Лифт пришел через пару минут. Спустившись вниз, ученый вышел из прохода, замаскированного под кабинку туалета, и направился по коридорам научного центра, здороваясь с инженерами и лаборантами. Путь его закончился у двери с надписью «ИСПЫТАТЕЛЬ».

– Вы вернулись, Порфирий Соломоныч… – проговорил Иероним, поднимаясь с кушетки. – Что сказал Гермоген Гермогеныч про наши эксперименты? Все плохо?

– Ничего определенного не сказал, но выпустить тебя разрешил, – начальник отдела махнул рукой, приглашая испытателя выходить. – Идем, я провожу тебя через секретный выход. Пойдешь сейчас домой и будешь спать, утром я зайду и провожу тебя в Горсовет. Но учти – за тобой будут следить.

В этот вечер настроение у Иеронима было на удивление хорошим – ведь он вернулся домой. Играть грустные песни на балалайке не хотелось, поэтому он достал с верхней полки старую книгу с названием «Справочник Металлиста», том 7, и начал смотреть сложные чертежи заводских станков, режущих головок и таблицы удельной плотности металлов. Чтение столь увлекло сибиряка, что он за раз осилил сто двадцать страниц. Потом ученого потянуло ко сну, и он думал уже отдаться во власть Морфея, как вдруг в дверь постучали.

– Это я! – послышался голос Ипполитыча. – Выключай свою систему.

Ученый впустил диссидента, тот отряхнул тулуп от снега и спросил:

– Ты где пропадал эти два дня?

– Меня перевели в секретный отдел! – признался Иероним.

– Хм, интересно! – воскликнул Георгий и сел на стул. – У тебя появился доступ к государственной тайне?

– Ну, я бы не сказал… – замялся Дермидонтыч. – Я просто… Испытатель. Меня вызвал директор и заставил подписать бумагу, в присутствии двух майоров.

Ученый ожидал выслушать недовольство друга, ведь его сосед был противником существующего строя, но Ипполитыч кивнул.

– Нет, я тебя не стану осуждать. Такое могло случиться с каждым, а подписав, ты хотя бы ненадолго сохранил жизнь и свободу. Доставай алкоголь, сейчас мы это отметим.

Сибиряки выпили. У Иеронима сначала было ощущение, что друг что-то не договаривает, но после второй рюмки все подозрения улетучились.

– Я принял решение, Дермидонтыч. На неделе иду в горсовет, и буду просить, чтобы сына мне привезли, – признался Георгий. – Пора, мне уже почти пятьдесят лет, и мне нужно передать мой опыт борьбы за права, опыт инакомыслия молодому поколению.

Иероним обрадовался за друга. Все-таки, не каждый на такое решиться, отцом-воспитателем быть очень непросто.

– Я рад за тебя! – воскликнул Иероним, осушая рюмку.

– Да, и ещё – можешь поздравить меня, я закончил свой трактат, – с этими словами Георгий достал из-за пазухи толстую папку для бумаг. – Я готов отдать тебе его, но только на одну ночь. Мне хочется, чтобы ты проникся духом свободы, понимаешь меня? Завтра утром я повезу его на вокзал, там меня ждет товарищ, он в Сибирске проездом, с трактатом он отправится в Иркутск, в типографию.

– Спасибо тебе, Ипполитыч! – воскликнул Иероним. – Я с радостью прочитаю твой труд, только… я не уверен, что успею, потому что завтра меня опять забирают в отдел…

– Что за отдел? – поинтересовался Георгий.

– Он… секретный, этот отдел, – сказал Иероним. – Я… я не могу тебе рассказать, иначе меня расстреляют.

– Что значит – не можешь сказать? – нахмурился Ипполитыч. – Ты не только можешь, ты просто обязан мне сказать об этом! Наверняка ты стал участником бесчеловечных экспериментов, разработок нового, ужасного по своей мощи оружия, так?

– Ну, не совсем, я просто…

– Так вот! – перебил ученого диссидент. – Ты же с нами, со свободными сибиряками? Мы должны рассказать народу о всех фактах произвола военной диктатуры и разгула научной мысли, не стоит этого бояться! Говори, что там с тобой делали?

