— Ты знаешь, что у вас с Милнером жены испанского происхождения, обеих зовут Мария?

Ньюмен прищурился:

— Жену Милнера зовут Соня или что-то в этом роде, а ее брат — раввин.

— Она умерла, Джейк. Около шести лет назад. Он женат уже четыре года на женщине из Венесуэлы, тоже бывшей вдове. У нее одиннадцатилетняя дочка от первого брака.

— Плутишка Дейв Милнер, который бегал за шестнадцатилетними девочками из приходской школы? Его жене следовало бы держать ребенка подальше от него.

Клингер улыбнулся:

— Люди меняются, Джейк. Я помню время, когда ты ходил пешком на Дальние Скалы, до визитов к… э-э-э… к психологу. Милнер тоже посещает Бернштайна.

— Дейв Милнер?

— Фактически каждую неделю. Ты ходишь только два раза в месяц.

Клингер бросил папку назад, выбрал другую, необычно тонкую. Он говорил быстро, а Ньюмен раскачивался перед ним на каблуках.

— Чарльз Айвс, репортер «Геральд», погиб прошлой ночью, упав с крыши или верхних этажей жилого дома между Семьдесят четвертой и Парком…

— Сорвался, прыгнул или столкнули? — спросил Истерли. — А верхний этаж — любой из верхних этажей или же пентхауз Фрэнсис Мак-Алистер, всемирно знаменитого федерального прокурора?

— Я слышал об этом по радио, — сказал Ньюмен.

— Да, — подтвердил Клингер. — Хорошо. Невзирая на то, что Майлз уже сформулировал собственное мнение, мы хотели бы произвести расследование. Дверь на крышу намертво завалена снегом, так что о крыше мы упомянули только для проформы. Апартаменты Мак-Алистер обрамлены террасой с южной стороны, где Семьдесят четвертая улица. Были кое-какие признаки, что кто-то перебрался через край, но ничего определенного, никаких свидетельств. Почти всегда ветер начисто выметает снег с этой части террасы. К тому же по описанию места происшествия видно, что патрульные и команда из полицейского участка не сразу сообразили, кто такая Мак-Алистер.

Медик-эксперт определил время, когда наступила смерть — около полуночи, плюс-минус час. Мак-Алистер утверждает, что вернулась домой около десяти тридцати и к одиннадцати тридцати уже спала. Она говорит, что Айвса в ее квартире не было. Однако он бывал там раньше — по работе и как гость, написал статью о ней в свою газету пару месяцев назад и взял несколько интервью. Он и совсем недавно тоже заходил. Один из привратников рассказал полицейским, что Айвс входил в число парней, которых Мак-Алистер случалось приглашать на обеды. Всех вместе — никогда. Каждый раз — одного. Мак-Алистер подтвердила, что Айвс побывал у нее в гостях неделю тому назад, на коктейле, где собиралась масса народа.

Мы берем это дело из полицейского участка. Слишком горячее. Компьютерная программа показывает, что вы с Милнером идеально подходите друг другу и к этой работе. Мы не доверяем машине решать вопросы увольнения персонала, Джейк, не беспокойся. И это не то, что некоторые умные засранцы называют игрой в свидания. Здесь мы не смотрим на совместимость сотрудников, нам нужны лучшие команды для каждого конкретного дела, особенно такого, где ожидается слишком много внимания со стороны печати и телевидения.

— Дейв знал Айвса. Подробности мне неизвестны, но несколько лет тому назад, семь или восемь, Айвс освещал убийство, которым занимался Дейв. Айвс увлекся вдовой потерпевшего и вмешался в расследование Дейва.

Значит, Дейв, вот так. Дейв и Джейк. Старые друзья. Как в этой песне, что Мария, его Мария, так любит: Вилли Нельсон и Роджер Миллер, и кое-кто еще. Играют в крокет, бросают подкову и сидят в парке на скамеечке, рассказывая небылицы о старых подружках. Они с Милнером могли бы рассказать байки о жуликах, массовых убийствах и разных подонках, которых когда-то накрыли.

— Айвс был одиночкой, — сообщил Клингер, — холост, родители умерли, ни братьев, ни сестер, ни близких друзей, даже на работе. Во времена, когда Дейв его знал, у него была подружка, как помнится. Красивая, умная, хорошо знающая, что почем. Необходимо ее найти, она может быть в курсе, чем Айвс занимался в последнее время. Дейв тебе об этом расскажет… Тебе приходилось вести несколько щекотливых политических дел, Джейк. По этой причине программа выбрала тебя. Поделл так говорит. Видишь, человек умеет разбираться в советах машины. Это не тот случай, когда слепой следует за безумным.

