— Нотами поющие связываются по рукам и ногам. Нет свободного творчества, чувства. Как только появляются на сцену «картесы-распартесы», все пропало (таким словом Батюшка назвал, по-видимому, всю совокупность нотных названий, терминов). Мне говорил Преосвященный Никон, бывший у нас, что он не любит нотного пения и не позволяет петь по нотам у себя. Разве только сочинения Львова и Турчанинова.

Я уже забыл подробности, только помню то, что Батюшка не одобрял нотного пения.

Прихожу к Батюшке, сказал, что было нужно, и сам Батюшка начал говорить следующее:

— Весь мир находится как бы под влиянием какой-то силы, которая овладевает умом, волею, всеми душевными силами человека. Одна барынька рассказывала, что был у нее сын. Был очень религиозен, целомудрен, вообще, был хороший мальчик. Сошелся с товарищами и стал неверующим, развратным, словно кто-то овладел им и заставляет его все это делать. Очевидно, что это посторонняя сила, сила злая. Источник ее — диавол, люди же являются только орудиями, посредством. Это антихрист идет в мир, это — его предтечи. Про это Апостол говорит: «Пошлет им духа заблуждения, духа лестча…зане любви истины неприяша…»(см. 2 Фес. 2, 10–12).

Что-то мрачное, ужасное грядет в мир. Человек остается даже как бы беззащитным; настолько им овладевает эта злая сила, что он не сознает, что делает. Все эти забастовщики… Даже внушается самоубийство и совершается. А почему это происходит? Потому что не берут оружия в руки: не имеют при себе Имени Иисусова и крестного знамения. Никто не согласится сотворить молитву Иисусову да крестное знамение: «Это такие археологические древности, совершенно отжившие свой век, ведь мы…»

Постоянно имейте при себе Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго», и открывайте помыслы. Все св. отцы говорят, что проходить Иисусову молитву без проверки никак нельзя. Имя Иисусово разрушает все диавольские приражения, ибо они не могут противиться силе Христовой. Все козни диавольские разлетаются в прах. Почему так и как это происходит, мы не знаем, знаем только, что это действительно так.

Был у нас в Скиту один блаженный иеромонах. Выйдет он вечером и начнет ходить по Скиту. Конечно, творил Иисусову молитву. Ходит, ходит и слышит: в монастыре заблаговестили к утрени, и он пойдет на правило. Все св. отцы говорят, что ночь способствует молитве. Силы души как-то не развлекаются. Этот иеромонах говорил, что «услышишь, как 12 часов пробьет». Вообще ночью хорошо молиться.

Проверка при Иисусовой молитве должна, главным образом, состоять в откровении помыслов (я так понял). Например, помысл говорит: «Что ты так молишься? Надень вериги, только чтобы никто не знал». Наденет, и сразу самомнение: «Несть, якоже прочии человецы.» Я! И пойдет это «Я» повсюду и все погубит. А ведь следовало этот помысл открыть. «Нет, — сказали бы тебе, — лучше быть посмиреннее да укорять себя. Не надо лучше никаких вериг», — и спасен от самолюбия и возношения. Главное и самое первое — смиряйтесь и смиряйтесь.

Сейчас на благословении я сказал про тщеславные помыслы, беспокоящие меня особенно во время моего келейного правила:

— Я стараюсь читать по возможности не спеша и вникая в смысл читаемого. Часто вот и приходит такая мысль, что будто я читаю и кто-либо из родных или знакомых слушает меня и даже видит, хотя я их не вижу. При этой мысли я начинаю более вникать в смысл читаемого, иногда даже прибавляется чувство, вообще я начинаю читать лучше. И мне представляется, что слушающие остаются довольны моим чтением, — вот это я Батюшке и сказал.

— Да, это тщеславие, с которым надо бороться. Не принимайте этой мысли.

— Как же мне это не принимать?

— Не принимать — значит не обращать внимания. Этот бес не сразу отстанет, — все равно как собака: ее хлещешь, гонишь от себя, а она все идет да лает, так и бес тщеславия. Не обращайте внимания. А если вы видите, что начинаете читать лучше и с большим чувством, то обращайтесь к Богу с благодарением и самоукорением. Тогда этому бесу нечем будет попользоваться от вас, и он уйдет. Но не совсем, он вас не оставит и на следующий раз опять пожалует. Да, у монаха все время идет брань в помыслах!