Иероним не знал, что ответить. С одной стороны, Георгий был другом, ему можно было доверять, и во многом их политические взгляды совпадали. Но с другой стороны – те подписанные бумажки и слова Соломоныча о том, что за ним будут следить… К тому же, он помнил свое состояние после приема анти-водки, гордился тем, что был испытателем и имел, хоть и недолго, сверх-возможности, и был благодарен секретному отделу и государству за оказанное доверие. Поэтому, поразмыслив, он решил сказать полу-правду.

– На мне испытывали новые препараты, расширяющие возможности человека.

– Наркотики? – спросил Ипполитыч.

– В смысле?

– Говорят, раньше были такие вещества – наркотики, вроде водки, только в таблетках или в шприцах. Кто-то говорил, что они расширяют сознание, кто-то наоборот, утверждал, что они делают из человека животное. Что-то такое, да?

– Нет, не такое… там совсем другие вещества, я… я не помню название… Но ты знаешь, когда мне их дали… Я мог слышать чужие мысли, мог видеть через стены, и… ты не поверишь, я доказал теорему Ферма! Оказывается, у нее такое простое доказательство! Но я еще никому не показывал…

Георгий выслушал его, кивая, потом допил рюмку, стукнул кулаком по столу и заявил:

– Ты обманываешь меня, Иероним! Не поверю, что кто-то доказал теорему Ферма, ее даже сам Ферма наверняка не доказал. Не этим вы там занимаетесь, не этим! Скажи честно, ты с нами, или против нас?

Дермидонтыч молчал.

– Если ты с нами, – продолжил диссидент, – то ты будешь нашей надеждой, нашим человеком в рядах противника, и, возможно, благодаря тебе…

В этот момент послышался стук в дверь:

– Иероним Дермидонтыч! Откройте, КГБ!

«Мне конец», – понял ученый. Диссидент испуганно вздрогнул, затем злобно посмотрел на Иеронима и процедил:

– Предатель… Значит, сдал, гад, друга?

– Я не сдавал! – осипшим шепотом проговорил испытатель. – За мной слежка, они могли прийти в любой момент!

Георгий схватил ученого за воротник, приготовившись бить.

– Врешь, …!

– Ипполитыч! Не бей меня, лучше придумай, что делать!

– Именем закона, откройте! – послышался второй голос за дверью. – А то будем расстреливать!

Диссидент отпустил соседа, посмотрел на дверь и спросил:

– Где окно?

– Только на чердаке!

Мужики одновременно вскочили, накинули шубы и побежали вверх по лестнице, толкая друг друга. На половине пути диссидент спохватился, крикнул:

– Трактат! – спустился вниз, схватил со стола папку и побежал обратно, наверх башни. Послышались толчки в дверь, звук упавшего кирпича и мат кого-то из КГБ-шников.

Иероним тем временем уже вскарабкался на высокий подоконник, распахнул окно и осмотрелся. За зданием был большой сугроб, до леса совсем недалеко, но вот высота… Высота башни составляла пятнадцать метров; Дермидонтыч никогда не прыгал с чердака и не знал, смягчит ли снег удар, или глубины сугроба не хватит.

– Прыгай уже, они выбивают дверь! – прикрикнул Ипполитыч.

– Мы не успеем, они нас все равно поймают, пока мы будем вылезать из снега, – сказал Иероним и попытался слезть с подоконника, но Георгий толкнул его обратно.

– А у нас есть выход? Лучше попробовать и проиграть, чем потом жалеть, что не попробовал!

«Ведь разобьюсь… Точно разобьюсь, – думал ученый. – Эх, сейчас бы анти-водки, она наверняка бы помогла, сделала меня сильнее. Но ее нет. А мы обречены».

Но он все же зажмурился и прыгнул. Пока Иероним падал, перед ним пронеслась вся его сознательная жизнь. Он вспомнил бородатое лицо Дермидонта, отца и воспитателя. Вспомнил, как первый раз пришел в НИИ и стал ученым. Вспомнил вокзал, вспомнил поезд, полный молодых сибиряков и едущий из неизвестных краёв, где тепло, и где живут женщины…

Внезапно он осознал, что падает слишком долго, и открыл глаза, прервав воспоминания. Его удивила яркость окружающего пространства, она была чрезмерной и совсем не характерной для сибирской зимы. Мгновением позже он понял, что вовсе не падает, а висит над поверхностью снега, в невесомости, на уровне старой надписи «Вперёд в светлое будущее». Иероним перевернулся на спину, и, прищурившись от яркого света, разглядел огромную летающую тарелку, зависшую над башней и постепенно приближающуюся.