Номером вторым был галерист Сафоненко. Хотя для серийного убийцы Авангард Леонтьевич был, прямо скажем, жидковат. Этот тоже вуза не закончил, работал у папы, директора строительной фирмы, на побегушках. Потом женился на известной дизайнерше женской одежды. Она была старше Авангарда на два десятка лет, притом была сердечницей. Овдовел три года назад, на деньги жены создал галерею кукол. Слывет человеком харизматичным, девушки его любят и окружают плотным фронтом со всех сторон.

Далее значился коллекционер Рында Виктор Илларионович. Это был господин особого склада. Есть люди, которые умеют писать картины, музыку, делать выставки, одним словом – внедряют искусство в массы. А есть те, кто с удовольствием собирает результаты творческой работы мастеров, чтобы потом вдоволь любоваться и наслаждаться ими. Именно таким человеком был Виктор Илларионович. Гурман во всем, от пищи до одежды. И махровый эгоцентрист. Любил, чтобы все и вся вращалось вокруг него, и получал удовольствие от своего коллекционирования совсем не как скупой рыцарь. Наоборот, ему нравилось демонстрировать коллекционных кукол, драгоценные камни, редкие вина и парфюмы. Рында относился к демонстративному типу личности. И, возможно, его сдвиг в эгоцентризм как раз и превратил его в маньяка…

Эти три главных персонажа находились в разработке у майора, так как они не только были причастны к миру кукол, но и бывали в стриптиз-клубе «Куколки». Майор понимал, что некоторые его аргументы в отношении подозреваемых притянуты за уши, а потому разрабатывал их секретно и аккуратно: и чтобы не попасть впросак, и потому что у богатых людей были свои люди во власти, которые могли испортить карьеру простому менту. Поэтому он пока о своих изысканиях не спешил докладывать начальству. Хорошо хоть по жертвам – благодаря экспертам и Лученко, дай ей Бог здоровья, – произошли некоторые подвижки, о которых Прудников бойко отрапортовал.

Например, красавица из сказки «Золушка», согласно данным экспертизы, была молодой женщиной двадцати шести лет. Исследования показали, что она сильно пила, употребляла наркотики, имела многочисленные, беспорядочные половые связи, успела переболеть целым букетом венерических заболеваний. Интересно, что Вера Лученко не удовлетворилась фотографией мертвого тела, а попросила Прудникова, чтобы ей показали жертву в морге.

После того как Лученко внимательно вгляделась в бывшую Золушку, она тихо произнесла:

– Я знаю, кто это.

В переходе возле станции метро сидела женщина неопределенного возраста. Ей можно было бы дать двадцать, тридцать, сорок лет. Волосы который день не мыты, голова опущена в скорбной печали. Руки выглядели еще хуже волос, под ногтями чернели траурные полоски. Эти грязные руки бросались в глаза потому, что она держала на руках ребенка. Малыш спал, на вид ему было года полтора-два. На головке грязная шапочка, тельце закутано в детское одеяльце, тоже грязное.

Толпа в переходе снует в обе стороны мимо матери и ребенка, изредка нищенке сыплют мелочь, еще реже бумажные деньги. Жалкая картина: мать, ребенок и мятый пакет для подаяния. Вера проходила мимо женщины всякий раз, когда ехала в клинику на работу в первую смену. Когда Лученко выходила во вторую смену, нищенки не было, она появлялась лишь к шести-семи часам, когда люди шли с работы. Вера догадывалась, кому уходят деньги, жертвуемые многочисленными прохожими. Уж сколько говорено, сколько написано, но народ наш такой – жалостливый до слез. Готовы отдать последнюю рубашку, последние копейки из кармана вытряхнуть. Подал такому «несчастному» – и чувствуешь, что у тебя все еще не так плохо. Помог вроде бы как. Хорошее дело сделал.

Доктор Лученко, психиатр и психолог, ходила мимо попрошайки на работу и не подавала, поскольку не хотела быть обманутой. Ложь в любом ее проявлении она чувствовала, что называется, за версту. Она внутренним своим зрением буквально видела, как текут эти оторванные от сердца деньги в бездонные карманы подлецов. И как подлецы строят себе из этих жалостливых денег хоромы. Но таких, как Вера, было мало. Судя по тому, как нищенке подавали, хозяин ее имел уже несколько хоромин-дворцов.

