«Неужели никто не поднимался сюда? — думал Монт. — А если поднимались, почему не рассказывали? Чтобы не разочаровывать тех, кто пойдет следом? Чтобы был кто-то, кто захочет подняться ещё? Нестерпимо знать, что ты последний. Невыносимо быть последним! Не потому ли находили разбившихся на холмах?..»

И тут же он спросил сам себя: а я смогу рассказать об увиденном? Или буду молчать до скончания моих дней, как… как… Как Антл?

Он вспомнил Антла, глубокого старика, который многому научил его. Антл никогда не делал секретов ни из чего и ни от кого — может быть, потому, что у него не было своих детей? — но который никогда не рассказывал о себе. Все рассказы были безличными и походили на наставления: если случается то-то и то-то, надо делать так-то и так-то. А чтобы не случилось того-то и того-то, надо предусмотреть следующее. И тому подобное. Надо сказать, его рассказы помогали, но Антл никогда не упоминал, где может произойти «то-то и то-то», а отговаривался отшибленной памятью. «Упал с большой высоты — и отшибло! Даже где упал — не помню». — И хитро улыбался при этом. Что ж, молчание было его правом.

Облака совсем ушли, отойдя от Стены, и Монт обнаружил, что висит далеко за линией холмов, почти у начала полей.

«Да, снизу кажется, что Стены нависают над головой, — подумалось Монту, — но выходит, так и есть на самом деле. Все думают, это от громадной высоты… Так может, их высота не столь громадна? А увидеть всю высоту Стен мешают облака…»

Но двигаться по потолку, не будучи маленькой ящерицей, никто из скалолазов не мог. Тем более что пройти предстояло не пять, не десять метров, а почти такое же расстояние, которое он прошёл, поднимаясь по вертикальной Стене.

Так что теперь, вниз?

Монт закрыл глаза. Добраться до голубой полоски неба он не в силах — он не муха и не ящерица, ходить вниз головой не умеет. Одно дело — миновать относительно небольшой козырёк, и совсем другое — несколько дней висеть под сводом. Это выше человеческих сил.

«А расселина? — неожиданно вспомнил Монт. — Что говорил отец о расселине?»

Теперь ему по-иному вспомнились слова отца, которые Монт откровенно считал обычным бредом. Но теперь, после того, как его маршрут оказался непроходимым, он был готов ухватиться за любую возможность. Теперь Монт укорял себя за самовольство.

«Если бы вчера я выбрал не своё направление, а послушался отца, то наверняка сегодня добрался бы до расселины. А по ней идти всегда легче…» Неизвестно, правда, куда бы она привела.

И всё же Монту хотелось верить, что сделанное — не напрасно. Всегда хочется верить в это.

«Может, попробовать перебраться на отцов участок отсюда? Если чуть-чуть спуститься здесь, а потом вбить несколько крюков там, я доберусь до его крюков. А потом…»

Здесь, за облаками у Монта перехватывало дыхание. Сначала он думал, что от страха, от восторга, от нависающего над головой каменного свода или по какой другой причине. Но потом понял: нет, ему и в самом деле не хватало воздуха.

«Как же дышать на самом верху? — мелькнуло в голове. — Надо бы напиться воды из дальнего источника. После неё можно долго не дышать».

Монту не хотелось верить, что не получится пройти собственным путём — ему, как и всякому скалолазу, казалось, что он верно угадал маршрут. И действительно, скалы на маршруте были достаточно мягкими, крюки вбивались легко, и он за неделю поднялся на высоту, на которую у других уходили месяцы. И вот — на тебе.

Монт завертел головой. Нет ли другого пути к расселине, о которой говорил отец? Где она, кстати? Если бы увидеть её отсюда… а ещё лучше — перебраться к ней, не спускаясь вниз. Тогда это будет как бы его, Монта, маршрут…

Вот эта тонкая ниточка вверху — не расселина ли? Как далеко…

Монт решил подойти к расселине со своего маршрута, тем более что находился слева от неё, а с этой стороны, по словам отца, тот проходить не пытался ни разу. Но для такого пути понадобились бы дополнительные крюки, а крюков не хватало, Монт почти всё израсходовал. Придётся возвращаться назад и повторить попытку позже. Нужно заказать у кузнеца новые крюки, и побольше.

