III. Завещаю вообще никому не оплакивать меня, и грех себе возьмет на душутот, кто станет почитать смерть мою какой-нибудь значительной или всеобщейутратой. Если бы даже и удалось мне сделать что-нибудь полезного и начинал бы яуже исполнять свой долг действительно так, как следует, и смерть унесла бы меняпри начале дела, замышленного не на удовольствие некоторым, но надобною всем, —то и тогда не следует предаваться бесплодному сокрушению. Если бы даже вместоменя умер в России муж, действительно ей нужный в теперешних ееобстоятельствах, то и оттого не следует приходить в уныние никому из живущих,хотя и справедливо то, что если рановременно похищаются люди всем нужные, тоэто знак гнева небесного, отъемлющего сим орудия и средства, которые помогли быиным подвигнуться ближе к цели, нас зовущей. Не унынью должны мы предаватьсяпри всякой внезапной утрате, но оглянуться строго на самих себя, помышляя ужене о черноте других и не о черноте всего мира, но о своей собственной черноте.Страшна душевная чернота, и зачем это видится только тогда, когда неумолимаясмерть уже стоит перед глазами!
IV. Завещаю всем моим соотечественникам (основываясь единственно на том,что всякий писатель должен оставить после себя какую-нибудь благую мысль внаследство читателям), завещаю им лучшее из всего, что произвело перо мое,завещаю им мое сочинение, под названием[22]«Прощальная повесть». Оно, как увидят, относится к ним. Его носил я долго всвоем сердце, как лучшее свое сокровище, как знак небесной милости ко мне Бога.Оно было источником слез, никому не зримых, еще от времен детства моего. Егооставляю им в наследство. Но умоляю, да не оскорбится никто из моихсоотечественников, если услышит в нем что-нибудь похожее на поученье. Яписатель, а долг писателя — не одно доставленье приятного занятья уму и вкусу;строго взыщется с него, если от сочинений его не распространится какая-нибудьпольза душе и не останется от него ничего в поучение людям. Да вспомнят такжемои соотечественники, — что, и не бывши писателем, всякий отходящий от мирабрат наш имеет право оставить нам что-нибудь в виде братского поученья, и вэтом случае нечего глядеть ни на малость его звания, ни на бессилие, ни насамое неразумие его, нужно помнить только то, что человек, лежащий на смертномодре, может иное видеть лучше тех, которые кружатся среди мира. Несмотря,однако, на все таковые права мои, я бы все не дерзнул заговорить о том, о чемони услышат в «Прощальной повести», ибо не мне, худшему всех душою, страждущемутяжкими болезнями собственного несовершенства, произносить такие речи. Но меняпобуждает к тому другая, важнейшая причина: соотечественники! страшно!..Замирает от ужаса душа при одном только предслышании загробного величия и техдуховных высших творений Бога, перед которыми пыль все величие Его творений,здесь нами зримых и нас изумляющих. Стонет весь умирающий состав мой, чуяисполинские возрастанья и плоды, которых семена мы сеяли в жизни, не прозреваяи не слыша, какие страшилища от них подымутся… Может быть, «Прощальнаяповесть» моя подействует сколько-нибудь на тех, которые до сих пор еще считаютжизнь игрушкою[23], и сердце их услышит хотяотчасти строгую тайну ее и сокровеннейшую небесную музыку этой тайны.Соотечественники!.. не знаю и не умею, как вас назвать в эту минуту. Прочьпустое приличие! Соотечественники, я вас любил; любил тою любовью, которую невысказывают, которую мне дал Бог, за которую благодарю Его, как за лучшееблагодеяние, потому что любовь эта была мне в радость и утешение срединаитягчайших моих страданий — во имя этой любви прошу вас выслушать сердцем мою«Прощальную повесть». Клянусь: я не сочинял и не выдумывал ее, она выпеласьсама собою из души, которую воспитал Сам Бог испытаньями и горем, а звуки еевзялись из сокровенных сил нашей русской породы нам общей, по которой я близкийродственник вам всем[24].
V. Завещаю по смерти моей не спешить ни хвалой, ни осужденьем моихпроизведений в публичных листах н журналах: все будет так же пристрастно, как ипри жизни. В сочинениях моих гораздо больше того, что нужно осудить, нежелитого, что заслуживает хвалу. Все нападения на них были в основании более илименее справедливы. Передо мною никто не виноват; неблагодарен и несправедливбудет тот, кто попрекнет мною кого-либо в каком бы то ни было отношении.Объявляю также во всеуслышанье, что, кроме доселе напечатанного, ничего несуществует из моих произведений: все, что было в рукописях, мною сожжено, какбессильное и мертвое, писанное в болезненном и принужденном состоянии. Апотому, если бы кто-нибудь стал выдавать что-либо под моим именем, прошусчитать это презренным подлогом. Но возлагаю вместо того обязанность на друзеймоих собрать все мои письма, писанные к кому-либо, начиная с конца 1844 года,и, сделавши из них строгий выбор только того, что может доставить какую-нибудьпользу душе, а все прочее, служащее для пустого развлеченья, отвергнувши,издать отдельною книгою. В этих письмах было кое-что послужившее в пользу тем,к которым они были писаны. Бог милостив; может быть, послужат они в пользу идругим, и снимется чрез то с души моей хотя часть суровой ответственности забесполезность прежде написанного.
VI. ..............[25]
VII. Завещаю… но я вспомнил, что уже не могу этим располагать.Неосмотрительным образом похищено у меня право собственности: без моей воли ипозволения опубликован мой портрет[26]. Номногим причинам, которые мне объявлять не нужно, я не хотел этого, не продавалникому права на его публичное издание и отказывал всем книгопродавцам, доселеприступавшим ко мне с предложеньями, и только в таком случае предполагал себеэто позволить, если бы помог мне Бог совершить тот труд, которым мысль моя былазанята во всю жизнь мою, и притом так совершить его, чтобы все моисоотечественники сказали в один голос, что я честно исполнил свое дело, и дажепожелали бы узнать черты лица того человека, который до времени работал втишине и не хотел пользоваться незаслуженной известностью. С этим соединялосьдругое обстоятельство: портрет мой в таком случае мог распродаться вдруг вомножестве экземпляров, принеся значительный доход тому художнику, которыйдолжен был гравировать его. Художник этот уже несколько лет трудится в Риме[27] над гравированием бессмертной картиныРафаэля «Преображенье Господне». Он всем пожертвовал для труда своего, — трудаубийственного, пожирающего годы и здоровье, и с таким совершенством исполнилсвое дело, подходящее ныне к концу, с каким не исполнял еще ни один изграверов. Но по причине высокой цены и малого числа знатоков эстамп его неможет разойтись в таком количестве, чтобы вознаградить его за все; мой портретему помог бы. Теперь план мой разрушен: раз опубликованное изображение кого быто ни было делается уже собственностью каждого, занимающегося изданьями гравюри литографий. Но если бы случилось так, что после моей смерти письма, послеменя изданные, доставили бы какую-нибудь общественную пользу (хотя бы дажеодним только чистосердечным стремлением ее доставить) и пожелали бы моисоотечественники увидать и портрет мой, то я прошу всех таковых издателейблагородно отказаться от своего права; тех же моих читателей, которые поизлишней благосклонности ко всему, что ни пользуется известностью, завели усебя какой-нибудь портрет мой, прошу уничтожить его тут же, по прочтенье сихстрок, тем более что он сделан дурно и без сходства, и покупать только тот, накотором будет выставлено: «Гравировал Иорданов». Сим будет сделано, по крайнеймере, справедливое дело. А еще будет справедливей, если те, которые имеютдостаток, станут вместо портрета моего покупать самый эстамп «ПреображеньяГосподня»[28], который, по признанью дажечужеземцев, есть венец гравировального дела и составляет славу русскую.