- Ваша проницательность не знает границ, Отец Йожин! – картинно раскланялся Швальбе, подметая шляпой истертый паркет. Учитывая, что «обвиняемый» так и не встал с резного деревянного стула, жест выглядел в высшей степени легкомысленно и, мягко говоря, невежливо. – Пусть простит меня Отец Лукас, но подробный отчет получит руководитель моего скромного направления, а не весь Совет. Уж простите, но так велит буква Устава. Кто я, дабы нарушать сии мудрости, кровью многих поколений написанные?!

- Направления! Ишь ты, ландскнехтья морда, слов всяких умных выучил! – злобно фыркнул Отец Лукас и, похоже, только сейчас сообразил, что уже не первый раз осквернил уста словами, недостойными особы духовного звания.

- Уберите этого шута из Зала, Йожин, я вас прошу! – с этими словами высокий и тощий монах набожно размашисто перекрестился и демонстративно занялся стопкой пергаментов на столе. – И держите его подальше от меня!

- С превеликим удовольствием, - отозвался упитанный Йожин, поднимаясь со своего места. – И я так же думаю, что уважаемый Совет не будет заставлять нашего лучшего капитана нарушать Устав?

Уважаемый Совет в лице Лукаса промолчал, давая понять, что спорить с Командором из-за такого пустяка не намерен.

- Вот и замечательно! – улыбнулся Отец Йожин. – Гунтер мне все доложит, а уж там я изберу меру наказания. Своей властью. И, конечно, поставив в известность остальных членов Совета.

- В колодки его! Смирению учиться! И праведности! – пробурчал Отец Лукас, но уже без прежней злобы в голосе, скорее для порядка. – А то знаем мы ваши наказания. Одна… – слово «банда» повисло в воздухе, невысказанное, хотя угадываемое. Тощий вовремя вспомнил, что Отец Йожин, даром, что на вид безобидный пухлощекий добряк, в не такой уж далекой молодости частенько брал в руки как очистительный факел, так и разящую сталь. И не зря его до сих пор с ужасом вспоминали кровососы многих городов и мест.

Капитан и Командор расположились в одной из бесчисленных замковых комнатушек. Расположились с удобствами, поскольку разговор обещал стать долгим. А какой же длинный разговор на земле Чехии без пива да без «колена вепрева» с кнедликами? Тем более что сошлись два чеха, пусть не по рождению, но по духу! Хоть они и вели род из Нижней Саксонии, но за три с половиной сотни лет любой гость станет истинным жителем своей земли. Поэтому сидели по всем правилам. Неспешно прихлебывали густое пиво, в котором ложка стоит, жевали пряное мясо. Под рукой у Йожина свернулся очень старый кот, покрытый шрамами от лап до ушей, будто старый заслуженный ландскнехт, переживший десяток кампаний. От времени хвост у зверя облысел, а некогда серая шерсть стала почти белой.

С разговором не спешили, время терпело. Наконец, когда ножи заскребли по опустошенным тарелкам, а легкий хмель приготовился обратиться совсем не легким, Швальбе решился.

- Отец, тут такое дело получилось…. – капитан решительно отставил глиняную кружку, в которой оставалось еще немало, и помолчал, собираясь с мыслями, подбирая слова.

- Да уж я понял, что получилось. И что именно «дело», – Отец Йожин все же решился влить в себя еще пару глотков, но скромных, в меру. – Гунтер, может, все же рискнешь перейти к подробностям?

Швальбе (о, чудо!) слегка покраснел, отодвинул подальше блюдо с кнедликами, (впрочем, для порядка уцапав, напоследок, еще один).

- Отец, только не смейся, если что.

- Так уж и быть! – горестно вздохнул Отец Йожин, поглаживая кота. Зверь зевнул и сверкнул зеленым глазом. – Только ради тебя, попробую ненадолго стать отцом с маленькой буквы, а не Командором. Попробую без смеха выслушать, что же за два месяца смог натворить мой сын. Подозреваю, что много.

- Не особо, – еще сильнее покраснел Швальбе. Йожин, заметив такое чудо, поперхнулся пивом и тоже отодвинул свою кружку.

- Так вот, Командор, помнишь, как в прошлом году мои ребята затропили пару бешеных упырей под Помажлице?

- Как не помнить.

