Бектемир хорошо знал не только свою винтовку. Он присматривался и к другим видам оружия.
— На фронте все пригодится, — говорили опытные воины. — Все нужно знать.
И Бектемир помнил об этом.
Оружие постепенно становилось послушным ему. Он даже изучил трофейный немецкий автомат Ивана Самарина — невзрачного бойца с рыжим пухом на лице и тонким голосом. Автомат достался солдату в подарок за то, что ночью ходил за "языком" и, накрыв немца на посту, связал ему руки и приволок в батальон.
Бойцы получили обед и наклонились над котелками. Вдруг заговорили вражеские пушки и пулеметы. Полетели комья черной земли. Бектемир только успел послать в рот первую ложку, как вынужден был, крепко обняв котелок, прижаться к стене окопа. Некоторые, не успев проглотить то, что было во рту, окровавленные, припали к земле.
Когда стрельба прекратилась, Бектемир выбрался из окопа. Посмотрев на котелок, неопределенно промычал: каша была покрыта толстым слоем земли. Он принялся осторожно счищать грязь. Но когда положил в рот одну ложку, ощутил, что это была не каша, а глина. Сплюнул и выругался:
— Гады. Не дадут поесть по-человечески.
Бойцы дружно засмеялись:
— Что? Вкусная каша?
Аскар-Палван хмуро сказал Бектемиру:
— Как у Насреддина весь скандал произошел из-за чапана, который никому не достался, так и вся вот эта кутерьма из-за каши. Вкусный, теплый запах еще не дошел до носа, как с треском котелок вылетел из рук.
— Вот, оказывается, и котелок может щитом стать… — улыбнулся Бектемир.
Вечером бонны получили подарки из тыла. Бектемир развязал мешочек. В нем были две пачки папирос "Наша марка", пара носовых платочков, несколько печений, горсть шоколадных конфет, зубная щетка, туалетное мыло, карандаш, бумага и конверты. Дрожащими руками развернул белые шелковые платочки. По краям тоненькая нежная кайма. По уголкам зелеными, голубыми, розовыми нитками были вышиты красивые цветы. В середине платочка красными нитками слова — "За Родину".
Глаза Бектемира загорелись. Эти цветочки показались ему горными, живыми, нежными. Хотелось с наслаждением вдохнуть их запахи.
Когда-то бывший чабан лежал на траве и его окружали вот такие милые, озорные, напоенные тишиной и светом цветы.
С хрустом грызя печенье, он машинально рылся в конвертах. Внутри одного из них боец обнаружил маленькое письмецо. Уставившись в письмо, он долго изучал его. Наконец обратился к одному русскому бойцу.
— Нет. Ты сначала послушай мое письмо, — захлебываясь от восторга, сказал тот. — Каждое слово, как огонь, жжет сердце. Нет… Пьяным становишься от этих слов.
Он читал волнуясь.
— Посмотри на нее. Сама она красива, и почерк красивый, — боец протянул фотокарточку.
Бектемир посмотрел. На фото была девушка с выбившимися из-под беретки завитушками, с полненьким лицом и прищуренными глазами. Она, словно ласкаясь, склонила слегка голову набок. На ее свежих губах сохранилась нежная улыбка…
— Удивительная девушка. Бьется сердечко? — спросил Бектемир.
— Эх, если бы была возможность полететь мне в Москву дня на три, — мечтательно произнес боец. — Как только кончится война, обязательно поеду. А пока буду разговаривать в письмах. У меня почти никого нет… Поклонюсь ей. Как ваше здоровье, как жизнь, Тонечка, скажу. Потом крепко, крепко поцелую… — Взглянув еще раз на фотографию, боец вздохнул: — Ну, давай твое письмо!
Бектемир попросил читать медленно-медленно, растолковывая ему некоторые слова, и приготовился внимательно слушать. Девушка из далекого города Фрунзе писала:
"Здравствуйте, товарищ боец! Я не знаю, кто вы — русский, украинец, узбек, казах, киргиз? Но я знаю хорошо, что вы истинный сын великой Родины, что вы герой. Мы гордимся вашими отважными делами. Хотя мы далеко от фронта, сердца наши с вами.
Рука бессильна, чтобы описать варварство фашистов.
За слезы несчастных матерей, за кровь детей, за оскорбленных девушек боритесь до последнего дыхания!