Преп. Иоанн Лествичник считает тщеславие не отдельною страстью, а присоединяет его к гордости. «Тщеславие, усилившись, обращается в гордыню. Тщеславие делает то, что безголосый начинает петь, ленивый становится ретивым, сонливый становится бодрым» и т. п. Св. Иоанн Кассиан Римлянин^{9}, замечая это, удивляется лукавству, хитрости и злобе этого беса. И как все святые избегали тщеславия, как осторожно они к нему относились! Например, батюшка о. Амвросий около себя имел всегда палочку, и когда кто-либо начинал говорить могущее возбудить тщеславие, он брал палочку и начинал ею помахивать. Его спрашивали:

— Зачем вы, Батюшка, палочкой-то машете?

— Да вот, я думаю, что скоро она по твоей спине прогуляется.

— Да, да… оставим лучше, Батюшка, этот разговор.

— Ну вот, так-то лучше.

Батюшка сказал мне сейчас, что, словно чума, словно некая душевная болезнь, нападает на всех уныние, тоска, жизнь становится не мила, решаются на самоубийство, не хочется ничего делать. Батюшка в пример привел какую-то барышню, бывшую у него.

— Сидит целый день в углу без дела. «Что же вы чувствуете?» — «Тоску». А ведь красавица, богата, недавно окончила гимназию с золотой медалью. Может быть, была влюблена, ибо после этого бывает что-то вроде сумасшествия. Нет. И истинная девственница… Спаси, Господи, и помилуй! — Батюшка перекрестился.

Это, должно быть, действительно очень тяжелое состояние, но я его по Божией милости не испытал. Как мне надо благодарить Господа за Его великие милости к моему окаянству?!

Батюшка мне благословил читать «Лествицу». Действительно, это дивная, глубокая книга: чудное доказательство плодотворности послушания, ибо она написана за послушание. Так вот, я недавно прочел в ней такие слова: «Не избегай рук того, кто привел тебя к Господу; ибо во всю жизнь твою ни перед кем не должен ты иметь такого почтительного благоговения»(4, 72). Я подумал: «Кто же меня привел к Господу? Кто меня вскормил духовно (если так можно сказать)? Кто мне открыл глаза на жизнь? Кто мне показал иночество, конечно, настолько, насколько это все может понять моя спящая, если не мертвая душа? За кого я держусь?» Это — Батюшка. Я к нему чувствую и любовь, если только я могу любить, и расположение, я ему обязан тем, что я не в миру, я ему обязан более чем кому-либо другому.

Сегодня День моего ангела, и Господь сподобил меня Своей великой милости: принятия Христовых Таин вместе со всею братиею. Служил и Батюшка и перед благодарственными молитвами после обедни сказал короткое слово. Вот оно вкратце:

— Мы сподобились, — говорил Батюшка, — великой милости Божией. Мы слышали, как сейчас говорил диакон: «Прости приимши Божественных, Святых, Пречистых, Бессмертных, Небесных и Животворящих, Страшных Христовых Таин, достойно благодарим Господа». Но как мы можем достойно благодарить Господа? Поистине страшное и неизреченное совершилось сейчас Таинство. Господь возлюбил нас, окажем и мы Ему любовь. А на тех, кто любит Господа, указал нам Сам Господь Иисус Христос, сказав: «Аще любите Меня, заповеди Мои соблюдите» (см. Ин. 14, 15). Значит, любить Господа и исполнять заповеди Господни — одно. Весь закон, все подвиги, всё, всё сводится к одному: «Возлюби!» Отцы и братья, старайтесь иметь любовь и святыню между собою. «Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь».

Еп. Феофан, да и другие отцы учат, что когда благодать коснется человека, в нем появляется ревность к богоугождению. Если он не подавит ее, то появятся дела. И эти дела он будет совершать легко, ибо собственно не он, а благодать за него будет совершать их. Эту легкость телесных деланий испытал на себе и я, но я ничего не понимал: ни сущности этих деяний, ни цели, ни причины. Не заметить изменения было невозможно, но я или приписывал это себе, или не обращал на это внимания. Теперь я вижу, что я был под особым действием благодати в миру до приезда в Оптину в первый раз, во время всего нашего пребывания в Оптиной, затем, во время нашего пребывания в миру после Оптиной. Не знаю, как хранила меня благодать, только бывали заметные расслабления. Наконец, при поступлении в Скит Божия благодать опять воздействовала. Быть может, в миру благодать и более помогала мне, но ее действие было только охранительное, дабы я не погряз совсем, а внешних, видимых проявлений, кажется, не было. И теперь Господь хранит меня, но начинает отнимать от меня благодать, дабы испытать силу и твердость моего произволения. Теперь я кое-что понял, прозрел немного, чем я обязан Батюшке и чтению книг святоотеческих по его благословению. Я понял, что монашество есть непрерывная борьба, непрестанное умерщвление плоти, и я, помня это, должен готовиться к борьбе и скорбям.