-Где проводились ваши заседания все эти годы? Была ли у вас своя штаб-квартира?

Да, это было в одном месте, у Крючкова. Все было подпольно, и он не менял места жительства. Оно было оборудовано настолько в законспирированном месте, что не подавалось никакого повода, что там что-то могло быть. Это было обыкновенная усадьба на берегу моря недалеко от Риги, приблизительно 70 км. Это был небольшой рыбацкий городок, и в этом городке была усадьба обыкновенная как все. В ней жили верующие латыши. Вероисповедания я не знаю какого, не интересовался, может быть баптисты, а может быть и нет. Там баптистов было мало, и по всей вероятности это были лютеране, потому что там лютеранские церкви, а баптистских церквей в Риге всего одна, и в Валге. Во дворе было строение наподобие украинской клуни или сарая русского, когда -то там стояла молотилка или лошади, но в то время уже там не было ни лошадей и ни молотилок, просто помещение было со всяким хламом. На перекладинах, на балках были набросаны спиленные деревья, дрова, и если туда войти, то такое впечатление, что как- будто лежат только дрова, но сверху них были положены бруски, на них настлан пол и оборудованы паласом стены, потолок, пол. Это помещение было разделено на две части шторой, на спальню и кухню. Был также брат, который занимался обеспечением продуктов. Мы имели связь с Финляндией, и оттуда привозили помощь. Для Крючкова специально привозили прямо на место, чтобы не ходить в магазин. Приедет машина, заедет во двор, брат разгрузил, и через какое -то время выезжает. И Крючков определенное время питался этими продуктами. В этом помещении он проводили все время, 15 или 17 лет, столько, сколько он был в подполье. Выходил только ночью, когда уже темно. И выходил не на улицу, а в другую часть крыши клуни подышать воздухом. В туалет ходил на ведро. Две сестры его обслуживали, приготовляли пишу. Остальные были для того, чтобы кого-то поехать пригласить, кого-то привезти. Вот такой работой они занимались, печатали документы, развозили, выполняли всю канцелярскую работу. Одна сестра занималась большей работой, она у него была секретарем и знала, как напечатать документ, знала направление Крючкова в этом вопросе и очень много ему помогала. И когда братья сделали ему замечание, особенно Храпов: «Для того, чтобы не было соблазна тебе лично, нам, другим, отправь этих сестер и подбери любых братьев, пусть они с тобой будут работать», Крючков ничего не ответил, не принял к сведению абсолютно, но Храпов тоже пострадал. У Крючкова была такая струнка, если кто-то высказывал несогласие с ним, он имел ввиду и потом искал удобного момента, чтобы затем этого человека от себя подальше отослать. Даже Лидия Михайловна сказала о нем так: «Несмотря на то, что мой сын окончил институт, он- инженер, а Крючков просто слесарь, ум у него государственного человека. Мышление такое, с неординарными способностями. Но здесь он как -то зациклился в этом».

-Какая необходимость была в том, чтобы Крючков находился в таком положении?

Необходимости собственно не было, но когда поднимался вопрос о том, чтобы он вышел из подполья, или чтобы переизбрать председателя, который непосредственно общался бы с церквями, со служителями, был на общениях и своими глазами видел всю обстановку, в которой братство наше жило, то Миняков, и поддерживающие его: Петерс, и потом Иващенко с Киевской области, воспринимали это как посягательство на жизнь Крючкова. Как это он выйдет, и его арестуют.

-О Крючкове ходили слухи, что он имел высшее образование. Значит это была не правда?

Да, он слесарем был и высшего образования не имел. Он родился в верующей семье. Крючков - отец был регентом Московской церкви. В свое время, когда закрылся Союз Евангельских Христиан, а они из СЕХ, а было два союза как вы знаете -баптисты и евангельские христиане, он принадлежал к Союзу Евангельских Христиан, и сначала, когда закрыли Союз баптистов, а потом Союз Евангельских Христиан, это перед самой войной, в 1939 или 1940 году, то работников, которые там работали, частично высылали семьями в Сибирь, часть были осуждены, им дали по десять. Семья Крючкова была тоже выслана в Сибирь. Но в 1944 году при настоянии Сталина перед Рузвельтом и Черчелем об открытии второго фронта, Сталину некуда было деться, и он должен был согласиться на предложение Рузвельта о возможности открытия второго фронта в том случае, если будет дана в Советском Союзе свобода вероисповедания. Сталин должен был согласиться, что у него было на уме мы видим из того, как он поступал после. Но в тот момент он согласился, и в течении ближайшего времени все, которых выслали из бывшего Союза баптистов и Союза евангельских христиан самолетами были доставлены в Москву, в том числе и православные, патриарх и митрополиты. И им дали немного времени, чтобы в самом ближайшем будущем они что-то организовали. Там открыли патриаршество, а здесь организовали Союз евангельских христиан и баптистов. Один Союз и из тех и из других. Шаповалов, который находился в то время в заключении, когда к нему тоже приехали, чтобы отвезти в Москву и сказали организовывать Союз, то он говорит: « Хватит, я уже один организовал, за что и сижу здесь десять лет, и второй не буду организовывать.» И отказался. «Ну, если ты не хочешь оставайся в узах, а мы найдем тех, кто согласится.» И тех, кто согласился свезли сюда и дали им такое условие: «или-или». И они приняли, что лучше организовать Союз, даже при тех условиях, которые были им поставлены. Откуда я это знаю? Я имел личную беседу с Андреевым, старшим пресвитером по Украине, он стал им после своего освобождения. И на том первом съезде в 1963 году, это не было съездом, а как совещание старших пресвитеров, он предложил мне принять участие как гостю. Я согласовал вопрос с Крючковым. Крючков одобрил это и сказал, что я буду там присутствовать и каждый вечер передавать ему ход совещания.

