюдая за тем, как она распаковывает рулоны с материей.

— Эта легкая голубая материя прекрасно подошла бы к вашим глазам, — произнес он. — Вышло бы симпатичное платье.

— Это швейцарская ткань, лучшая из имеющихся у нас материй. Думаю, вы скоро увидите ее на некоторых дамах.

— Я хотел бы видеть ее на вас.

— Мало ли кому что хочется. — Она повернулась к нему спиной и принялась с безразличным видом перебирать катушки с нитками.

Хотя разговор явно закончился, Брант медлил уходить. Он пытался понять, что с такой силой притягивает его к этой маленькой злючке. Она красива, но он знал немало красивых женщин, к тому же гораздо более сговорчивых. Ее хрупкость и утонченность не могли, конечно же, соперничать с чувственной женственностью Лэси. Они отличались, как свет и тень. Та просто источала энергию и страсть, тогда как Гарнет старательно скрывала свои чувства, хотя по своему темпераменту едва ли уступала Лэси. Возможно, страстностью натуры она даже превосходила ее.

Брантом владело непреодолимое желание обладать Гарнет, и хотя он время от времени получал обидные щелчки, мысль овладеть ею не покидала его. Он верил, рано или поздно, что-нибудь приведет девушку в его объятия.

— Когда вы смените свой вдовий наряд, Гарнет?

— По истечении года я облачусь во вторичный траур. Он будет серого цвета.

— А как долго вы будете носить серый?

— Год или больше. А может, и всю жизнь.

— Почему бы вам не надеть рубище из мешковины и не посыпать голову пеплом?

— Это же траур, мятежник, а не искупление.

— Серый цвет для призраков, Гарнет, а черный — для погребального наряда.

Она выразительно посмотрела на него потемневшими глазами:

— Его погребальный наряд был голубым. От злости Брант сжал зубы, но взял себя в руки. Эта женщина никогда не позволит забыть случившееся.

— Дайте мне кредитную расписку, — пробормотал он. — Я поставлю подпись и, пожалуй, поеду.

Еще с первых своих выступлений в «Серебряной шпоре» узнав, что дверь в импровизированную гримерную не запирается, Лэси переодевалась в отеле и приходила в салун лишь к самому началу представления. Всегда отправляясь туда с большой неохотой, в этот вечер она была совсем в подавленном настроении. Полуобнаженная, одетая в легкий сценический костюм, девушка ежилась под порывами пронизывающего до костей ветра, от которого не мог защитить даже накинутый сверху толстый шерстяной плащ. С дрожащей обезьянкой, прижавшейся к ее груди, Лэси буквально заставила себя идти в салун в очередной раз зарабатывать на хлеб насущный.

Когда на нее находило такое плаксивое настроение, Лэси проклинала Бранта Стила и все на свете. О, если бы этот человек относился к ней по-другому! Они бы могли жить в Нью-Йорке, она выступала бы в приличных заведениях и училась театральному искусству в респектабельном театре. Но Брант не любит ее.

Что она значит для него? Она интересует его все меньше и меньше. А ведь ей приходится выступать, прикрытой лишь фиговым листочком из сатина телесного цвета, который держится на тоненькой тесемочке, повязанной вокруг бедер, да еще двумя маленькими серебристыми конусами, приклееными к соскам, подчеркивающими роскошную форму ее грудей. Афиши гласят:

«Сладкая Лэси Ли, самая соблазнительная женщина западнее Миссисипи!» И Салли Фосс становится все более серьезной проблемой. Чтобы избегать его домогательств, приходится постоянно прибегать ко все новым хитростям…

То, что она продолжала обращаться с ним исключительно официально и отвергала все его предложения с угрозой покинуть город, приводило Фосса в ярость. Он чувствовал себя полным дураком перед своими головорезами, которые, как он думал, от души смеялись над его неспособностью взять верх над ней, особенно если учесть, что Брант Стилл сделал это без каких-либо затруднений. Каждый раз, как Лэси отвергала Фосса, тот обещал себе, что терпит это в последний раз. Если же в скором времени она не сдастся, то чертовски пожалеет.

Обычный гром аплодисментов и приветственные крики встретили появление звезды. Лэси не нужно было всматриваться в лица сидящих в зале, чтобы донять: каждый из присутствующих здесь мужчин мысленно изнасилует ее еще до конца вечера. Для того чтобы делать вид, будто она не замечает их похоти, требовалось такое актерское искусство, какое и не снилось актрисе, играющей шекспировскую трагедию.

Пианист взял первые бодрые аккорды, и под музыку, сопровождающую ее выступление, хозяин салу на, выйдя на середину сцены, выкрикнул голосом ярмарочного зазывалы:

— Джентльмены, ковбои и прочие! Сегодня в «Серебряной шпоре» выступает знаменитая звезда эстрады — Сладкая Лэси Ли, самая соблазнительная женщина западнее Миссисипи!