Хоть бы дочку прислала его проведать, так нет же, держала в своих когтях покорную девочку, запугала ее отцом-зверем, который вот уже который месяц живет точно, как зверь, в этой железной берлоге. Хорошо, если он настоящий зверь. Он бы согласился стать зверем, если б было возможно. Зверю теперь лучше, чем человеку. Такое настало время.

Он сразу услышал, как загремел замок в гараже Минкевича. Ступак встал с раскладушки и вышел из дверей.

— Говорят, и вы продаете? — спросил, поздоровавшись.

Одетый в короткую джинсовую куртку Минкевич, из-под тонких очков взглянул на соседа.

— Приходится.

— Что ж так?

— Штраф платить.

— И большой?

— По минимуму. Двести минимальных зарплат.

— Ё мое! И будете платить?

— А что делать? Опишут собственность.

Минкевич сказал просто и спокойно, словно это было будничным, обычным делом, как будто даже и не переживал. Может, переживания уже прошли? Распахнув настежь обе половинки ворот, закрепил их.

— Думаете откупиться штрафом?

Минкевич повернулся к нему и вздохнул.

— Штрафом, конечно, не откупишься. От этого режима ничем откупиться нельзя Надо народ поднимать, повышать его самосознание.

— Самосознание? Вы — самосознание, а он сто тысяч ОМОНа. Чья возьмет? — спросил Ступак и замолчал, ожидая, что на это ответит образованный доцент.

— Что ж делать, — отозвался тот после паузы. — Вообще-то демократия в борьбе с тоталитаризмом не имеет адекватных средств.

— Говно тогда вы, а не демократы, — тихо, без злости, сказал Ступак и пошел к своему гаражу.

Как поднимают народ, он уже видел, сам едва не очутился в роли поднятого, сначала вроде бы приятно, даже как-то празднично. А потом, когда по ним врезали резиновыми «демократизаторами», так этот народ, как стая воробьев, порхнул с улицы. Аж пыль пошла! На той стороне — сила, армия, милиция, КГБ, сотни тысяч сексотов, железные когти «вертикали». Кроме них еще суд, прокуратура и даже адвокатура, новый декрет о которой только что напечатали, все в его руках.

Тот короткий разговор с Минкевичем еще больше укрепил Ступака в его намерениях — только так, как он задумал можно что-то изменить в их безнадежном состоянии. На силу — нужна сила, на крик — еще больший крик. Иначе кранты всем — и бенеэфовцам, и афганцам, и коммунистам. Чтоб получить царскую власть он не остановится ни перед чем. А после царской захочется императорской и так далее вплоть до мирового господства. Нахальства у него хватит. Особенно, когда его поддерживают. А таких, впрочем, всегда поддерживают, потому что они — сила. Нет, надо от него спасаться. И он, афганец Ступак, спаситель, он сам себя назначил на эту роль. Ну и что ж, что сам? Спаситель-киллер, такого, наверно, еще в истории случалось. Он будет первым.

Однако оружия пока не было, а баксы в кармане таяли — через день пришлось менять и вторую сотню. Как он не экономил, стараясь есть реже, больше хлеб с салом, но цены в гастрономе каждый день подскакивали вверх. Люди даже стонали по утрам, увидев новые цены на хлеб, кефир, молоко, да и привозить их стали меньше, к вечеру все исчезало с прилавков, даже хлеб. Зато каждый вечер из распахнутых окон и форточек разносился по двору знакомый с хрипотцой голос, полный похвальбы, угроз оппозиции, проклятым бенеэфовкам, мешавшим ему осчастливить народ. Народ его всегда был славный, уважаемый и героический, всегда делал правильный выбор

И не допускал ошибок — вот и сейчас он не ошибся и выбрал единодушно самого мудрого руководителя. Однако эти приемы уже переставали действовать на большинство слушателей, и, если их еще что-то и радовало, так это очередные разоблачения в органах власти, снятие с постов и даже посадки в тюрьму высоких чинов. Но не надолго, жизнь не становилась легче и снова приходилось искать врагов, шпионов, известных эмигрантов и некоторых дипломатов-агентов ЦРУ. Соседи по гаражу уже не обсуждали его политику, а только ругались и даже твердокаменный коммунист Сазон Иванович тоже начал честить самого, хотя, возможно, что это из-за раскола его собственной компартии, две части которой затеяли свару между собой. Плешка просто примолк и только уныло курил, когда однажды Ступак попробовал поговорить с ним, лишь махнул рукой — это ваши заботы. Мне уже того, не так много осталось…

