— Звони, если хочешь.

Они распрощались и Ступак пошел себе дальше, рассуждая про себя, что дьявол или судьба действительно все делят не поровну. Даже их, афганцев, что выжили в той десятилетней войне и вроде бы что-то заслужили, а теперь опять остались в разном положении. Он, орденоносец Ступак, вернулся на свой «почтовый ящик», вкалывать у станка, а этот прапорщик Шпак, что просидел в Кабульской комендатуре, смотри куда выскочил! Выше, чем КГБ. В ступаковом понимании выше, чем всемогущий КГБ, не могло ничего быть ни в армии, ни в мирной жизни, где комитет тоже безраздельно и тайно верховодил. Все армейское и гражданское начальство назначалось только им или с его согласия, обойти в жизни «органы» не было дано никому. Значит, прапорщик комендантской роты Шпак был им более приемлем, чем прапорщик десантной роты Ступак, и каждый получил по заслугам. Такая вот афганская судьба. Ну, и пусть! Скоро станет известно, кто чего стоит, невесело утешил себя Ступак.

Его главная забота не отпускала его, он думал об оружии. Еще дважды сходил на базар, Однажды даже прошлялся там до закрытия, а потом еще ходил по задворкам, среди приезжих грузовиков и легковых машин, долго стоял у пивного ларька, для вида смакуя пиво. А сам слушал, приглядывался. У одного кавказца даже спросил, как бы в шутку, нет ли пушки на продажу? Тот испуганно шмыгнул в сторону — боком, боком и дальше. Может, попал на торговца наркотой и тот принял его за переодетого милиционера. Все это тоже было опасно, кавказцы могли и пришить по ошибке.

Вернулся с базара поздно, летнее солнце уже сползло за невысокие крыши хрущевок и весь двор тонул в глухой тени. Он тихо брел к своему гаражу, поглядывая на свои бывшие окна на пятом этаже, где теперь роскошествовала его жена-банкирша. Злости на нее у него уже не было, хоть и вставала порой старая обида — она с генеральным директором на мягкой тахте, с ванной и холодильником, а он ютится в тесном гараже, питается кое-как, за все лето не помылся даже под душем. Он заслужил собственной кровью эту квартиру, а ею задарма пользуется она. Где справедливость?

Еще издали он разглядел у дверей своего гаража девочку, дочку Леночку, стучавшую маленьким кулачком в железные двери, будто там кто-то спрятался. Когда он подошел, кажется, она не обрадовалась этой встрече и, чтобы скорее расстаться, сунула ему в руки помятую бумажку.

— Дядя сказал, чтоб позвонил.

На бумажке было семь цифр телефона и все. Ленка побежала к матери, а он стоял и думал, кто бы это мог быть? Вспомнил встречу со Шпаком — не иначе, как он. Значит, приспичило комендантскому прапорщику. Позвонить из автомата он не мог, нужна была магнитная карточка, которую Ступак принципиально не покупал, так как никому звонить не собирался. А домой дочка не приглашала, наверно, так распорядилась жена. Ну, что ж. после всего, что произошло, он туда и не пойдет. Уже смеркалось, когда возле гаражей объявился на своем «запорожце» Алексей. У него он позаимствовал на десять минут телефонную карточку и отправился к автоматам на улице. Не ошибся, это был Шпак, который, с привычным для таких людей напором, обрушил на него целый поток слов.

— Слушай, где ты пропадаешь? Дело есть, надо встретиться. Я к тебе подскочу, скажи только, в каком районе ты живешь?

— А что такое?

— Не телефонный разговор, нужно лично, куда подъехать? Я мигом, через десять минут буду на машине.

Ступак, без особого желания такой встречи, все же назвал адрес, сказал, что будет ждать во дворе. И правда, минут через двадцать с улицы влетел во двор стремительно, даже лихо, вишневого цветы «Пежо 605». С переднего сиденья шофера сквозь опущенное стекло выглядывала улыбающаяся физиономия Шпака.

— Привет! Иди, садись.

Ступак обошел машину и, легко раскрыв дверцу, опустился на мягкое переднее сиденье рядом с шофером. На заднем кто-то сидел, не сказав ему ни одного слова. Должно быть, слушал. Шпак был в том же камуфляже, только с погонами — короткими милицейскими погончиками на опущенных плечах, где неярко различались четыре звездочки — три вместе и одна выше, как бы отдельно. Это удивило Ступака — когда успел? Демобилизовались вместе прапорщиками, а этот, смотри ты, уже капитан. Капитан милиции. Почему же тогда он выше, чем КГБ? Может, заметив недоумение на лице Ступака, Шпак тем временем не стал ничего разъяснять, а повернулся от руля и добродушно улыбнулся.

