– Простите, но я отвечу скверной похвалой, – ответила женщина. – Вы хороши собой, но я бы надела глупостей не ради вас, но ради Каролюса.

В эту минуту на сцену вышел нелепый мужчина и запел отвратительным голосом, томно растягивая слоги и закатывая глаза:

Je me nomme Po-Paul, je demeure a l’entresol

Aussi je me pousse du col… [23]

Женщины устремили на Каролюса не менее страстные взоры, чем взгляды мужчин, смотревших на Мадемуазель Олимпию.

– Разве крестьянин замечает красоту пейзажа? Простые люди не знают самих себя и устремляются к искусственному, подобно пресыщенным. Сколь велико человеческое заблуждение! Сегодня вечером вам явится народная Терпсихора.

Они спустились вниз по бульвару до улицы де Ла Презентасьон – всю дорогу их сопровождали звуки кадрили Орфея.

– Запомните, Поль: когда из дома доносится хоть одна нота музыки Оффенбаха123, его можно считать дурным местом. Нас только что оглядел жандарм – две дюжины бродяг не столь опасны для нас, сколь один страж порядка, которому наверняка придет в голову препроводить нас в участок с тем, чтобы наутро поинтересоваться, кто мы такие. У нас слишком изящные руки, а блузы – слишком доброго сукна.

– Это место не сулит ничего доброго, – Поль показала глазами на группу сутенеров и проституток, переругивавшихся у входа в трактир.

В отличие от вульгарного «Бюлье», «Черный шар» воплощал извращенную жестокость – разврату сопутствовали драки, танцы заканчивались побоями. Проститутки были воровками, в кармане же сутенера пряталось острое лезвие ножа. «Черный шар» походил на перекресток, где нищета неминуемо завершалась преступлением.

Сидя за столом в самом углу зала, Небо́ и Поль с отвращением наблюдали за возней. Внезапно за их спинами раздался хриплый голос:

– Я знаю, где проливают не кровь, но вино, бутыли же сияют, словно солнце… Опьянев, я становлюсь ясновидящим: вы – художники и пришли сюда посмотреть. За несколько франков я с радостью отведу вас туда, где проливают не кровь, но вино, бутыли же сияют, словно солнце…

– Как далеко расположено это место? – спросил Небо́, внимательно изучая того, кто произнес эти слова.

– В нескольких шагах – на улице Лозен.

– Пойдемте! – воскликнула принцесса.

– Пьяница, если ты хочешь лишь вина, ты справишься и без нас – вот тебе экю. Но похоже, ты готов отвести нас в разбойничий притон. Коль скоро вино делает тебя ясновидящим, ты наверняка не боишься, что из-за нас тебя схватят жандармы.

– Вы не только щедры, но и любопытны – мне это подходит! Там, куда я хочу вас повести, ни разу не убили человека. Там гасят свет, поднимают шум, будто бы дерутся и имитируют кражу. Затем хозяин зажигает свет и выбрасывает дебоширов на улицу – трюк удался.

– Стало быть, ты знаешь Париж воров и бандитов и готов нам показать его за известную плату?

– Да, но не стану отвечать за невредимость ваших тел – они слишком изящны и слишком привлекательны для острого лезвия.

– Если ты понадобишься нам, где тебя искать?

– С полудня до часу, бульвар де Ла Биллет, скамейка против дома номер 144.

– Мы согласны.

– Небо́, не могли бы вы обойтись без подобного проводника? Такое сотрудничество не принесет ничего доброго.

– Милая Алигьера, дьявольские почести не оказывают ангелы. Разве в моих планах не значится разрушение обуревающего вас неведения? Взгляните – нами заинтересовался очередной страж порядка. Очевидно, они досконально изучили завсегдатаев заведения, и наши лица новичков их интригуют. Герои в блестящих касках бросают на нас любопытные взгляды – похоже, они вам неприятны. Пойдемте – если к вам подойдет проститутка, не обходитесь с ней столь же резко, сколь с Порпоратой.

– Но я не могу предложить ей прогуляться со мной под руку.

– Нет, но сегодня вечером нам следует cunctatorer [24] . Против жандармов, патрулирующих бульвар, не следует использовать ни пистолет, ни кислоту, но сегодня у меня нет дурманящих капсул.

Они шли быстрым шагом и вскоре добрались до бульвара Клиши. Их окликнул бродяга – Небо́ блеснул никелированным стволом револьвера. Удовлетворившись ответом, тот не стал настаивать и прошел мимо.

Доставая из кармана платок, Поль выронила на мостовую золотую монету. Небо́ остановился и зажег спичку.

– Мы не станем на колени ради двадцати франков! – возразила Поль.

– Богатый негодяй! – раздался злобный голос.

Обернувшись, они увидели простолюдина – обутый в ботинки на веревочной подошве, он неслышно подкрался к ним сзади.

– Не оскорбляйте меня и поднимите монету – она ваша! – ответила принцесса. – Возьмите еще одну.

– Ты хочешь посмотреть, как я стану просить милостыню? Нет, мне нужна твоя жизнь – нечего пачкать одежду рабочего!

Он стал закатывать рукава, чтобы сильнее нанести удар, и в эту минуту Небо́, сжимавший в кулаке содержимое табакерки, швырнул ему в лицо горсть перцу. Ослепленный мужчина закричал.

Оставив его на дороге, они продолжили путь.

– Простой народ ужасен! – сказала принцесса.

– Он ужасающе несчастен и достоин вашей жалости.

V. Белые рабыни

– ДАЖЕ отдав душу, женщина не отдается целиком. В сердце каждой женщины есть инстинктивное знание: раскрыв объятия и сомкнув руки не теле любимого мужчины, она необратимо отдается порочной страсти. При нашей первой встрече вы столь откровенно сказали, что в постели все женщины одинаковы – это неправда, каждая из нас – уникальна. Как в наслаждении, так в страдании у каждой – своя улыбка и свои слезы, каким бы ни был повод для радости или отчаяния. Всего лишь за месяц знакомства вы стали мне самым близким человеком – ради вас я рисковала бы жизнью. Мое восхищение вами столь же велико, сколь моя любовь к вам, но даже если бы от этого зависела жизнь – моя или ваша – я не отдала бы вам своего тела, сколь бы незначительным ни казался дар.

– Я понимаю вас – поцелуй первой встречной вызвал бы во мне негодование. Вы упрекнули меня в откровенности – вызванная желанием исключить возможность физической близости, она отражает неизбежное иссякание чувств, превращающихся в ощущения. Нынешние нравы низвели акт любви до обыденного занятия, совершаемого ежедневно. Государство же разрешает, облагает налогом и охраняет дома, где бесправные женщины отдаются мужчине в обмен на несколько грошей.

– Ужасно! – воскликнула принцесса.

– По цене трех-четырех кружек вина самый омерзительный пьяница на протяжении часа слышит нежные слова и получает ласки, воображая себя желанным возлюбленным.

– Боже праведный! – воскликнула Поль. – Неужели вы говорите правду? Я, разумеется, знаю о бесчестных женщинах, занимающихся постыдным ремеслом, но мысль о том, что они отдаются «в распоряжение всякого», приводит меня в смятение! В это невозможно поверить!

Фиакр остановился на пресечении улиц Алезиа и Томб-Исуар. Небо́ велел кучеру ждать у скульптуры Бельфорского льва. Пронизывающий северный ветер гасил пламя уличных фонарей, во тьме безлунной ночи безжизненный квартал внушал тревогу.

На улице Вуаверт мимо них молча прошли несколько юношей – их движения выдавали смущение и растерянность. За ними закрылась изогнутая дверь, над которой висел огромный красный фонарь.

– Где мы? – спросила принцесса.

– В храме богини любви, где вы услышите пение сирен.

В нескольких шагах, с порога полуоткрытой двери, освещенной голубым светом фонаря, раздался голос:

– Милые господа, у меня есть красивые женщины.

Номер дома был крашен в белый – цвет целомудрия и смерти – сочетания, означающего бесплодие.

– Но если они не сочтут нас достаточно привлекательными? – спросила Поль, пытаясь получить ответ на свой вопрос.

Сводница не поняла ее.

– У меня одиннадцать женщин, вы можете выбирать.

– Но если те, которых мы пожелаем, не захотят нашего общества?

– О чем вы говорите, мсье? Они здесь ради вашего удовольствия, не ради своего.

– Но если я буду неприятен той, которую выберу? – настаивала Поль.