– Вы знаете наверняка, что у человека нет души?

– Я это знаю столь же хорошо, сколь то, что я теперь курю трубку. Об этом говорил кюре Мелье120. Прочтите «Здравый смысл» – отличная книга!

Небо́ терпеливо заговорил:

– Папа – священник в белом – есть хранитель доктрины…

– Басен!

– Эти басни полезны и даже необходимы для установления демократии! Папа – викарий Иисуса, который учил простых людей, что бедняки и труженики обретут богатство и власть в вечной жизни, и что если богачи и хозяева будут суровыми к простым людям в этой жизни, он покарает их на небесах.

– Это басни, призванные смирить народ. Вечной жизни не будет – ее выдумали, чтобы вырвать у нас лучшее в этой – единственной и настоящей – жизни. К тому же, народ слишком горд, чтобы врать – это было возможно лишь в былые времена.

– Друзья, – сказал Небо́. – Вы признаете, что требуются талант и усердие, чтобы стать хорошим гвоздарем или оцинковщиком. Политику же – дело с многовековой историей, о которой вам известно столь мало, – вы называете «грязным занятием». Но разве вам приходит на ум отправиться в аптеку и самостоятельно выбрать себе лекарство, не умея прочесть этикетки, написанной на латыни? Нет. Даже допустив ошибку или задумав обмануть вас, аптекарь принесет вам меньше вреда, чем вы себе сами. По этой же причине вы посылаете буржуа представлять вас в палате. Я возвращаюсь к вышесказанному: если у аптеки будет один хозяин, который даст вам мышьяк вместо сахара, вы сможете его убить или преследовать по закону. Но что будет, если аптекарей окажется семь сотен? Кому вы станете мстить? Вы должны понять, что коллективная власть не дает никаких гарантий.

Дослушайте мою притчу. Однажды вы скажете семи сотням аптекарей: «Вверяю вам свое здоровье – сделайте так, чтобы за четыре года я стал чувствовать себя много лучше». Коль скоро вы не попросили ничего определенного, они станут давать вам все подряд. Вместо этого вам следует сказать: «Я болен чахоткой, ты можешь меня излечить? Если ты ответишь утвердительно, но не выполнишь обещания, стало быть, ты солгал – тогда тебе не сносить головы!» Хотите знать, кто есть худший аптекарь и худший политик? Это болтун, иными словами, адвокат – тот, кто много говорит, мало думает и никогда не действует.

– Если вы часто ведете такие речи, вам несдобровать – похоже, вы принимаете себя за папу…

– Но вы не знаете, от чего отказываетесь – речь идет о католической демократии!

– Этому не бывать! Мы не желаем ни церквей, ни синагог!

– Церкви суть памятники архитектуры.

– Простым людям требуются не памятники, а дома, в которых им не было бы тесно. Искусство же не приносит пользы – разве нужна мне, к примеру, статуя?

– Вам нужны книги! – продолжал Небо́.

– Книги учат эксплуатировать простой народ – для чтения хватило бы и газет!

– Где же, будучи гражданами и патриотами, где, вы прочтете об истории Франции?

– Достаточно прослушать несколько лекций.

– Вы прирожденные правители – прекрасны, как полубоги, и умны, как Бальзак. Вам не нужно ничего – лишь басни, демагогия и пустые обещания.

– Он смеется над нами!

– Поль, полейте мне руки водой!

Небо́ тщательно вытер ладони кружевным платком.

– Где ты раздобыл эту паутину?

– Прошу вас проявлять уважение.

– Отчего, буржуа?

– Сейчас увидите.

Он взял кусок угля и уверенными, размашистыми движениями нарисовал на стене восхитительную голову Марианны.

Поль была изумлена красотой этого лица – символа Республики. Она подумала о детской головке, нарисованной Микеланджело на стене виллы Фарнезина в отсутствие Рафаэля.

– Я художник, и вам следует уважать меня. Лишь монах и художник, обладая благородством души, способны любить вам подобных и делать людям добро, невзирая на глубину их падения.

Рабочие встали со стульев – в адрес Небо́ посыпались угрозы и оскорбления.

– Мы здесь по воле хозяина Рюденти.

– Мы нужны ему, он нам – нет.

– Выбери среди нас того, кого хочешь видеть в качестве противника. Мы требуем удовлетворения!

