— В настоящее время у вас есть любовница?

Лицо психолога ничего не выражало. Внезапно Линде почувствовал опасность, не очень понимая, откуда именно она ему угрожает.

— Вопрос этот представляется мне несколько нескромным.

— Господин Линде, но ведь весь наш разговор посвящен нескромным темам. На случай, если вы позабыли, ваша дочь пыталась покончить с собой. И, как я могу заявить на основании опыта с попытками подростковых самоубийств, попытка Мартины была очень серьезной. Если бы ваша жена вошла в ванную десятью минутами позже, Мартина вряд ли перенесла бы такую потерю крови.

— Да, конечно, и мне очень больно это сознавать. — Линде сокрушенно поглядел в пол. — Просто… Понимаете… Ну в общем, моя любовница — мать одного из моих учеников, и у нас у всех были бы неприятности, если б наши отношения стали достоянием гласности.

При этом Линде подумал, что вообще-то он сказал чистую правду. Меньше месяца прошло с того вечера, когда он решил навестить мать Адама и застал у нее небритого мужчину с сигаретой во рту. Конечно, они с ней и раньше частенько встречались на школьном дворе и во время родительских собраний, и было совершенно ясно: взгляды и улыбки говорили о том, что между ними проскочила искра. А значит, их близость была лишь вопросом удобного случая.

— Как часто у вас бывает сексуальный контакт с вашей любовницей?

— Ну это уж слишком!

Линде изобразил на лице такое выражение, какое у него бывало на занятиях, когда кто-нибудь из учеников позволял себе заговорить с ним неподобающим тоном.

— Я понимаю, вы обязаны добросовестно выполнять свою работу. Но не заходит ли ваше усердие слишком далеко?

— Господин Линде… — тяжело вздохнул психолог. — Мартина рассказала мне также, что в ванной комнате и в других случаях, когда вы с ней оставались вдвоем, вы расспрашивали о ее сексуальном опыте и при этом рассказывали ей о своем. А именно, — психолог глядел в сторону, словно рассматривал что-то под столом, — не стесняясь в выражениях. Правда, Мартина считала, что эти рассказы были ложью.

— Вот как! — Линде был искренне удивлен. Как это пришло им в голову так говорить о нем? — Откуда она может это знать?

— Она утверждает, что ей все известно.

— Ага! Мне уже интересно! Может, лучше вы вспомните, что моя дочь совершила попытку самоубийства, и, вполне вероятно, она придумывает что угодно, дабы избежать ответственности, поскольку очень сильно перепугала и свою мать, и, если вы будете любезны признать за мной такое право, своего отца, а также весьма опечалила своего брата и своих друзей. А все почему? Потому что она мало-помалу начала понимать, что жизнь — это не концерт по заявкам. Наоборот, в школе она давно числится среди самых отстающих в своем классе и хорошо, если получит аттестат зрелости; из театральной группы она уже вылетела, потому что никогда не могла выучить текст роли и много раз приходила на репетицию обкуренная или нетрезвая. Со своей лучшей подругой она рассорилась во время отдыха в Бретани, потому что та отказалась пойти с ней ночью в какие-то сомнительные бары, а два месяца назад ее в конце концов бросил и приятель. Хотите знать почему? Потому что Мартина начала крутить шуры-муры с его лучшим другом. И все это относится к «посягательству», которое Мартина ощущает, когда ее отец хочет помыть ей спину, поскольку у нее там появились угри. А что касается моей, как вы выразились, откровенной манеры говорить о сексуальности, то в эпоху распространения СПИДа это должно бы быть само собой разумеющимся. Я много раз просил мою дочь пользоваться презервативами, и все это только для того, чтобы между нами возникло доверие, в чем я, господин профессор, как-нибудь разбираюсь, в конце концов, я изучал педагогику, — при этом я сообщал ей также о своем собственном опыте. И указал, какая сексуальная практика неопасна. Следует ли мне опять выражаться яснее?

— Да, прошу вас, господин Линде.

Линде опешил:

— Вы что, меня разыгрываете?

— Нет. Просто хочу знать, как это звучит, когда вы выражаетесь яснее.

Линде посмотрел на психолога с ненавистью:

— Ну хорошо. К примеру, я сказал: дотрагиваться можно, а брать в рот без презерватива нельзя. Кроме того, я постарался ей объяснить, что эротика овеяна тайной и что девушка не должна сразу все разрешать. Красивые чулки или яркий лак на ногтях нередко могут взволновать больше, нежели сразу сбросить одежду и навалиться друг на друга.

