— Не то! Ну и мальчик, ну и музыкант! — и стал подкручивать струны…

Трое мужчин и женщина хлопотали около Стасика. Дачник с необыкновенной легкостью слетал к палатке, принес махровое полотенце. За ним к палатке бегал отдыхающий в свитере. Прибегал и третий, самый молодой из «гоп-компании», и тоже унес что-то для Стасика.

Женщина нервно выговаривала Дачнику:

— И чего ты с этими мужланами связался?! За ребенком уследить не можешь! Сейчас же увези нас отсюда!

Валера задумчиво выпустил из округло вытянутых губ голубое колечко табачного дыма, цвиркнул сквозь зубы слюной и не сказал, а пропел:

— Ци-ирк!..

Рыбак ушел на берег и тут же вернулся с побледневшим лицом и растерянными глазами. Он долго вопросительно смотрел на меня, а потом с трудом выдавил:

— Леща-то… леща-то нашего нету!

— Как нету?! — испугался я.

— А вот нету, да и все! — отрешенно повторил Рыбак и лег у костра.

Я побежал к лодке. Садок действительно был пустой. Как последнее напоминание о золотой рыбке на дне его посверкивало, переливалось несколько чешуек…

С подавленным настроением я вернулся к костру. Рыбак лежал все так же и потерянно смотрел в небо. Глаза его были влажными. Он часто, как обиженный ребенок, сглатывал слюну, от чего острый кадык его на небритой шее дергался вверх-вниз.

— Стоит ли так расстраиваться? — не очень убедительно начал я, вложив в эти слова весь запас оптимизма. — Ушел — ну и бог с ним, другого поймаем.

Рыбак нащупал в кармане папиросы, закурил.

— Дело-то не в леще, да и не в рыбе вовсе. Наплевал бы я десять раз таскаться по станциям да поездам, пошел бы в магазин да и купил ставриды. Радости-то сколько было! И на́ тебе! Все равно что обокрали… А ведь это из-за них, — Рыбак кивнул в сторону цветной палатки. — Когда подъезжали ночесь на своем катере, волной и выплеснуло… Вон ведь как гнали!

— Наверно, так и вышло, — согласился я. — Но они же не нарочно.

— Знаю, что не нарочно. А что, легче от того? Ить обидно!

Словно подслушав наш разговор, к костру подошел Дачник. Лицо и уши его румяно рдели.

— Как это у горцев: «Если Магомет не идет к горе, то гора идет к Магомету», — сказал он, слегка качнувшись, но не оттого, что был выпивши, а скорей от давней привычки. — Так вот, в некотором роде эта известная гора пришла к Магомету… Вижу, приуныли вы. Понимаю, понимаю… Ну ладно, давайте к нам, полечим…

Дачник снова качнулся, спружинив коленями, выжидающе посмотрел сперва на меня, потом на Рыбака.

— К тому же у нас нет причин, чтобы не провести это славное утро за одним столом. Ну так что, принимаете приглашение?

— Да катись ты со своими приглашениями! — сорвался Рыбак. — Без тебя тошно!

— Ну, это уж напрасно! Так нельзя! Я ведь, как видите, с добром и миром пришел. Нельзя так! — с укоризной проговорил Дачник и поморщился.

Рыбак неожиданно вскочил.

— С добром и миром, говоришь? Да боишься ты нас, вот и подходы твои! Дрожишь, как бы сети не нашли, не сказали про тебя куда следует! Не правда, что ли? Тот раз подсунул какую-то липовую бумажку, теперь с выпивкой лезешь! Замазать хочешь? Не выйдет! Сейчас же поеду на станцию, милицию привезу! Знаю ведь я, где ты их расставил!

Рыбак разошелся не на шутку. Подбежал к палатке, зачем-то схватил рюкзак, бросил, пнул пустую консервную банку, торопливо зашагал к лодке. Не оглядываясь, крикнул мне:

— Ты подожди меня тут, я разом обернусь! Я их проучу!

— Он что, всерьез? — озабоченно спросил Дачник и снял очки. Глаза его с тяжелыми красными веками подозрительно сузились, лицо медленно бледнело. Спохватившись, он бросился за Рыбаком.

Подняли головы, насторожились сидевшие у цветной палатки двое мужчин; женщина, взяв мальчика за руку, предусмотрительно отошла в сторону.

Рыбак уже столкнул лодку на воду, запрыгнул в нее, но за весла сесть не успел: Дачник дотянулся до конька носа, рванул лодку на себя. Рыбак от резкого толчка запнулся за сиденье и вылетел за борт…

Я не добежал до берега, меня схватили за руки. Схватили и сильно заломили их за спину.