Думая все время об оружии и приглядываясь к людям, знакомым и случайным прохожим, Ступак целыми днями шатался по городу, иногда забредая в центр к резиденции самого. Долго стоять или гулять на виду у одетых в штатское топтунов и милиционеров было невозможно, потому он с деловым видом шагал сначала по одной улице, потом по другой.

Подъездов там было несколько, везде торчала охрана — в милицейской форме и камуфляже, внутри, наверняка тоже были охранники, туда было не попасть. Но ходить вдоль улицы пока не запрещалось, и Ступак все прикидывал-думал, как бы подловить нужный момент. Однажды он угодил как раз в такой момент. Хоть и был с голыми руками, однако кое-что рассмотрел, идя от метро по улице вниз. Только миновал светофорный переход, как услышал резкий звук сзади — неизвестно откуда выскочили три одинаково черных автомобиля зарубежных марок, шустро подкатили к главному подъезду — одна поближе к дверям, другие — дальше, видно, чтоб прикрыть первую с улицы. С первых машин высыпались человек десять в камуфляже, с автоматами и сразу разбежались по сторонам ступенек. Одновременно из первой машины торопливо выскочил рослый человек в сером костюме и между рядами охранников стремительно бросился к дверям. Те, словно сами по себе, раскрылись и тут же захлопнулись. Все это заняло несколько секунд, пешеход Ступак успел сделать всего десять шагов.

Он разглядел не очень иного, но это было весьма полезное наблюдение, любой киллер многое бы понял. Прежде всего, то, что все делать надо очень быстро и нахально, не сдрейфить в самый последний момент, даже если самому не будет возможности спастись. Как он не сдрейфил под Кандагаром, когда другие струсили под душманскими пулями. За это он и получил орден. Жаль, что тогда не довелось свернуть с дороги, чтоб взглянуть на результаты своей работы — всех быстрей гнали вперед. За трофеями, как всегда, явились тыловики, говорят, хорошо там поживились. Отойдя несколько кварталов от резиденции, он зашел в овощной магазин. Тот был завален экзотичными фруктами — от бананов до авокадо. Он же хотел купить огурчиков, да только их не был, и он повернул назад. Только вынырнул из узких дверей магазина, как столкнулся с молодым мужчиной в модной нынче униформе цвета травяного мусора, с командирской портупеей на круглом животе. Ступак взглянул на его лицо и даже растерялся: это был Шпак, его старый афганский знакомый, с которым не виделся наверно лет восемь.

— Ступак, привет!

— Привет…

Они отступили немного в сторону, чтобы не мешать прохожим, и Шпак придержал в своей его руку, чтоб показать — он рад. Эта встреча Ступаку была безразлична — что ему бывший сослуживец, разве мало их прошло за его жизнь, прошли, забылись и больше не встречались. Но Шпак, видно, думал иначе и не спешил расстаться.

— Смотрю, и сразу не узнал даже. Что-то похудел…

— А ты, я вижу, поправился, — сказал Ступак, оглядывая свежевыбритое лицо Шпака. Сам он не брился должно быть с неделю.

— Как живешь? Что делаешь? Может, предпринимателем заделался, бабки зашибаешь?

— Нет, не заделался. А ты? Вроде бы не служишь? — поинтересовался Ступак, посматривая на новую униформу, грубые ботинки на толстой подошве.

— Знаешь, служу, — сразу ответил Шпак.

— Вот как! — удивился Ступак. — В КГБ?

— Нет, не в КГБ, бери выше.

— Куда же выше?

— А есть куда. Слушай, ты это… Как твой телефон? Надо бы встретиться, поговорить.

— Телефон? — сказал Ступак, ощущая неловкость при мысли о телефоне, к которому давно не прикасался. Но Шпак уже раскрыл свой кейс, приготовился писать в блокноте и Ступак назвал свой бывший телефон, которым теперь пользовалась его жена.

— Я тебе позвоню.