Или же… Монт оценивающе поглядел на свежесколотую скалу. Если бы удалось с той же скоростью вырубить лестницу, на худой конец, жёлоб, и по нему добраться до расселины. Похоже, вон та складка ведет прямо к ней.

Он осторожно примеривался к скале, выбирая место, куда поставить крюк и ударить. Пожалуй, сюда.

Крюк выворотил совсем небольшой камешек, который весело запрыгал вниз, постепенно набирая скорость.

«Пожалуй, полочку получится вырубить», — прикинул Монт. Но не случится ли, что когда над головой нависнет каменная громада, любой очередной удар, а то и неосторожное движение, вызовет обрушение?

Лучше поостеречься.

Монт забил крюк пониже, на уровне с тем, на котором висел. Крюк вошёл хорошо, и, удостоверившись, что тот не собирается выкинуть какой-нибудь фортель, то есть неожиданно вывернуться из скалы при нагрузке, Монт осторожно перенёс на него вес тела. Его слегка удивляла столь существенная разница в твёрдости соседних участков скалы, да притом по вертикали, при абсолютной внешней неотличимости камня, но… чего не бывает на Стенах. Нашли же в одном месте Западной стены пласт железной руды. Теперь там пещера, и лестница, и рудокопы поднимаются наверх не для того, чтобы покорить Стену, а чтобы добыть руду, которая поможет покорить Стену. Почему не случиться подобной аномалии и здесь?

Монт решил определить: существует ли граница между мягкой и твердой породой?

Граница была. Нечёткая, неуловимая, но была. Всё, что находилось выше неё, неминуемо откалывалось и сыпалось вниз, удары же по нижней части вызывали только отсверки искр. Как бы то ни было, Монту удалось выдолбить более-менее удобную нишу, где можно сесть и передохнуть, а заодно и обдумать дальнейшие действия.

Он сидел, словно птица на жёрдочке, и думал.

Потом повернул голову вверх и посмотрел на расселину. Она заметно приблизилась, но нечего и думать добраться до неё, выдалбливая ход в Стене. Несмотря на поразительную мягкость камня, такая работа займёт не один день.

«Ну и что? — подумал Монт. — Конечно, хорошо первому добраться до верха Стены. Но если не получается в одиночку, почему не действовать сообща? Почему люди не могут объединиться? Передают секреты из поколения в поколение, от отца к сыну, от деда к внуку, надеясь, что те, кому повезёт, смогут выбраться наверх, используя труд и опыт предков, без помощи чужих людей. Каждый выбирается сам. Почему?

А может, так проще? Может, когда-то пробовали действовать совместно, но у них ничего не получилось? Начали спорить о месте подъёма, о величине крючьев, толщине верёвки, методах её плетения… Никто не доверял соседу, потому и разошлись по разным участкам? Поэтому до сих и не смогли подняться на Стену».

Монт решил переночевать в выдолбленной нише. Но из предосторожности следовало закрепиться.

Осторожно проворачивая крюк, Монт, как буравом, просверлил пару отверстий, а затем также осторожно ввернул винтовые крючья. Хоть лежать придётся на твердой поверхности, а не в гамаке, всё же лучше подстраховаться. Он привязал себя парой верёвок, и уснул.

Утром Монт поднялся повыше, к границе облаков и продолжил движение к расселине. Но попытки не увенчались успехом: удары лишь откалывали куски от скального массива, не позволяя надёжно зафиксировать крюк. Монта охватило отчаяние. Опять возвращаться! А он так надеялся, что именно на этот раз повезёт, и он доберётся до верха Стены… Стоп! А если попробовать там, где порода ещё мягче? Там, где не держатся крючья? Зачем-то у него надеты когти!

Монт перебрался на противоположную сторону пологого гребня, к отцовским крючьям. Так. Вот здесь отец пробовал вбить крюки, а они не держались: скала вся истыкана дырками. Значит, здесь.

И, широко размахнувшись, вбил когти правой руки в скалу. Попробовал повиснуть на одной руке — когти держали. И тогда он решился на отчаянный шаг: поочередно отводя руки для замаха, с силой вонзал их в пузырчатую породу, подтягивался, зависал, вбивал в камень когти ног — и полз наверх. Верёвка разматывалась следом. Но Монт знал, что она не поможет, разве что перережет пополам, если он сорвётся — со слишком большой высоты придётся падать.

