Когда я развернулась на каблуках, чтобы уйти, дверь распахнулась. Как можно быстрее я спряталась за ней. Затаив дыхание, я молилась о том, чтобы стать невидимой. Дверь медленно качнулась от меня, и я застыла на месте.

К счастью, директор пошёл в противоположную сторону и сразу же повернул за угол, скрывшись из виду.

Я выдохнула с облегчением. Я чуть не попалась.

Я подбирала юбки, когда звук, исходящий из кабинета, остановил меня.

Рыдания… надрывные, душераздирающие рыдания. Я заглянула в кабинет директора через щель в месте, где дверные петли встречались с косяком. Сэмюэл сидел в кресле отца, закрыв лицо руками, и его душа истекала кровью на огромный стол.

Я поборола желание войти и утешить его. Но я была последним человеком, которого он хотел бы видеть свидетелем такой душевной раны.

Честно говоря, хотела бы я не видеть всего этого. Я хотела ненавидеть Сэмюэла. И на самом деле ненавидела, но видя его таким разбитым, я не могла пробудить в себе подобное чувство.

Я быстро вздохнула и поспешила по коридору обратно к центральному залу, изо всех сил стараясь не перейти на бег.

Кожу на шее и руках покалывало ощущением, что кто-то меня преследует.

Вообще меня можно счесть торопливой, но ничто и никогда не заставляло меня двигаться так быстро. Признаюсь, последние несколько ступенек до актового зала я буквально проскочила и плотно закрыла за собой дверь.

Грохот эхом разнёсся по просторной зале, добавляя тихий аккомпанемент к бешеному стуку моего сердца. Я чувствовала себя также неустойчиво, как новорождённый жеребёнок, пока спотыкаясь, брела к верхним сиденьям галёрки и усаживалась на скамейку.

Что бы ни происходило между отцом и сыном, это гораздо глубже оценок и экзаменов, и это меня не касалось.

Нуждаясь в успокоении, я беспокойно постукивала ногой, чтобы заглушить дрожь в коленях. Мне определённо не хотелось разговаривать с директором, когда у него такое отвратительное настроение, и он явно разочарован в своём сыне.

Я встала на ноги, спустилась по ступенькам и встала перед своим роботом, размышляя. Должен же быть какой-то способ.

Дверь закрылась, и на лестнице раздались спускающиеся шаги, которые остановились позади меня. Я повернулась, не зная, чувствовать ли мне страх или надежду.

Это был Питер.

Сцепив руки перед собой, я опустила взгляд вниз на свои ботинки.

Питер крутил шляпу в руках.

— Скажи мне почему, — поля смялись в его хватке. — Когда я подвёл тебя?

Я забрала у него шляпу, чтобы не дать ему испортить вещь.

— Ты не подводил меня. Ты был моим единственным другом, — мои сомнения выплеснулись наружу. Я настолько сильно хотела верить ему, что это причиняло боль. — Я хотела бы, чтобы ты помог мне, но не могу этого допустить. И сказать, почему, тоже не могу.

— Бессмыслица какая-то, — казалось, он пребывал в искреннем замешательстве.

Это безумие. Питер не был диверсантом. Сама мысль об этом была абсурдной. У него точно нет причин для этого. Я доверяла ему, и будь прокляты все подозрения директора.

Наверху прохода закрылась дверь. Я проигнорировала это. Это не важнее, чем то, что я хотела сказать.

— Мне жаль, Питер. Ты прав. У меня нет причин не доверять тебе, — начала я.

Я услышала жестокий хохот позади себя и почувствовала укол страха. Я повернулась и посмотрела вверх, на проход между сиденьями. Там стоял Сэмюэл.

— Какая прелесть, — Сэмюэл сцепил руки под подбородком и заговорил тоненьким голоском: — «О, Питер, я так тебе доверяю!» Ты даже не знаешь его фамилии.

— Что? — я повернулась к Питеру. — О чём он говорит?

Питер не отвечал.

— Почему ты не скажешь ей, Питер? — Сэмюэл скрестил руки, и я поймала себя на том, что смотрю то на одного, то на другого, ища на их лицах ответы. Питер выглядел потрясённым… и виноватым. У Сэмюэла мелькнула жестокая улыбка, когда он продолжил: — Или мне следует называть тебя Рэтфорд?