– Несчастные безумцы, вы знаете только силу! – и он выхватил револьвер – то же сделала и Поль.

– Лишь это может вас успокоить. Подумать только – вы машете кулаками понапрасну, останавливаясь лишь перед силой.

– Небо́, смотрите, что творит этот бандит!

Один из них бросился с ножом на рисунок Небо́.

– Варвар! – с презрением бросил философ. – Известно ли тебе, что ты делаешь? Ты подписываешь народу приговор. В день, когда тебе подобные ополчат свою ярость на картины и книги, мы уничтожим вас всех, хоть нас и несколько сотен.

Он повернулся к Поль:

–  Decipiatur [22] . Мне все же недостает благородства по отношению к варварам – лишь святые способны любить их. Не будучи злодеями, они подобны быкам – проникнув внутрь, всякая мысль заполняет их головы целиком, препятствую появлению новой идеи. Их разум извращен, и любые попытки повлиять на ход их мышления будут напрасны – он останется неизменен до самой их смерти.

Народ отравлен, опьянен речами о так называемых правах, и провинциала ждет участь Навуходоносора121. Я не знаю более плачевного зрелища, чем холоп-скептик122 – холоп-пьяница много предпочтительнее. Но их разум одурманен речами адвокатов, как их тело – вином.

На пороге, словно порыв ветра, появился одетый в сюртук великан. Пожав руки рабочим, он заметил Небо́ и Поль:

– Прошу меня извинить – я получил записку Меродака очень поздно, и меня останавливали через каждые десять шагов. На этот раз я получил депутатский мандат. Револьверы? Что здесь произошло?

– Благодаря револьверам – ничего. Ваши люди хотели пустить в ход кулаки в ответ на мои слова.

Рюденти повернулся к своим аколитам, намереваясь их бранить.

– Оставьте их, – сказал Небо́. – Вы лишь напрасно истратите свои силы. Мы уходим – мы увидели и услышали то, что хотели.

Поль отказалась пожать руку, которую протянул ей трибун.

– Я не подам руки тому, кто обменялся рукопожатием с варваром, уничтожившим чудесный рисунок Небо́. Я – принц, вы – гражданин.

– Я был знаком с принцем Робером де Куртенэ и пошел бы ради него на каторгу.

– Подайте руку Рюденти, Поль. Он общается с плебеями оттого, что нет другого лидера партии, заслуживающего доверия.

Рюденти пожал принцессе руку под недовольным взглядом рабочих.

На бульваре де Ла Виллет Небо́ сказал Поль:

– Вы видели, как народ пьет вино, и слышали, что он думает. Сегодня вы увидите, как народ веселится.

– Если его увеселения подобны его мыслям…

– Мы пришли! – сказал Небо́, сворачивая за угол улицы Бельвиль и указывая на крытый вход, освещенный жирандолями. – Кафешантан – средоточие дурного вкуса, где Евтерпа изображена содержанкой, Эрато же – уличной проституткой. Достойное продолжение питейного заведения и путь разложения провинциала. Поспешим – уже половина двенадцатого.

Когда они вошли внутрь, Поль закашлялась – долгие часы воздух чернили пары газовых ламп, табачный дым, зловоние вина и пота. Громкие крики приветствовали появление Мадемуазель Олимпии – любимицы здешней публики, исполнявшей отрывок, полнившийся грубыми намеками и сопровождаемый вульгарными покачиваниями бедер и непристойными жестами. Мужчины в рабочих блузах, забыв про недокуренные трубки, восторженно любовались певицей. Мадемуазель Олимпия была некрасива – под бледно-голубым шелковым платьем угадывалось тело кухарки – фигуры большинства сидевших за столиками жен рабочих были много изящнее. Последний куплет был встречен овацией, и принцесса в изумлении услышала разговор двух женщин:

– Я понимаю мужчин – их влекут эти женщины. Если бы мой муж вздумал мечтать об одной из них, я бы стала плакать и кричать на него, но в душе – не стала бы осуждать. Улыбки и позы, бледно-голубое платье возбуждают воображение сильнее, чем наши залатанные кофты, лица без рисовой пудры и походка, изуродованная поденным трудом.

– Я нахожу вас много привлекательнее с вашей скромной и печальной улыбкой, чем эта распутная и недалекая женщина, – сказала Поль, наклонившись к жене рабочего.