- Вот там все и началось…

* * *

Горы, холмы, горы, холмы…. У непривычного человека от такой карусели и голова закружиться может. Особенно если накануне хорошо набраться по случаю спасения доброй христианской души. Ну, положим, не такой уж доброй… Но точно христианской!

Сержант Мирослав решил, что к курвячей матери это все. И умнее будет втихую проблеваться на подходящий камушек, а потом где-нибудь прилечь. Капитану же, коли снова орать начнет да разные непотребные словеса произносить, следует ткнуть в рожу пораненную чокнутым упырем руку. Вообще, странная какая-то нежить пошла, вовсю орудует ножами и оружием посерьезнее … Только вежливо ткнуть, а то Швальбе нервный какой-то. И намекнуть, что героям, вообще-то, положены хоть какие-то поблажки. Особенно после пятой лиги дороги.

Вверх-вниз-вверх-вниз… К чертям собачим камень, блевать можно и с лошади. Только бы не сверзиться в процессе…

И в это мгновение краем глаза сержант заметил то, от чего служивая душа мигом приказала отставить расслабление духа и желудка.

- Капитан! – во все горло заорал Мирослав.

Швальбе вынырнул буквально через миг, словно не трусил впереди на коне с видом барона какого или даже цельного маркиза, а стоял за спиной, ожидая сержантского вопля.

- Чего орешь, словно попадья промеж ушей лобызнула? – капитан недовольно присмотрелся к месту, куда ткнул пальцем Мирослав. Не поверил, присмотрелся внимательнее. Негромко охнул и задумчиво почесал затылок, сбив на лоб шляпу.

Затем Швальбе вытащил из вьюка походную чернильницу и начал тщательно зарисовывать увиденное. Капитан, высунув от усердия кончик языка, переносил на пергамент каждый штришок, могущий пролить свет на причину появления в местных горах существа, способного оставлять на крепчайших камнях следы когтей.

– Забавно-то как, ой, забавно получается… Смотри, сержант, чтобы ни одна курва больше не прознала.

* * *

- Вот спасибо, сыночек, за «курву»! – Отец Йожин, расчувствовавшись, кинул в рот кусок кнедлика и запил темным «козелом», а, прожевав, уточнил. – Мирослав, это тот, что на глистявого медведя похож, тощий, жилистый и вечно сердитый? Который все никак решить не может, то ли из Дикого Поля в Чехию занесло, то ли от черкесов прибило?

- Ага. Тот самый.

- Вот смотрю на тебя, Гунтер, и все понять не могу, где ты таких людей находишь. На трех исповедях про шалости ваши ни полсловом не обмолвились… – грустно сказал Отец Йожин и снова захрумкал прожаренным тестом.

- Да вот, - развел руками капитан, - приблудился ненароком. А что до людей, так везет мне на них. А им на меня.

- Золотые слова, сынок. Подручные, они все решают…

* * *

Сложнее всего оказалось завернуть в те места во второй раз. Вроде бы и от Дечина с полторы недели конным ехать - немного. Но вот не получалось никак, и все тут. Ландскнехту хорошо, он идет, куда хочет, если безработный. Но безработный, значит бедный. С одной стороны, умереть от голода Швальбе никто бы не дал. Все же меч, проданный Ордену еще до рождения, значил многое, пусть даже блудный сын Ордена долгое время предпочитал богоугодным делам неверную карьеру ландскнехта. Но был немаловажный нюанс. Сидя на одном месте, любой орденский мог рассчитывать исключительно на хлеб и воду, благо в реках ее полно. А вот такие прелести жизни, как вино и мясо, требовали денег. Бедность же и связанные с нею ограничения Швальбе терпеть не мог, поэтому по долгу службы его заносило то в Мюльдорф, то вообще в Нижние Земли. А случалось и вообще в такие глухие места, откуда, кажись, до антиподов рукой подать. Никак, короче говоря.

Но раз поселившись в уме, полезная мысль и разумное намерение никак не желали уходить. Поэтому однажды капитан решил, что пора брать судьбу в собственные руки. Вот и пришлось, забыв о положенном порядке, ночью вывести коня да прогрохотать подковами по Старомястскому мосту, пока никто опомниться не успел. Доклада в Ратушу Швальбе не боялся. Кому положено, знали, что лучше не соваться в дела Дечинского Замка - целее будешь. А уж спрашивать подорожные у орденских местную стражу отучили еще при Крысолове. Да и зачем им подорожная, ежели через одного неграмотные?..