-В каком году это было?

В 1963 г. И когда в тот год мы ходатайствовали о съезде, нам было отказано, а руководство ВСЕХБ сказало, Карев, например, что у нас мало веры, и что в наше время можно добиться съезда. Братья сказали, чтобы мы самостоятельно действовали. Мы хотели вместе подымать этот вопрос, ведь если все церкви и все братство поднимется, будут писать заявления и требовать съезда, то нам съезд вынуждены будут дать. Но руководство ВСЕХБ отказались от этого, потому что они знали, что если они станут участниками, то лишатся многого, а они уже и так тогда далеко зашли. Это сейчас уже очень понятно.

Я рассказываю об организации Союза со слов Андреева. Сам я там присутствовал, когда на второй день Моторин объявил, что вот такое представительство, какое там было, можно считать съездом, и его переименовали из совещания старших пресвитеров в съезд. Вы знаете какая это была такая ложь, такой подвох всему братскому движению! Я готов был кричать: «Что же вы братья делаете? На какой обман вы идете? Вас подставили. Вам продиктовали и вы делаете, объявляете съездом. Ведь съезд должен быть составлен не так. Должна быть выработана программа, должно быть представительство, от какого форума, какое количество человек, повестка дня - все это. Теперь съезд должен организовывать оргкомитет по созыву съезда. Оргкомитет уже должен выбрать, когда съезд съедется полностью, избрать президиум съезда, и тогда только он слаживает свои полномочия, а съезд приступает к работе. Вы же все сделали совсем обманным путем.» Конечно, это не они делали, им так предложили, чтобы лишить возможности дальнейшей работы съезд, а потом сказали: «Съезд был дан, состоялся, принял такие -то решения». Все. Лишились возможности ходатайства о съезде. Когда Карев вел съезд, мы его назвали лжесъездом, он пошел по документам как лжесъезд, он объявил: «Желающие выступить должны записаться». Я тоже подал записку, что желаю выступить. Передо мной выступал Эгле - пресвитер из Эстонии или Латвии. Он сказал очень хорошую речь. Для того времени, для ВСЕХБ, и на таком форуме, это было что-то потрясающее. Он сказал: «Мы не доверяем сегодня ВСЕХБ. И не доверяем, потому что видим, что работа ВСЕХБ в основном сводится к поездкам за границу, где вы рассказываете, что у нас свобода вероисповедания, в то время как наших братьев судят, церкви закрывают. Очень много средств тратится на эти поездки. Вы занялись политикой, или вас употребляют, чтобы завести мировую общественность в заблуждение. Мы вам не можем выражать доверие. Нам кажется, что вот вы идете ни тем путем. Эти документы, которые вы разослали по церквям - антиевангельские, с ними нельзя согласиться. И те, которые подняли вопрос о съезде, те, которых вы называете инициативниками в нарицательном имени, те братья правы. И когда сегодня вы назвались «съездом», а братьев наших здесь нет на съезде, это не может быть съездом.» Потом в журнале об этом съезде была публикация. Выступление Карева и всех других были помещены, но речи Эгле там не было. А тогда тоже подал записку на выступление, и когда объявили, что будет выступать Эгле и подготовиться Шаптала, я думал уже что сказать. И когда только Эгле сошел с кафедры, я чуть ли ни бегом туда побежал, но в это время поднимается Карев и говорит: «Дорогие братья, я объявил Шапталу, а он у нас только гость без права голоса, и мы не можем предоставить ему слово, поскольку много записавшихся, у нас просто нет времени». А там оказывается присутствовало много московской молодежи. Они на трибунах были, а я сидел сзади и не видел, что там их много. И как только Карев сказал так, они подняли шум: «Дать слово, дать слово!» И ногами топали и руками махали. Тогда поднялся весь президиум, который сидел, человек восемь на этой трибуне и давай свое кричать: «Не давать слово! Прекратите. Мы вас повыводим. Мы вызовем милицию.» Было такое вот безобразие. Меня не пустили туда, и я не смог выступить. Это было дневное совещание. Тогда вечером Андреев меня нашел, сел рядышком и начал рассказывать мне о том, как организовывался этот Союз после войны. И вот так он и рассказал то, что я вам передал. Как их собрали, почему их собрали, об открытии второго фронта, о том, как нужно было Сталину дать свободу вероисповедания. И таким образом съезд этот состоялся.