Яков Филиппович осторожно положил трубку и вышел из помещения-почты. Юридических оснований (ему, юристу, это понятно) отказываться выполнить задание у него не было. Цифры, которые ему показали в районных организациях, были благополучны и убедительны. Удои в районе поднялись в сравнении с минувшим годом, а в колхозе «Гигант», которым руководил Смирнов, даже почти вдвое. И в то же время многое настораживало. В том же колхозе «Гигант», куда он сразу же поехал, все было не так, как в сводках. Кормов не хватало. Первая дойка, на которой побывал Курганский, его разочаровала. Ничего похожего на рост. Наоборот. В соседней сельхозартели «Искра» было не лучше. Огорченный вернулся специальный корреспондент вечером в районный центр. И вдвойне огорченный и взволнованный после неприятного и острого разговора с Савочкиным поплелся в гостиницу. Хотелось побыстрей получить койку, лечь, собраться с мыслями, все обдумать, взвесить, сопоставить. Он поднялся на второй этаж в небольшой холл и опустился в кресло.

— Яша? Яков Филиппович? — услышал он вдруг удивленный и очень знакомый женский голос.

Курганский медленно поднял отяжелевшие веки. Перед ним стояла тонкая высокая женщина в сером платье. Большая черная коса стянута в узел. Немного раскосые глаза смотрели на него радостно и настороженно. Морщинки, перерезавшие лоб и лучами рассыпавшиеся у глаз, выдавали уже не первую молодость.

— Боже мой! — не веря своим глазам, испуганно проговорил Курганский. — Неужели это ты? — Он вскочил с кресла.

— Я.

— Маша! — Курганский протянул к ней руки. — Откуда? Когда? Какими судьбами?

Он быстро задавал вопросы, словно боясь, как бы эта неожиданная, немыслимая, невероятная встреча не оборвалась.

— Милая…

Он обнял ее и, все еще не веря случившемуся, поцеловал в щеки, лоб, губы.

— Не надо, Яша, хватит… — чуть отстранив его, тихо проговорила Маша. — Пойдем ко мне, вниз…

Они спустились на первый этаж в небольшую комнату, заставленную мебелью. Маша усадила гостя на диванчик, сама примостилась на единственном стуле.

— Каким чудом здесь? Почему столько лет не писала? Почему не отвечала? Где ты была все эти годы? — не дожидаясь ответа, вновь спросил Курганский.

— Долго рассказывать. А теперь вот хозяйка этой гостиницы.

— Придумали работенку для боевого офицера!

— Я уже давно отстрелялась, Яша.

— Неправда.

— Могу паспорт показать.

— После того, когда тебя увезли в госпиталь, я всюду писал, искал.

— Я получила твои письма… — грустно ответила Маша.

— У тебя кто-то есть? — в упор спросил Курганский.

— Возможно! — с вызовом бросила Маша.

Он почувствовал фальшь в ее голосе.

— Извини.

— Ничего. Дело житейское. А какова твоя судьба, комбат? Небось уже детишек мал мала меньше?

— Были да сплыли. Поразлетались. Только не мои. Братишки: троица… Все в люди вышли. Свои семьи завели. Вот так. — Он тяжело и продолжительно закашлялся.

— Не женился? Ты же еще молодой, Яша, красивый.

— Не пришлось. Та, которую любил, забыла. Да, пожалуй, с таким приданным, как моя троица, и не взяла б…

— Взяла бы. Только не смела.

Мария тяжело поднялась, подошла к столу, включила чайник. И вдруг острая боль обожгла грудь Курганского. Он увидел, как напряженно, медленно шла Маша, прихрамывая на ногу, не сгибая колена.

— Маша, родная, — хрипло проговорил Яша, целуя ее руки. — Дорогой ты мой человек! Зачем же спряталась, зачем ушла… от счастья?

— А пришло бы оно, Яша? Быть тебе в тягость? Ты же орел, а я… — Маша горько улыбнулась. — Одна нога прострелена, другую чуть выше колена — долой. Куда тебе с таким инвалидом? Камнем висеть на шее?

— Перестань сейчас же… — Яков прикрыл ей рот рукой. — Ты же не знаешь, как я ждал. Не знаю почему, но любовь, один раз осчастливив и тут же осиротив, больше не приходила. Я был привязан к своим младшим братишкам. За каждого готов отдать всего себя. Но то, что приносит неизбывную радость и тревогу, грусть, смятение, озарение, все это пришло и ушло с тобой.