Пару раз он останавливался, с размаху вбивал по кольца железные штыри крючьев и всякий раз убеждался, что крюк свободно болтается в получившемся отверстии. Но всё же оставлял их: по крайней мере, немного задержат падение.

Монт не хотел смотреть ни вверх, ни вниз, боялся отчаяться, увидев, что ползти кверху придётся очень долго, а возвращаться назад — ещё дольше. Он смотрел прямо перед собой, на неровную поверхность камня и вспоминал, где мог видеть такую же структуру? Где-то он карабкался по такой скале, когда учился лазать по скалам? На Севере?

Рука при ударе не встретила ожидаемого сопротивления и глубоко ушла во что-то мягкое.

Монт поднял глаза. Расселина! Он всё же до неё добрался. Куда она его приведёт? И приведёт ли?

Трещина неожиданно оказалась почти сплошь забита тёмной землей — почти такой же, какая на полях в Долине. Нет, не такой: в Долине земля немного светлее. А может, Монту показалось, что цвета отличаются: он давно не занимался своей делянкой.

«Но откуда взялась земля?» — задавал он себе вопрос, и ответ подгонял Монта лучше всякой другой мысли: очевидно, что землю снесло в расселину сверху, дождями или ветром. Она накапливалась постепенно, вероятно, с самого дня образования расселины… или Долины.

Разгребая грунт, Монт добрался до твёрдого камня и полез вверх, словно червяк.

Земля осыпалась, проваливаясь под ногами, Монт скользил, сползал вниз, туда, где только что был, но вновь поднимался, и, упираясь когтями рук, ног, коленей и локтей — вот когда пригодились когти! — продолжал упорно ползти вверх. Он лишь на мгновение содрогнулся — когда полностью скрылся в скале. Но свет сюда пока проникал, пусть и слабо, воздух тоже был свежий, не затхлый, и у Монта появилась сначала маленькая, но затем всё более и более крепнущая уверенность в том, что рано или поздно он доберётся до верха.

Расселина, сделав несколько извилистых изгибов по Стене — здесь она была совсем неглубокой — уходила в толщу камня. Но зато лезть можно без верёвки и без крючьев. Да и некуда их забить — разве если очищать от земли каменные уступы, по которым карабкаешься. Но зачем это, если можно передвигаться проще: с уступа на уступ, оскальзываясь на рыхлом или излишне мокром грунте.

Чем выше он поднимался, тем меньше земли становилось в расселине. И это показалось Монту странным. Но обдумывать, почему так произошло, не было времени и сил. Монта гнал вперёд азарт. Ему казалось: ещё чуть-чуть — и он выберется наверх, в иной, лучший мир.

По крайней мере, ползти так безопасней: страховка не требовалась. И Монт оставил одну из двух оставшихся у него верёвочных бухт. Оставил в месте, где расселина уходила с поверхности Стены в глубь каменной толщи, края её начинали смыкаться, словно придавленные искривляющимся сводом, зато ход наверх значительно расширился. И земли на каменных извивах ступеней стало меньше.

Монт углубился в расселину — она уходила в самую толщу каменной стены, и у Монта сжалось сердце, когда он подумал, что придётся ползти в кромешной темноте и, может быть, больше никогда не увидеть света. Но он прогнал от себя эти мысли: расселина могла вести только наверх. А куда ещё? Каменный свод, закругляясь, уходил влево, к сияющей золотым солнцем щели. Расселина вела вправо.

Перед тем, как проститься с дневным светом, Монт бросил взгляд на Долину. Но увидел одну клубящуюся облачную мглу: он снова находился над облаками.

«Вот почему расселина не видна снизу, — подумал Монт, — мешают облака!»

Вынужденный остановиться для отдыха — прикинув оставшийся путь, Монт понял, что без отдыха не сумеет выбраться, несмотря на охвативший его бурный порыв. Отдыхая, он раздумывал, почему земли в каменном лабиринте становится меньше?

«Если там, наверху, над Стенами (от этой мысли сладко заныло под ложечкой), была рыхлая почва — а её не могло не быть! — то, смываемая дождями в трещину и увлекаемая ими вглубь, она должна была перемещаться всё глубже и глубже. Но почвы не могло быть много — и поэтому с верхних участков расселины её давно смыло!»