Приглядевшись к попрошайке, Вера увидела, что к вечеру той что-то перепало. «Щедрый» хозяин разрешил рабыне расслабиться бутылкой водки и жирным, отвратительным беляшом. Лученко, проработавшая в первые годы после мединститута на «скорой помощи», всего насмотрелась. Хозяева таких «точек» имеют немало, но отличаются жадностью и жестокостью. На том и держится их супердоходный бизнес – на деньгах и страхе. А те, кто смеет ослушаться рабовладельца, горько пожалеют. Не раз бригада «скорой», где работала молодой доктор Верочка Лексевна, как звали ее более опытные коллеги, наблюдала на вызовах, как умирал такой попрошайка, избитый и искалеченный, прямо в машине. Не успевали довезти до больницы. Так поступали с теми, кто пытался что-то свое доказывать хозяину.

Примерно через две недели хождения мимо нищенки Лученко остановилась и внимательнее присмотрелась к «мадонне с младенцем». На ребенке была все та же грязная розовая шапка, то же одеяльце из мусорника, но ребенок спал. Ни всхлипа, ни вскрика. Спал, уткнувшись личиком в грудь «матери». Попрошайка подняла глаза на Веру. Их взгляды встретились. По тому, как та стремительно отвела глаза, доктор поняла: чует опасность! За две недели Лученко ни разу не видела ребенка бодрствующим! Вере не понадобилось долго смотреть на маленького человечка: леденящее кровь подозрение постепенно обратилось в твердую уверенность.

– Почему он спит все время? – спросила она, глядя на ребенка.

Нищенка молчала… Вера все поняла. Бесполезно. Если настаивать, к ней подойдет один из слуг хозяина, скорее всего милиционер. И она тогда должна будет доказывать, что имеет право тут ходить. Менту платят. Все знают, что это чудовище держит на руках накачанного наркотиками ребенка, и молчат. Бороться с этим – все равно что бороться с ветряными мельницами. Даже если поднять скандал, ничего не докажешь: через полминуты ни нищенки, ни мента – никого в переходе не будет.

Выйдя из морга и докурив до половины сигарету, Лученко сообщила майору:

– Эта женщина постоянно просила милостыню на станции метро «Театральная», изображая кормящую мать.

– Но как ты узнала?

Майору казалось, что узнать ее было невозможно. Ведь эта «Золушка» была накрашена, в парике, пусть его и сняли с убитой. Густой слой грима, наклеенные ресницы, несмывающаяся помада… Что общего у нее с бесцветной нищенкой, просящей милостыню в переходе метро?

Однако Прудников ни на секунду не усомнился в словах психотерапевта. Он знал о ее феноменальной памяти на лица. Если захочет, потом сама расскажет, как ей вспомнилась эта девица. Теперь его задачей стало как можно быстрее найти бригадира, который контролирует попрошаек в метро.

На поиски ушло совсем немного времени, и бригадир, понимающий, что от него требуют лишь имя и фамилию жертвы и ему лично ничто не грозит, быстро глянул в потертую записную книжицу и продиктовал. Светлана Гавриленко, жительница города Фастова. По словам «менеджера» нищих, Светлана была раньше вокзальной проституткой. Но просить милостыню ей показалось более прибыльным делом. Она изображала кормящую мать, для этого выкупила у кого-то ребенка, накачивала его наркотиком, чтобы спал. Исчезновение Гавриленко никого не встревожило. Кто к ней подходил и куда она отправилась, бригадир не видел. Слишком много людей на него работает, за всеми не уследишь.

Первую жертву, клоуна, которого нашли на представлении «Цирка Солнца», тоже идентифицировали. И опять – просто по невероятному стечению обстоятельств или потому, что на небе дежурил какой-нибудь специальный милицейский ангел-хранитель. И снова благодаря Лученко. Она, как и в случае с «Золушкой», внимательно изучила покойного. А затем попросила показать его фотографию в костюме и гриме клоуна, в том самом виде, в котором его сфотографировали криминалисты сразу в день обнаружения.