— Не нужно так, Яшенька, — ласково, по-матерински сказала Мария. — Не надо, родной. Если бы ты знал, сколько раз я рвалась ближе к тебе! Но уезжала все дальше и дальше. Я заочно окончила институт, выпускала многотиражку в совхозе, была корреспондентом в Голодной степи.

— И никто не появлялся на твоем пути?

— Зачем, Яша?

— Прости.

— Я удирала, если вдруг замечала чье-то более, чем обычное к себе отношение, чей-то интерес к своей особе, чье-то желание сблизиться. Сюда приехала не так давно, к тетке. Ее уже нет. Была литсотрудником в районке, моталась по селам. Несколько месяцев по просьбе Толи Червоненко, нашего редактора, работала ответственным секретарем, но трудно. Не по мне. Еле дождалась пока прислали к нам из университета нового секретаря и ушла. Устала. Думала отдохну, наконец, от всего, а не смогла. Одна, четыре стены, протез — слишком унылая математика. Попросилась куда-нибудь. И вот — хозяйка этого учреждения. Здесь все-таки веселей, — продолжала Маша. — Всегда среди людей. Много приезжих из областного центра. Расспрашиваю их о редакции, о тебе. И — легче. Кое-кто обещал от меня привет передать. Я просила: не надо, он, мол, меня почти не знает. А тебя хвалят. Говорят, внимательный, чуткий. Ты всегда таким был.

— Бессердечный я, если не смог тебя разыскать. Из-под земли, а найти. Но теперь уже не убежишь, не исчезнешь никуда, поняла: никуда!

— Не спеши, Яша. Сколько лет прошло, не та я девочка, которую ты знал…

— Перестань! — почти выкрикнул Курганский.

— Не буду, товарищ капитан. Но пойми: привыкли мы оба с тобой к одиночеству. Наверно и несовместимость уже к семейной жизни выработалась. Сумеем ли ее преодолеть? И как тебе перед людьми оправдаться: привел в дом молодую, здоровую красавицу-жену.

— Перед какими людьми? Перед кем мы в ответе? Пусть радуются вместе с нами. Запомни раз и навсегда.

Стенные часы пробили три раза.

— Можно у тебя остаться? Или в номер пойти? — робко опросил Курганский.

— Куда уж теперь… Всех разбудишь.

В предновогоднем номере нижняя часть третьей полосы — подвал — отводилась для будущей корреспонденции Курганского.

— Этого требует сложившаяся обстановка, — объявил на планерке Савочкин, ставя ударение на слоге «сложившаяся». — Мы в долгу перед чижевскими руководителями. Это дело большой политики.

Чтобы осознать всю значительность этого почти легендарного события, нужно объяснить, что предоставление сотруднику редакции «подвала» для еще не написанной статьи явление довольно редкое. Несмотря на свое непривлекательное название «подвал» — предмет мечты литературных сотрудников всех рангов. О «своем» подвале мечтают и выпускники университетов, впервые севшие за редакционный стол, и искушенные в битвах за место на полосе газетчики, отдавшие всю сознательную жизнь печати. С какой гордостью, торжественностью звучат слова:

— А сегодня, между прочим, напечатан мой подвал…

Требований к «подвалу» много. Он должен быть злободневным и значительным по идее, интересным и волнующим по содержанию, отличным по мастерству исполнения, «ставящим» вопросы и «поднимающим» проблему. Это все, правда, не мешает появлению иногда сырых и серых статей, в том числе и подвальных, но тут уже вопросы качества продукции, которые остаются актуальными не только в редакции.

Сроки один за другим проходили, а корреспонденции Курганского все не было. Взволнованно мерил шагами кабинет Петренко, не знавший о телефонных переговорах Якова с Савочкиным. Секретарь с тревогой поглядывал на уже сверстанную полосу завтрашнего номера. Место для подвала Курганского оставалось незаполненным. А дело было так. Днем Курганский еще раз позвонил заместителю редактора. Первые собственные наблюдения да и Машины рассказы убеждали, что сводки и рапорты не полностью соответствуют действительности.

— Разрешите остаться на несколько дней и все проверить на месте, — попросил Яша.