Ищите женщину, как говорят французы, — шерше ля фам!

Только с Окунем этим очень осторожно надо… не выдать бы себя, не спугнуть бы дичь. Окунь. Окунь Рыбаков. Не зря ведь он про ханский караван спрашивал! Хочет побыстрее вывезти приготовленных на органы рабов?

Почему бы и нет?

Хотя, может, он и не при делах вовсе. Женщину надо искать, медсестру эту чертову! Тогда, наверное, все вопросы проясняться и главный — с браслетиками. Как-то ведь надо будет вместе с Артемом отсюда выбираться. Артем… Йисут этот проклятый… Черт! Парня ведь еще нужно выручить.

Решив срезать путь у излучины реки — так было к усадьбе ближе, молодой человек поворотил коня и, спустившись к заснеженной пристани, увидал собравшуюся там чем-то взволнованную толпу.

Кто-то что-то говорил, кто-то крестился, явно было видно — что-то случилось.

— Эй, парень, — спешившись, Ратников схватил за рукав пробегавшего мимо мальчишку. — Что там такое-то? Стихийный митинг против повышения цен за услуги ЖКХ?

— Чего?! — парнишка захлопал глазами.

— Что там такое?

— А-а-а… Иштыма, приказчика господина Эльчи-бея, в проруби выловили. Мертвого.

— Да что ты говоришь!

Михаил аж зубами скрежетнул — вот это была новость!

— И что — совсем мертвый?

— Совсем, совсем.

— И это точно — приказчик Иштым!

— Да точно! Его тут все знают, он здесь, у пристани, когда-то жил.

— Ладно, беги, брат…

Сунув мальчишке маленькую зеленую бусину, кое-где игравшую роль мелких денег, Ратников спустился ближе к реке…

Иштым! Да-а… правильно парень сказал — мертвее мертвого.

— И как же так получилось-то, люди добрые?

— Да говорят, ехал на тот берег, да лошадь поскользнулась на льду. Приказчик в седле не удержался — и прямо в прорубь.

Прямо в прорубь — вот так-то! Как-то он уж очень удачно упал. Теперь и впрямь все концы — в воду.

— Колька Вонючка? Фу-у-у… Не будем мы его иск… А это правда — дирхем? Настоящий?

— Хочешь — на зуб попробуй! Только смотри, не проглоти, — усмехнувшись, Ратников швырнул серебряху рыночным мальчишкам, с которыми давно уже стоял на углу — болтал, пытаясь выведать кое-что важное. Кое-кого отыскать пытался.

— Уу-у! Настоящий! — один из пацанов подхватил брошенную монетку, куснул и, едва не сломав зуб, растянул в довольной улыбке щербатый рот.

— Я смотрю, ты частенько дирхемы на вкус пробуешь!

— Так ведь и надо — у нас тут не забалуешь!

— То не только у вас… — Ратников чуть не сказал — «в Орде», но быстро поправился, — «…в татарах».

А получилось бы нечто типа временнообязанных крестьян, едущих на заработки куда-нибудь в Санкт-Петербург: «Вы откель, люди добрые? Да с Ленобласти. А куда путь держите, страннички? В Ленинград-город, к барыне!»

Так обычно в советские времена «исторические» романы и стряпали, изображая жадных и властолюбивых князей-«братков» «крупными государственными деятелями», озабоченными «внешней и внутренней политикой Древней Руси». Скажи такое, к примеру, хоть тому же Александру Грозны Очи, так он и не поймет, о чем и речь.

— Ты, осподине, тут маленько постой. Мы счас…

— Маленько постою, — ухмыльнулся молодой человек. — А не дождусь вас, так без дирхема останетесь.

— Хэ! Так вот же он, дирхем — у нас!

— Один — да. А второй — вот он! — вытащив вторую монетку, Миша пустил зайчика прямо самому наглому в глаз.

Мальчишка прищурился, склонив вихрастую голову набок:

— Ой, осподине… Вправду, ежели Вонючку приведем, дашь?

— Чтоб мне сдохнуть! — Ратников размашисто перекрестился на дальнюю колокольню. — Ну, что встали-то, пионеры юные, головы чугунные?

— Какие головы, осподине?

— Бегите уже, говорю — долго вас ждать не буду.