— Спокойно, дружок, спокойно! Сами разберутся, — дохнул мне в ухо горячий водочный перегар.

Рыбак выпутался из тины, запинаясь, побрел на сушу. Мокрый плащ захлестывал ноги, реденькие волосы жалко прилипли ко лбу. Он, кажется, всхлипывал.

— Да пустите вы! — рванулся я изо всех сил. Руки стиснули еще крепче.. Детина в свитере почти ласково прошептал мне в другое ухо:

— Будешь волноваться — купнем и тебя…

И тут произошло неожиданное: Рыбак схватил плавающее возле лодки весло и наотмашь ударил Дачника. Раздался треск, короткий вопль и следом за этим — отборная брань, какую не слышал свет божий. Дюжие молодцы, отшвырнув меня, поспешили на помощь Дачнику…

Не знаю, как бы дальше развивались события, если бы у лодки тут же не возникли студенты. Валера, в синих узких джинсах, в ковбойке с закатанными рукавами, стоял, широко расставив ноги, между Рыбаком и Дачником и многозначительно поигрывал обломком весла. Весь вид Валеры убедительно говорил, на чьей он стороне и на что способен. Друг его был более уравновешен, хотя цепкий взгляд из-под бровей и натренированные мускулы институтского самбиста не предвещали ничего хорошего даже для этих самоуверенных молодцов. Девчата тоже оказались не из робкого десятка: они решительно преградили путь спешащей на место происшествия жене Дачника.

Соотношение сил складывалось явно не в пользу «отдыхающих», и они просто побоялись идти на большее обострение.

Затянувшееся напряженное молчание прервал Дачник.

— Значит, поехал за милицией? Нет уж, дорогой, сейчас она за тобой приедет!..

Круто повернувшись, он споро зашагал к палатке.

— Валяй, валяй, дядя, — весело крикнул ему вдогонку Валера. — Не лезь в пузырь, считай, теперь мы квиты!

Презрительно метнув в нас демоническими глазами-стрелами, еще более красивая в своем гневе, женщина подхватила на руки белую собачку, поспешила за супругом. Друзья Дачника были заметно удручены столь неожиданным оборотом дела, пошли от лодки нехотя вроде бы даже оскорбленные.

Вскоре вся «гоп-компания» погрузилась на «казанку». Взвыл мотор, и сквозь его рев мы услышали прощальные слова Дачника:

— Ну так до скорой встречи на новых берегах! Ры-бач-ки-и…

Пассажирский теплоход «Патрис Лумумба» отходил от городского причала торжественно. Из бортовых динамиков гремела музыка, на мачтах реяли бело-голубые флаги, плескались кумачовые транспаранты, веселые пассажиры, заполнившие все палубы и мостики, неслаженно пели, что-то кричали, прощально махали провожающим.

Впрочем, провожающих как таковых не было — теплоход этот выполнял туристический рейс из Омска, и жизнерадостные туристы пели и прощально махали руками просто от хорошего настроения, в унисон торжественности момента. К тому же не было никаких причин сразу расходиться по каютам: стояли редкие для Заполярья теплые, безветренные дни, мошка еще не донимала, а на причале продавали бочковое пиво. За полсуток стоянки в порту туристы применительно к местным условиям по дешевке накупили первосортной свежей рыбы. Так что был повод радоваться и штилевой погоде, и малосольным муксунчикам, до поры томящимся в банках, ведрах, бидоньях и прочей возможной таре.

На причале — а им служил старый, обвешанный по бортам истертыми до пролысин автомобильными покрышками дебаркадер — тоже не чувствовалось уныния. День был воскресный, и жители городка скорей уже по привычке стекались сюда — на самом причале и недалеких его окрестностях работали магазин (тот самый, где продавали рыбу), промтоварные ларьки, столовая, на высоком берегу из распахнутых дверей кафе доносился зазывный хрип уставшего магнитофона. На причал, как в парк, приходили компаниями, семьями, парами. У колясок-качалок на дощатом настиле в теплых комбинезончиках, как пингвинята, топтались малолетние дети; продав цветы, молча курили черноусые залетные южане; вездесущие мальчишки прямо с пирса на примитивные удочки-донки таскали пучеглазых колючих (со скалку величиной) ершей. Среди мальчишек крутилась бойкая конопатая девчушка с быстрыми зелеными глазами.