— Ну, как живешь, дружище? Говорят, без работы, ага?

— Кто говорит?

— Люди говорят.

Значит, уже знает, подумал Ступак, начав кое о чем догадываться. Для начала — с кем имел дело. Начался другой, напористый разговор — что, где, чем занимался до этого, о заработках и деньгах, как дела в семье. Шпак спрашивал обо всем, а тот, что сидел на заднем сиденье, молчал, только внимательно, даже как-то отстраненно слушал. Ступак рассказывал скупо, ему не хотелось раскрываться перед бывшим товарищем и этим незнакомцем, и он все думал, куда Шпак гнет. Уж не пронюхали ли они о его намерениях? Может не только этот интерес был в голове у него, может за этим крылось что-то более важное. Так оно и оказалось. Выкурив три или четыре сигареты «Мальборо», гостеприимно угощая Ступака, Шпак, наконец, приступил к главному.

— Слушай, есть предложение послужить. Ты этого достоин. А что ветеран, афганец и так далее. Награжден боевым орденом за выполнение интернационального долга…

Дальше Ступак слушал невнимательно, с первых же слов он был оглушен послужить? Кому? Но кому, об этом можно было сразу догадаться. И в голову ударила рискованная мысль, а что? Может, и хорошо. Может, это как раз то, что ему нужно.

— Ну, так, ладно…

— Вот и хорошо. Считай, что договорились. А теперь жди, мы вызовем.

Давайте, вызывайте, зло думал Ступак, возвращаясь к своему гаражу. Может, дадите оружие, а это мне только и нужно. Зачисляйте в ОМОН.

Несколько дней прошли в напряженной, долгом ожидании. Обычно Ступак сидел или лежал в своем гараже за прикрытыми дверьми, сквозь щель поглядывая на двор — не появится ли там вновь Шпак. Вообще-то, должны были появиться, вызвать его или что сообщить. Ни о каком другом способе связи они не договаривались и Ступак считал, что используют уже известный… Но время шло, бежали дни и ночи, а Шпак не появлялся, и никто от него не приходил. Может, передумали, размышлял Ступак, начиная сомневаться.

Он уже не хотел, чтобы те передумали, он же согласился, так как понял это наилучший для него вариант. Можно сказать, ему просто повезло, если все удастся. Вот только бы не разнюхали про его участие в шествии, в той летней демократической акции, или как там она еще называется. Но пока не было никаких признаков, он надеялся, что все так и закончится ничем. Гораздо хуже, что заканчивались деньги, который Ступак как-то забыл экономить и тратил все больше, чем меньше их оставалось. Он купил солидный круг колбасы, помидоров, даже пластмассовую бутылку масла и укромно ел все это с табуретки в гараже. Хотел купить автомат, а он, может, не нужен теперь, дадут казенный, а это какая экономия! Можно на харчи не скупиться. Поесть бы хорошо сегодня и завтра, а потом видно будет.

Однажды в дождливый выходной день гаражники не отправились на свои дачи, спешились со своих «коней», как сказал Плешка. У Сазона Ивановича был маленький автомобильный телевизор, подключавшийся к аккумулятору, и тот с утра трещал и выдавал разные роки и рэпы. Сазон ругался, но слушал, может потому, что ничего другого в эфире не было. Но вот зазвучал очень знакомый голос, и Ступак вышел из своего гаража.

На багажнике Сазоновой «волги» мигал бледный экранчик, на котором виднелись знакомые усы самого, то взирающего ястребиным взором, когда проклинал «вшивых блох» — предпринимателей, то одаривал всей сладкой улыбкой, говоря о самоотверженных «женщинах-труженицах» или патриотической молодежи, идущей толпой в его недавно созданный «лукомол». А потом его голос и вообще перешел на извинительный тон. Ступак прислушался, это уже было интересно. Оказывается, журналисты из России перешли границу — туда и назад, и теперь сидят в тюрьме. Сам разводил руками, он и хотел бы их отпустить, но не имеет права, все должен решить суд, он же не может вмешиваться в дела правосудия. Такой вот бесправный начальник…