Дорогой боец! Все советские люди самоотверженно трудятся для фронта, для победы. В этом году я окончила десятый класс. Я мечтала поступить в институт и стать художницей. Я хотела своим искусством прославить красоту Родины. Но началась война. Я поступила на завод.
На нашем заводе рождаются все новые и новые герои. Я не желаю оставаться позади. Два моих брата на фронте. Сестра учится. Она будет связисткой. Мать моя занята тем, что подыскивает для эвакуированных детей добрые семьи советских патриотов.
Хотим быть похожими на вас.
С любовью и уваженьем, целуем вас."
Клара Пронина, Бектемир от волнения даже побледнел.
— Пожалуйста, прочти еще раз, — попросил он.
Не шелохнувшись, прослушал Бектемир письмо еще раз.
— Умная девушка. Благородная девушка. Очень правильный путь избрала. Вначале надо сберечь от врага Родину, а для этого надо лить пули, делать винтовки, пулеметы. Узбеки так говорят: каждому делу свое время.
Джигит аккуратно сложил письмо и спрятал его за пазуху. Несколько раз проводил он рукой по шершавому сукну шинели: там ли письмо?
… Наступила ночь. Изредка лениво взрывались немецкие снаряды. Враг этим хотел предупредить — не спим, мол, всегда наготове…
Бектемир не мог сомкнуть глаз. Густая темнота давила на него, холодный ветер гудел в ушах, колол лицо.
Ночь была длинной, бесконечной. Откуда-то доносился приглушенный стон раненого. Л Бектемир ничего не слышал, ничего не чувствовал.
Аскар-Палван, положив голову на его колени, задремал. Что ж, пусть отдыхает солдат. А Бектемир думает о девушке Кларе Прониной. Хорошо бы послать ей письмо. Конечно, он попросят кого-нибудь из русских товарищей написать.
Только все слова должны быть его, Бектемира.
Думает, с чего бы начать. Ищет красивые, звучные слова. А что, если написать ей так:
"Фархад, увидев в таинственном зеркале Ширин, влюбляется. Отправившись в ее страну, он рушит там горы и проводит воду. Дерется с врагом, вторгшимся со своей армией в ее страну. Я увидел вашу красоту в вашем письме…"
Подкрадывается рассвет — бледный, облачный. Над деревьями стелется туман, окутывая голые ветки. Влажный и холодный воздух пронизывает уставшее тело до самых костей.
Бектемир зевнул, погладил затекшие ноги. Вспомнил золотые зори рассвета в родном краю. Но они казались какой-то яркой мечтой и неповторимым, далеким сном.
Солдаты сидели в пыльной одежде, грязные. Некоторые лениво жевали хлеб.
Как обычно по утрам, началась перестрелка.
Когда молоденькая медсестра, полная, постоянно улыбающаяся, перевязывала рану Бектемиру, появился Дубов.
Он ущипнул девушку за нос, потянул за ухо. Девушка недовольно поморщилась.
Дубов засмеялся, шевеля усами.
— Все, что осталось от человека — усы, — съязвила сестра.
— Ну-ну, сестричка, — Дубов примиряюще поднял руку, — не обижайся.
Девушка передернула плечами и ушла.
— Надо с шуткой жить, — сказал Дубов Бектемиру. Кровь живее по жилам течет. Шутка на фронте — большое дело. А не то тоска съест.
Бектемир в знак согласия молча кивнул головой.
— А у "немцев совсем плохо дело, — продолжал Дубов. — На всех кишат вши. Вот недавно я одного видел. Офицера. Он, пьяный, заблудился ночью. Старик один привел его прямо в штаб. Восхищаюсь я нашими старинами! Выросли в трудах и лишениях, а чудеса могут творить. В сердцах огонь у них горит.
Дубов с восхищением доказывал преимущество старого поколения перед молодым.
— А что молодежь? Им бы обниматься с милыми под кустами. Вот и вся забота.
Бектемир хотел возразить товарищу, но Дубов горячо продолжал:
— Жаль, уходят старики. Земля зовет их. Но они уходят со спокойной душой. Счастье для молодых расцветает на земле. Нечего о молодых беспокоиться. — Дубов вдруг тряхнул головой: — Да что это я отвлекся! Так вот. Немецкий офицер, как бешеная собака, чешется. С волос, бороды, одежды вши сыплются… Тьфу!