— Вы рекомендовали своей дочери пользоваться ярким лаком для ногтей?

— Да я не помню! Может, что-то и говорил. Ведь это я привел просто для примера.

— Могу ли я исходить из того, что вы и со своими любовницами предпочитаете, чтобы тайна, так сказать, соблюдалась?

Линде был ошарашен. Что себе позволяет этот кургузый, вульгарный доктор для психов!

Он медленно откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Очевидно, пора указать этому типу на границы, за которые ему не следует заходить. Во всяком случае, он не позволит так с собой разговаривать.

— Скажите-ка, на что вы все время пытаетесь намекнуть? Скажите прямо! То, что перед вами сидит глубоко потрясенный отец, вас, по всей видимости, совершенно не интересует. Итак, что такого вам рассказала Мартина, что вы решили, будто со мной можно разговаривать в таком тоне?

— Очень жаль, господин Линде, если вы чувствуете себя обиженным. Мне просто хотелось бы получить ответы на несколько вопросов.

— Ну, не прикидывайтесь наивной овечкой! Странное дело, все, что вы спрашиваете, очень предвзято! Может быть, я скажу, что именно я предполагаю? Что это Мартина спровоцировала вас своими истеричными интерпретациями совершенно обычных фактов. В конце концов, вы ведь психолог, и вам может быть интересна такая неуемная фантазия. Но то, что вы удовлетворяете свой интерес за счет одного из потрясенных родителей, это все же превосходит мои самые мрачные ожидания.

— Вы хотите сказать, что ваши ожидания от психолога прежде всего мрачные?

— Перед этим разговором — да, мои ожидания были мрачными. Уж не полагаете ли вы, что после попытки самоубийства моей дочери я мог подумать: о-ля-ля, пойду-ка я к психологу, он расскажет мне парочку веселеньких историй?

Линде бросил на психолога вызывающий взгляд. Сейчас он у меня в руках. И я перейду в наступление. Теперь Линде точно знал, как ему следует разговаривать.

— Господин Линде… — начал психолог.

Но Линде перебил его:

— Меня лишь удивляет, почему Мартина не спела вам свои маниакально-фантастические баллады о Южной Франции.

— Свои — что?

— Почему она вам ничего об этом не рассказала?

— Не понял — о чем?

— О Южной Франции.

Психолог немного помолчал, глядя на него.

— Об этом я еще собирался поговорить.

— Ах вот как? Тогда разрешите мне самому начать. После этого вы, может быть, поймете, почему я немного нервно реагирую на ваши вопросы. Ибо что бы ни наговорила вам Мартина про то утро во время отпуска два года назад, на самом деле произошло следующее. Накануне вечером я слишком много выпил — надеюсь, — Линде не смог скрыть некоторую издевку в голосе, — это для вас еще не является основанием предполагать у меня и другие пороки?.. Во всяком случае, я был совершенно пьян и на следующее утро проснулся с жутким похмельем. Как вы, вероятно, знаете от Мартины, мы жили в палатках на берегу озера. Кстати, — в голосе Линде опять прозвучала издевка, он сейчас был на коне, — чтобы вы все поняли правильно, у нас было две палатки — одна для нас с женой, другая для детей. Итак, я просыпаюсь, а поскольку ночью мы с женой переспали — в ту пору это еще бывало, и довольно часто, — я не был одет. Значит, так. Моя жена не лежала рядом: она еще вечером объявила, что хочет утром поехать с детьми в деревню на воскресную ярмарку. Кроме того, жили мы там дикарями, то есть на берегу были совсем одни. Значит, что могло меня, да еще с похмелья, удержать от того, чтобы, пошатываясь, выбраться из палатки в чем был и первым делом отлить? И как вы, будучи одного со мной пола, наверняка уже замечали: утром и в особенности при переполненном пузыре… Вы понимаете, что я имею в виду. Кстати, на мне были — на случай, если Мартина об этом упомянула и чтобы вы не подумали, что я опускаю, возможно, по ее мнению, некую чрезвычайно символическую деталь, — итак, на мне были надеты полосатые носки, которые Мартина мне когда-то подарила на день рождения. Они были на мне всю ночь, поскольку в палатке у меня замерзли ноги. И в таком виде я ковыляю к озеру и вдруг вижу — передо мной лежит Мартина. Как правда то, что я тут сижу, так правда и то, что я вам рассказываю. Я тут же бросился в воду, а когда вылез, Мартины уже не было. — Линде вяло поднял руки к потолку. — И с тех пор мое семейство, очевидно, думает, что я извращенец или что-то в этом роде.