Верёвки, которые становилось некому убирать, обязательно снимали и сжигали соседи. Сжигать верёвку следовало потому, что не годится оставлять ту, из-за которой погиб её хозяин.

Монт достал из потайной расселины пару тугих верёвочных бухт, обвязал концом принесённой с собой, ещё одну бухту перекинул через плечо и прихватил лёгким ремешком. Он несколько раз согнул руки и ноги в локтях и коленях, проверяя, не слишком ли ремни врезаются в тело и не мешают ли движениям. Прицепил конец второй бухты к поясу и начал восхождение, разматывая за собой прикреплённую к бухтам верёвку.

Стена была почти отвесной, но вбитые там и сям крюки позволяли на первых порах идти относительно легко, и Монт шёл, нимало не задумываясь о страховке. Подобная беспечность где-нибудь в другом месте грозила бы немалой опасностью, но этот участок он изучил настолько, что мог пройти с закрытыми глазами.

Вот и первый уступ, можно передохнуть. Монт встал на скальный карниз, и, придерживаясь за крюк, оглядел Долину. С этой высоты она смотрелась не столь внушительно, какой раскинется позже, на третьем привале. Но тогда-то и начнется самое трудное.

Монт привязался к крюку и втащил наверх две оставленные внизу верёвочные бухты. Настала пора позаботиться о страховке.

По поверхности скалы резво бегали маленькие ящерки. Монт хорошо знал их: таких было полно и внизу, в домах. Их лапки с присосками позволяли им легко бегать и по потолку. Монт позавидовал ящерицам: он не раз ловил их и рассматривал присоски на лапках. Вот если бы удалось сделать себе такие же! Тогда не пришлось бы заботиться о страховке. Монт представил, как он шествует по отвесной скале, поочередно прилепляя и отлепляя руки и ноги, и вздохнул: что годилось для маленькой ящерицы, не подходило для большого человека. Разница в весе была существенной. Да и неровности скалы неизбежно сказались бы: ящерице проще найти небольшую ровную площадочку, чтобы прилепить маленькую лапку, а для большой человеческой присоски трудно найти относительно ровное место, чтобы не сорваться. Вот если бы скала была зеркально гладкой!

Монт усмехнулся: в присосках лучше двигаться по ровному, в когтях — по неровному. Но с присосками было бы лучше, особенно если бы их объединить с когтями. Тогда на ровных участках он бы пользовался присосками, а на неровных, трещиноватых — когтями.

Привязав верёвку к первому крюку с кольцом, Монт осторожно пополз вверх. Он вспоминал предыдущие восхождения, которые когда-либо проделывал: и на Севере, и на Юге, и на Западе, и на Востоке.

На Севере он, по сути, учился лазать по скалам. Там учились все, несмотря на то, что на Севере самые гладкие Стены. Но зато Север дольше освещался солнцем, и потому хорошо заметны впадины, углубления и трещины, которые потом, в темноте, придётся распознавать лишь пальцами.

На севере жили странные люди. Они словно поставили целью жизни научить как можно большее количество людей скалолазанию. «А чем ещё заниматься в Долине?» — удивлялись они, когда их спрашивали, почему они так поступают. И это несмотря на то, что здесь больше света, и лучше всего росли растения. Или, может, именно поэтому у местных больше свободного времени: им не приходится много ухаживать за посадками, вот и занимаются скалолазанием. Но и из них никто не добрался до верха Стены.

Западную Стену Монт вспоминал со странным чувством. Сюда поднимались охотнее всего, низ Стены весь исцарапан когтями скалолазов и истыкан крючьями. Многие пытались взобраться наверх именно здесь, забывая о том, что западная Стена забирала и больше жертв. Была она коварной, и, казалось, надёжно вбитый крюк неожиданно вырывался как раз тогда, когда в нём становилась наибольшая необходимость, бросая хозяина вниз на десятки метров. Порой вслед за первым вырывались и следующие…

Но не поэтому у западной Стены погибали чаще. Вступали в действие законы статистики: западную Стену пыталось штурмовать больше людей, поэтому и погибших больше.