Лениво потянувшись, Михаил шумно вздохнул и, запрокинув голову, посмотрел в высокое морозно-голубое небо. Ах, какой чудесный выдался нынче денек! Солнечный, искристый, так, что на сугробы смотреть больно. И снег — чистый-чистый, но вовсе не белый, а разноцветный, совсем, как на картинах импрессионистов, переливающийся всеми оттенками радуги: под ногами — голубоватый, на крышах — сияющее-золотой, на ветках деревьев — жемчужно-розовый, под полозьями пронесшихся мимо саней — изумрудный… это все — на солнце, а в тени — темно-голубой, пурпурно-фиолетовый, синий…

— Привели, осподине. Дирхем давай!

— Хм… — Оторвавшись от вдумчивого созерцания снега, молодой человек скептически оглядел подбежавших ребят и усмехнулся. — Ну и кто из вас Колька?

— Я Колька.

Выступивший вперед подросток казался постарше и посерьезней других, темный кафтан его был подпоясан узеньким щегольским шнурком, серые глаза смотрели внимательно и даже с некоторой затаенной насмешкой.

— Значит, ты…

— Да. Золотарь. Недоросли Вонючкой прозвали — не от большого ума.

— Ага…

— Осподине! Дирхем-то гони, обещал ведь, на церкву крестился.

— Обещал — получите… — Ратников быстро швырнул мальчишкам монетку. — Все — пошли прочь. А к тебе, вьюнош, у меня одно дело есть.

— Что еще за дело? — Подросток подозрительно сморщился.

— Ты ведь не сам по себе золотаришь — в артели?

— Ну да, так.

— И часто выгребные ямы чистите?

— Да как позовут, — парнишка шмыгнул носом. — Сейчас-то — самое время, подмерзло все.

— У Эльчи-бея когда в последний раз чистили?

— У Эльчи-бея? — золотарь тряхнул головой и неожиданно рассмеялся. — Ну, ты господине, и скажешь! У Эльчи-бея, чай, для такого дела рабов хватает, зачем ему нас звать?

— Я понимаю, — терпеливо кивнул молодой человек. — Но ведь вы все дерьмо в одно место свозите… и вы, и рабы. Так?

— Так. Попробуй-ка не туда вывалить — живо хребет сломают. Следят!

— Правильно делают, — Ратников усмехнулся и подмигнул. — Заработать хочешь?

— Хочу. А что надо-то? Яму у тебя вычистить? Так это запросто, только подождать малость придется, сегодня — воскресенье, а завтра мы Хакиму Щитнику чистим, потом…

— Подожди, подожди, — махнул рукой Михаил. — И вовсе не надо мне ничего чистить — с чего ты взял? Просто одну вещицу ищу…

— В выгребных ямах… понятно.

К большому удивлению Ратникова, золотарь ничуть не удивился.

— Бывает, обращаются люди… уронят что-нибудь, потом ищут. Мы не отказываем. За особую плату, конечно.

— Десять дирхемов!

— Дюжина!

— Согласен. Сговорились?

— Сговорились. Так что искать-то? И где?

После беседы с золотарем Колькой Вонючкой Ратников выпил в ближайшей корчме две кружечки пива — как раз наварили к Сретенью Господню, купил каленых орешков и, отвязав лошадь от коновязи, неспешно забрался в седло и поехал домой, на усадьбу. Ак-ханум сразу после обеда собиралась с визитом «в Орду» — в кочевье — к царевичу Сартаку, так, на беседу, без всякого особого дела. А поскольку там же, в кочевьях обретались и какие-то послы, то и явиться надлежало как следует — со свитой и всем светским блеском. Ратникову в таких случаях следовало одеть доспехи, которые он называл гламурными — ярко-начищенный сверкающий панцирь, для боя малопригодный, поскольку маловат да и тяжел слишком.

— Эй, Миша, друг!

Черт! Его только сейчас и не хватало… Опять будет заставлять пить! Однако и пренебрежение выказывать — негоже.

Молодой человек поспешно изобразил на лице радость:

— Дядя Миша! Князюшка! Вот так встреча. Ты куда это собрался-то? В церковь, поди?

— Из церкви уже и еду да гадаю — с кем выпить? — князь Михаил Черниговский остановил коня и, хлопнув приятеля по плечу, радостно засмеялся. — А я-то думаю — ты это или не ты? Издаля еще заприметил. Ну пойдем, пойдем в корчму, друже… тут есть хорошая…