Славно сказано. Кто ему такое выдал? Ньюмен удивился, обычно Клингер совсем не так говорит. Так может говорить Бернштайн, и Ньюмен тоже — когда вспоминает, о чем беседовал с психологом, и еще парочка полицейских, которые признались, что они ходят к доктору. Может, все полицейские в отделе ходят к Бернштайну. В таком случае, он будет не единственным, кто скажет слово, которое собирается сказать. Бернштайн считает, что его не просто можно употреблять, его иногда жизненно важно, необходимо употреблять, если требует ситуация.

— Нет.

— Что «нет», Джейк? — Клингер раздраженно дернул головой.

— Нет. Я не буду работать с Милнером.

— Мы не говорили о постоянной паре, Джейк. В зависимости от дела, в чем и суть.

— Нет.

Истерли попытался урезонить:

— Джейк.

— Вы говорите, слепой не должен следовать за безумным, я утверждаю: зрячий не должен следовать за мудаками.

— Джейк, — настаивал Истерли без особой надежды.

Клингер встал со стола, обошел его и сел в кресло:

— Это приказ, лейтенант Ньюмен. Или подчиняетесь, или вон в снег искать другую работу. Возможно, вместо изучения истории искусств вы начнете красть картины. Наслышан, что это довольно доходное занятие. Майлз, когда будете уходить, попросите Кристину зайти ко мне.

Милнер сказал:

— Ну-ну.

Выглядел он так, будто только что вышел из-за столика в «Джо и Роуз» или «Пост-Хауз», за которым было полно крутых светских львов и крупных транжир, парней, которые называют Синатру просто Фрэнком. Он был с непокрытой головой, обут в дорогие черные мокасины с кисточками, но каким-то образом его волосы — дорогая подбритая стрижка, — как и его ноги, оказались сухими. Воротник дорогого темно-синего пальто поднят, а вокруг шеи намотан кашемировый шарф серого цвета. Он посмеивался над паркой Ньюмена, его кепкой с ушами и утепленными ботинками.

— Ты выглядишь, как Нанук с чертова Севера, Ньюмен.

— Подойди сюда на секундочку, а, Милнер?

Ньюмен отвел Милнера ко входу в кабинет врача, затем повернулся спиной к ветру, так что Милнеру пришлось подставить лицо снегу, и когда он, защищаясь, втянул голову в плечи, Ньюмен сказал на ухо партнеру:

— Одна подначка, только одна, и ты получишь пулю в коленку.

Милнер рассмеялся, подставив разинутый рот ветру и вдыхая снежинки, как фантастический монстр.

— Я читал заметку в «Ньюс» про парня, который напал на тебя, Ньюмен. Будь осторожен в разговорах с прессой. Они таят злобу на всех вокруг и могут смешать тебя с дерьмом. Кто бы ни писал заметку — не был обычным полицейским обозревателем. Не буду убеждать тебя, что ты не должен разговаривать ни с кем, кроме обычных полицейских журналистов. Ясно одно — тот, кто написал этакую вонючку, имел на тебя зуб и выставил тебя чуть ли не косноязычным. Неприятный оборот для всех, Ньюмен. Из-за этого мы выглядим как толпа сраных придурков. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Есть только один придурок, — ответил Ньюмен. — Его мы в расчет брать не будем и давай скорее примемся за дело. Только один…

Милнер вынул левую руку из кармана (перчаток он не носил), посмотрел на золотые часы, по всей видимости, дорогие. Потом полюбовался бриллиантовым колечком на мизинце, слегка повернул его до правильного положения.

— Надеюсь, под твоей глупой паршивой курткой надето что-нибудь приличное. У нас через пару минут состоится свидание с самой сексуальной чиновницей. Хочешь осмотреться или примешь на веру, что ничего не обнаружено здесь, внизу, кроме места, где он приземлился?

В самую лучшую погоду, когда стоит один из редких ясных весенних дней и город выглядит, словно лесной питомник, а все женщины на улице кажутся стройными и длинноногими, спешащими на коктейль с Робертом Редфордом, Ньюмен принял бы на веру слово почти любого копа, полагавшего, что ничего не было найдено у подножия здания, с которого упал человек, или спрыгнул, или его столкнули. В теперешнюю погоду, когда пальцы на ногах замерзли до такого состояния, что он их совсем не чувствовал, он принял бы на веру подобные заявления и многих полицейских, которым не доверял в нормальных условиях. Но Плутишке Дейву, утверждающему сейчас, что не осталось никаких следов там, куда человек прыгнул, или упал, или его столкнули, он не поверил и сказал: