Черные заросли деревьев обступили поляну. Единственный просвет был перегорожен толстой веткой, на которой сидел необычно одетый юноша и беспечно болтал ногами.

Я протерла глаза. Заметив мой взгляд, он учтиво, хотя и не слезая с ветки, поклонился и спросил:

— Желаете, чтобы корзину передали по назначению сейчас или потом, после вашей смерти?

— Чего-о?

— Желаете, — терпеливо повторил молодой человек, — чтобы корзину передали по назначению сейчас или потом…

— Сейчас, сейчас! — не дослушала я. Перспектива волочить эту тяжесть до дома приводила меня в отчаянье. С радости, вызванной избавлением от обузы, я пропустила мимо ушей странное окончание вопроса.

— Как вам будет угодно. — Юноша пожал плечами, и проклятая корзина исчезла.

— Спасибо, — поблагодарила я и отправилась вслед за ней. То есть попыталась отправиться, ведь выход был один, и он был закрыт. На поляну я попала ползком, а теперь? Неудобно под живым человеком проползать… Слез бы хоть, под веткой я свободно пройду, мне и наклоняться почти не придется.

— Вы не дадите мне дорогу? — робко спросила я.

— Конечно. — Юноша спрыгнул с ветки и с вежливым поклоном посторонился. Я сделала несколько шагов… на миг у меня помутилось в глазах… и вот я опять стою на поляне перед веткой-входом.

Я оглянулась на молодого человека. Тот ободряюще улыбнулся, как бы приглашая меня попробовать еще раз.

Попробовала. Результат тот же.

Я снова посмотрела на молодого человека… человека ли? Он стоял все с той же доброжелательной улыбкой и ждал.

— Отпусти, — тихо попросила я. — Пожалуйста.

Улыбка стала еще шире, плавно перетекая в недобрый оскал.

— Нет, голубушка, — покачал он головой. — Ты нарушила границу… разве тебя не предупреждали? Назад нет возврата. Теперь тебе со мной, в лес.

— Отпусти…

Лесной страж (никогда в них не верила, но чего только ни бывает) снова качнул головой.

— Рад бы, но не могу. Идем?

— Не пойду! — заупрямилась я. — Здесь останусь!

— Как хочешь.

Я, сильно избалованная обычным в городах уважением к даме, ждала, когда он уйдет или откроет дорогу.

Вместо этого страж спокойно подошел и, без предупреждения схватив меня за руку, резко и больно вывернул, заламывая за спину.

Гордо (а потому без единого стона) упав на колени, я только и смогла сказать:

— Ну, ты и сволочь!

Страж сильнее надавил на заломленную руку.

— Ну, как, идешь?

— Гад, — прохрипела я.

— Ну?

— Хорошо, только отпусти, больно же! — не выдержала я на второй минуте.

Выполнив мою просьбу, страж помог мне подняться на ноги.

— Идем. — Он направился в глубь леса.

Как же, дожидайся! Так я за тобой и пошла! На ходу растирая болевшее запястье, я на цыпочках прокралась к выходу с поляны. Не знаю, пропустила бы меня ветка без стража, но только он оглянулся и строго спросил:

— Так ты идешь?

Я покаянно пискнула и, понурив голову, поплелась за ним. Шутки кончились.

— А куда мы идем? — не выдержала я неизвестности.

— В мою берлогу.

— Серьезно?

— Да.

— А что со мной будет?

— Там узнаешь.

— А… — опасливо, — это больно?

— Еще не решил.

— Отпусти, а?

— И не подумаю.

— А как тебя зовут?

— Какая тебе разница?

— Просто так.

(Молчание)

— Скажи, а?

— Не скажу.

— Почему?

— Просто так. Вдруг услышат Заклятые.

— Ты их боишься?

— Опасаюсь. И без того они во все вмешиваются, колдуньи ненормальные.

— А…

— Что еще? — Страж в раздражении повернулся ко мне. Сердце екнуло, но я храбро спросила нарочито небрежным тоном:

— А ты не боишься мне это говорить?

— С чего бы?

Я осклабилась:

— А если я сама — Заклятая?

— Блефуешь, — покачал он головой. — Не поможет.

Мне стало плохо. Ужасы, которые творят стражи с нарушителями границы… о таком рассказывают детям перед сном, чтобы приснились нормальные, полноценные кошмары.

Я с трудом справилась с собой и произнесла с деланным безразличием:

— Как знаешь. Тебе же хуже…

— Прекрати!

— Молчу-молчу.

— Перестань! — взмолился не на шутку перепугавшийся страж. — Будь ты Заклятая, я бы почувствовал твою Силу.

— Попробуй предположить, — посоветовала я. — Может, я обет дала…

— Обет? — неуверенно переспросил страж.

— Именно.

— А зачем, тогда, — он уже начинал мне верить, — ты потащилась в мой лес именно сегодня?

Я задумалась.

— Может, меня об этом попросили?

Страж посмотрел мне в глаза… и увидел девушку, привыкшую повелевать людьми и нелюдями.

— Госпожа… — неуверенно произнес он.

— Слушаю, — ободряюще кивнула я.

— Госпожа! — Он опустился на колени. Мне стало неловко. Еще секунда — и я бы бросилась его поднимать.

— Я виноват перед тобой.

— Да, — согласилась я, непроизвольно потирая все еще болевшую руку. — И твоя вина велика.

— Прости! — Может, он бы еще и бросился целовать мне ноги, но тут уже я не выдержала. Дурацкий обычай. Дурацкий и неприличный!

— Встань, — холодно произнесла я. — Ты будешь прощен, если…

— Если что?

— Выполнишь два моих условия.

— Каких? — хмуро поинтересовался страж, подозревающий: он попал в вечную кабалу.

— Во-первых, проводишь меня обратно. А то одной идти скучно…

И дороги мне не найти.

— А второе?

— Назову, когда дойдем…

Страж поднялся с колен, и мы отправились обратно. Разговор не клеился. Если по пути туда мы еще худо-бедно беседовали, то обратно страж хранил обреченное молчание. Видно, боялся: моим вторым условием будет рассыпаться в прах. Зря он про меня так… Я же не чудовище… и никого не убила… пока.

— Здесь, — остановился страж на опушке. — Дальше мне нельзя.

— Почему? — Я глянула с опушки заповедного леса на озаренную луной деревню.

— Мне место в лесу, Госпожа, — удивился страж. — А там — деревня…

— Ах, да! Я и забыла. Ну, прощай!

— Госпожа!

— Ну?

— А условие?

— Ах, да! — спохватилась я. — Условие!

У меня появилась озорная мысль. Почему бы и нет, я же все равно его больше никогда не увижу?

Я подошла к стражу, положила ему руки на плечи и заглянула в глаза.

— Обещай, никогда не делать со мной того, что собирался сделать сегодня. Обещаешь?

Страж машинально кивнул, не понимая, чего от него хотят.

— Ну, вот и все, лесной страж. Прощай. — Я поцеловала его прямо в губы и, отвернувшись, быстро побежала по тропинке в деревню. Пока он не опомнился.

Добежав до приютившегося на краю деревеньки «карантинного» домика, который щедро выделил мне староста, я захлопнула дверь и задвинула все засовы.

— Пусть ночь и нечисть лесная не смогут проникнуть сюда! Ни сейчас, ни во веки веков!

Покончив с этим нехитрым обрядом, я ничком рухнула на кровать и разрыдалась.

Выйдя наутро из дома, я перепугала всю деревню. Они и не чаяли увидеть меня снова, и в первые минуты низко кланялись, просили прощения, умоляя мой дух уйти и не беспокоить живых. Потом прибежал местный жрец. Увидев невредимую тень, он признал меня вполне живой и назвал все это знамением. Тут отношение ко мне селян снова переменилось. Они чурались меня, как прокаженной, но полны были решимости удержать в деревне. Выросшая в городе и не вписанная в контекст местных суеверий, я не сразу заметила, что при встрече они обходят меня стороной. Очень старательно. Изучение пережитков старины в отдаленных районах представилось мне значительно менее привлекательным после того, как я встретилась с одним из так называемых пережитков.