На Юге… На Юге очень темно и холодно. Там Стена поднималась круче прочих, да вдобавок часто покрывалась водяной пленкой. А подниматься по мокрой скале чрезвычайно тяжело, практически невозможно. Это знает любой начинающий скалолаз.

Воды на Юге было столько, что из-под каменных осыпей выбегали ручьи и ручейки, сливаясь в небольшую речушку. Она причудливо петляла по Долине и в конце концов иссыхала на подходе к дальнему Северу, разобранная для полива многочисленных сельскохозяйственных угодий и высушенная теплом светила.

Монт бывал и на Востоке, где поднимался неоднократно — но много севернее, чем сейчас. Именно на Восточной стене и был участок отца — это всё, что отец счёл необходимым сообщить Монту поначалу. Но Монт и сам, после долгих размышлений, понял, почему подниматься по Восточной Стене выгоднее: она ниже Западной! Просто удивительно, как до этого никто не додумался ранее. Именно поэтому солнце освещало её не так долго. Или… многие считали, что несколько сот лишних метров не стоят нескольких лишних часов в темноте?

А совсем недавно отец рассказал ему, что именно на Восточной Стене он когда-то добрался до начала расселины в скале, причём на значительной высоте, после шести ночёвок! Он увидел расселину, но не смог подобраться к ней.

— И вот там-то, — говорил отец, — мне кажется, и можно подняться.

— Да, расселина — это хорошо, — соглашался Монт. Но сам думал: неужели на двух основных Стенах — Восточной и Западной — на всём их громадном протяжении, находится всего-навсего одна-единственная трещина, способная вывести человека наверх? Неужели нет других, и неужели не было людей, которые не нашли хотя бы одну? А может, такие были, и есть? Но во всём виновата проклятая скрытность, из-за которой каждый узнавший что-то новое наглухо закрывал его от других и не делился ни с кем, ну, может, кроме членов своей семьи.

Или же правы те, которые утверждают, что выхода из Долины нет нигде, и что если бы он был, его бы давно обнаружили.

— Не в силах человека подняться на Стены, — утверждали они. — Для того и созданы Стены, чтобы показать ограниченность возможностей человека.

Похоже, они были правы: разве появлялись в Долине новые, неведомые доселе вещи?

— Если бы кому-то удалось найти выход наверх, разве он промолчал бы об этом? — спрашивали одни.

— Он отыскал выход — и ушёл, — возражали им.

— Кто ушёл? — спрашивали скептики. — Расспросите все семьи: разве кто-либо исчезал бесследно?

И, действительно, таких случаев не было, никто не объявлял о пропавших родственниках. А если кто и пропадал на несколько дней, предупредив, что собирается подниматься на Стену, то либо возвращался в положенный срок, либо его находили под Стеной, покалеченным или мёртвым. Лишь несколько случаев за всю память стариков говорили о бесследных исчезновениях… но Монт предпочитал не верить сплетням. И всё больше и больше склонялся к мысли, что выход из Долины найти очень сложно. Во всяком случае, в одиночку.

«Вот если бы собрались лучшие скалолазы, — мечтал он порой, — и чтобы помогали друг другу… И чтоб им было не зазорно пользоваться чужими крючьями и чужой верёвкой…»Но не всеми старыми крюками можно пользоваться: высокая влажность воздуха приводила к быстрой коррозии, и крюки из обычного железа не могли долго сохраняться в скале и ломались при малейшей нагрузке. Тут нужны специальные крюки, из специального железа. А секрет их изготовления знал далеко не каждый кузнец.

Монт подтягивался, отыскивая очередной крюк с кольцом, просовывал в него верёвку, закреплялся, отдыхал и вновь продолжал неустанное движение наверх. Пока он пользовался отцовскими и дедовскими крюками, вбитыми им ранее, приберегая свои на попозже. Крючья лишь чуть потемнели от времени, но не поржавели. Их Монт получил в подарок. Предки не жалели денег на спасительный металл.

Но где находился участок деда, Монт не знал. Может быть, отец продолжил его восхождение. «А руны? — спросил он сам себя. — А руны стёрлись».

Иногда Монту казалось, что если бы никто не скрывал от других наиболее удачное место, то, может, выход из Долины был бы найден ещё при жизни деда.