Спускаться всегда немного легче, чем подниматься. Особенно когда уверен, что возвращение обернётся подъёмом, что это не отступление, и тем более не поражение, а всего лишь выбор нового пути — с той точки, которую ты неосмотрительно миновал. В горах это можно сделать, в жизни — не всегда. Когда думаешь: «Ах, вот тогда-то следовало поступить так, а не этак!» — вернись, и попробуй поступить по-иному. Так, как думаешь.

Монт возвращался, оставляя крючья в скале, для скорости. Малость неосмотрительное решение, учитывая то, что снова идти этим маршрутом он не собирался. Но что поделаешь: не всё и не всегда можно унести с собой. К тому же в глубине души Монт слегка гордился своим достижением: так высоко никто не забирался! Но зато облачный слой Монт прошёл очень быстро. Он лишь немного задержался в месте, где следовало намечать новый маршрут, связывая с отцовским — он всё же хотел перейти на участок отца по верху.

Монт возвращался домой со сложным чувством. С одной стороны, он начал взбираться на Стену в твёрдой уверенности, что именно нынешнее восхождение приведёт к победе. Но… достичь верха ему не удалось. И он понял, что никто не сможет выбраться из Долины, просто взбираясь по Стене. Потому что пауков среди скалолазов не встречалось. С другой стороны… Монт с восхищённым содроганием вспомнил простирающийся над ним каменный свод.

«В скорлупе! Мы живём в скорлупе! — подумалось Монту. — Тоненькая и узкая Долина, зажатая между двух циклопических Стен. Нет, не Стен — створок. Створок длинной гигантской раковины. А если они сомкнутся?»

Монт вспомнил, как в детстве стал свидетелем разговора двух стариков. Старики говорили, что раньше в Долине было светлее, день длился дольше. Тогда он не обратил на них особого внимания, посчитав обычным старческим брюзжанием, зато теперь…

«Как бы то ни было, — подумал Монт, — а нужно искать расселину. Ну почему я не пошёл по отцовскому маршруту? Может, я уже добрался бы до паутинки-трещины, и понял, что она такое: пласт слоистой породы, или действительная расселина, ведущая наверх? И не пришлось бы возвращаться… Но если расселина никуда не ведёт? Что ж, придётся искать новое место».

Монт не пошёл к отцу. Не захотел видеть укоризненных взглядов, слушать упреки. А хуже того — молчание. Но сегодня не последний день! Можно попытаться завтра… а лучше — послезавтра, чтобы как следует отдохнуть.

— Высоко поднялся? — спросила Дилич. Она ждала Монта у хижины. Приготовила обед и ждала, сидя на пороге. Подперев голову рукой, как ждали жёны мужей. Но Дилич не была женой Монта, хотя и нравилась ему. Жениться — почти наверняка означало прекратить скалолазание. Если только в бесчисленных маршрутах не удалось наткнуться на богатую рудную жилу, на пласт каменного угля, или на пещеру, наполненную самоцветами.

Но Монту так не везло. Несколько драгоценных камней да немного золота — вот и всё, что удалось найти в скитаниях по скалам. На пропитание одному этого хватало, кое-что из питательных растений произрастало и на участке, но чтобы содержать семью…

Монт не чувствовал себя готовым к этому. К тому же он относил себя не к обычным скалолазам, ищущим в Стенах руду и драгоценности и потому обычно высоко не поднимающимся, а к тем, кто стремится достигнуть верха Стен.

— До облаков, — коротко ответил Монт на вопрос Дилич. Он решил скрыть правду. Если рассказать ей о каменном своде… кто знает, как она поведёт себя? Хорошо, если просто не поверит. А если начнет уговаривать бросить скалолазание? Да, земельный участок мог прокормить, но… Бросить скалы? На это Монт пойти не мог.

— И как там, в облаках? — спросила Дилич.

— Холодно и сыро, — отозвался Монт.

— Согрейся у очага, — предложила Дилич.

— Я согрелся, пока шёл, — отказался Монт. А потом добавил: — С тобой тепло и без очага.

Она с надеждой подняла на него глаза. Монт продолжил: