— Тогда в чем же дело? — Гриняк застегнул воротник рубашки, завязал галстук и отправился по своим делам.
— А почему именно ты? — спросила Энн Джонс в 5.24.7… 8… 9.
— Что ты имеешь в виду? — уточнил Каллен.
Она раздраженно передернула плечами:
— Почему люди сразу же начинают лавировать, когда спрашиваешь их о чем-то напрямик? Вчера по телевизору показывали «Тутси». Это превосходный американский фильм. В нем есть эпизод, когда Тери Гарр подходит к Дастину Хофману, чтобы спросить его, почему он не явился на свидание. Но на том женская одежда, поэтому он мчится в ванную и кричит оттуда: «Я не могу подойти к двери, потому что принимаю душ, и мне в глаза попало мыло». Наконец он все же впускает ее, выходя к ней навстречу, завернувшись в полотенце, и говорит: «Сэнди, какой ужас! Я принимал душ, и мне в глаза попало мыло». Она смотрит на него как на идиота. В сущности, это типичный разговор между мужчиной и женщиной. Она говорит: «Я хочу тебя». А он кричит: «У меня мыло в глазах».
Каллен ерзал, сидя на крыле полицейского автомобиля, и наблюдал, как в дом номер 119 входят копы и как они выходят из него. Энн напилась кофе и пребывала в возбужденном состоянии.
— Когда бы ты ни заговаривал о Стори, ты никогда не называл его своим приятелем. Я сама провела с ним месяц, и он никогда даже не упоминал твоего имени. Возможно, я знала его больше, чем ты. Зачем тебе нужно утешать его сестру? Да, я ревную. Было бы ненормально, если б я не ревновала тебя к кинозвезде, особенно к такой… яркой.
— Я не думаю о ней как о кинозвезде, — сказал Каллен. — Я думаю о ней как о костлявой младшей сестренке Чака Стори.
— Так ты все же думаешь о ней… Ты называешь его Чак? А как он тебя называл? Джо?
Каллен указал пальцем на человека, идущего по улице:
— Парень в желтой рубахе — Тони Липпо из криминальной полиции.
— Он называл тебя так. Он называл тебя Джо, не так ли?
— Тебе следует поговорить с Тони. Ты от меня ничего не слышала, но спроси его, не оставил ли убийца какого-нибудь послания. Ну, ты знаешь, граффити.
Энн тряхнула головой.
— Вообще-то надо говорить: граффито. На стене было написано только одно слово — «Ралей».
Энн задумалась.
— Том Вэлинтайн. Твой друг Том Вэлинтайн.
Эта теория привлекала многих.
— Я не вижу здесь смысла. Здание «Ралей» не поджигали. И даже если бы его подожгли, ради чего это сделали? Чтобы получить деньги по страховке? Чтобы выкурить оттуда незаконно проживающих там людей? Это все мелочи, а Стори вел крупную игру.
— Ты совсем недавно говорил, что плохо его знал.
— Я давал ему ключи от своего дома, — сказал Каллен.
Она беспомощно развела руками:
— Что ты ему давал?
— Мы тогда были молодыми — Чак, Том и я. Эта мысль пришла в голову Чаку. Он предложил нам обменяться ключами от наших домов. Только Чак жил в квартире, а Том и я жили в частных домах по соседству. Мы обменялись ключами в знак нашей… дружбы.
— Мальчишество, — вымолвила Энн и увидела, что Каллен погрузился в воспоминания. — Что ты хочешь сказать?
— Ничего.
— Что ты хочешь сказать, черт возьми?!
— Во время своей свадьбы Чак дал мне ключ от своего дома, вот этого дома. Он лежит в ящике моего письменного стола.
— А Тому он дал ключ?
— Если даже он дал ему ключ, это вовсе не значит, что Том убил Чака. И это не значит, что Стори организовал поджог «Ралей». Не нужно его слишком хорошо знать, чтобы понять — человек он порядочный.
Она прикоснулась к его руке:
— Ты прав, и я вовсе не хочу сказать, что твой друг был плохим человеком. Но я провела с ним месяц и заметила одну вещь. Я заметила, что он, как и многие другие люди, молчит, как рыба, или начинает бушевать, если разозлить.
Каллен ничего не ответил.
Энн спрыгнула с крыла автомобиля и стала напротив него. Боже, она отлично выглядела — вязаный жакет с короткими рукавами цвета хаки надет поверх белой котоновой футболки, на которой нет ни надписей, ни рисунков; штаны цвета хаки, кожаный ремень, косичка, заплетенная по французской моде, и искусственные зубы во рту. (Она называла их зубами счастья, посмотрев по 13 каналу телевидения документальный фильм, из которого узнала, что у Клеопатры и Сандры Дэй О’Коннор, а также у Лорен Хаттон были точно такие же проблемы с зубами, как и у нее).
— Ну так как же называл тебя Стори в молодости?
И пахло от нее великолепно.
— Ты всегда пользуешься этими духами, когда отправляешься на место происшествия, чтобы написать статью об убийстве?
— Это «Исати Жевенчу».
— Я помню одну поэму Катула, которого мы изучали в колледже. Он говорит там о себе, что страшно любит аромат женских духов и готов превратиться в один большой нос.
— На самом деле он хотел бы стать одним большим членом. Все мужчины хотят этого. Стори называл тебя Джой?
— …Змей.
— Змей? — она сказала это так громко, что несколько полицейских, репортеров и телеоператоров посмотрели в их сторону.
— Мы были мальчишками.
— Змей-Каллен, — засмеялась Энн.
Он боялся, что она сейчас начнет всем рассказывать о том, как его звали в молодости, и поэтому сказал:
— Есть кое-что новое по делу Дин. Никому не говори, что я рассказал тебе об этом. Стрелявший человек оставил портфель в квартире Дин.
— В самом деле? Почему ты раньше мне об этом не сказал? Ты ведь давно знаешь об этом, верно?
— Я не могу сообщать тебе секретные сведения. Люди знают о том, что мы встречаемся.
— Ненавижу эти эвфемизмы.
— Люди знают, что мы мастурбируем друг перед другом.
Она покраснела:
— Ты говорил кому-то об этом?
— В портфеле оказались секретные бумаги из департамента полиции. Досье.
— Значит, стрелявший — полицейский?
— Совсем не обязательно. Есть и гражданские служащие, которые имеют доступ к этим бумагам. (Циммерман назвал бы их штатским персоналом, имеющим доступ к документам).
— Ты уклоняешься от сути вопроса. Этот человек служил в департаменте и, возможно, занимал высокий пост, верно?
— Я тебе ничего не говорил.
— Что это за документы? Досье на кого?
— Маслоски нам их не показывает.
Энн достала из кармана жевательную резинку и начала жевать ее.
— Откуда вы знаете, что портфель принадлежит стрелявшему?
— Хороший вопрос. Мы не знаем, кому он принадлежит. Но предполагаем, что это портфель преступника, так как у Дин такого портфеля не было.
— А отпечатки пальцев?
Каллен пожал плечами.
— Змей.
— Не называй меня так.
— Тогда ласка, — она потянулась к нему, извиняясь за то, что сказала. — Извини, я не хотела.
Каллен сунул руку в ее карман.
— Эй! Только не здесь.
— Дай мне жевательную резинку.
— У меня больше нет.
— У тебя она есть.
— Да, есть, — она вынула из кармана пластинку, сняла обертку и сунула резинку ему в рот.
— Всякий, кто видит это, скажет, что мы встречаемся, — заметил Каллен.
Энн улыбнулась и легонько коснулась его рукой.
Он поправил воротник ее жакета.
— В ближайшее время я буду очень занят.
— Некоторые люди мать родную убили бы за возможность провести один вечер с Верой Иванс.
— Здесь говорят, что люди продали бы свою мать. Я полагаю, что таким образом ты выражаешь свое отношение к своей матери.
— Или к Вере Иванс.
— Ты не из ее поклонниц?
— Она слишком… совершенна.
— На мой взгляд, она просто костлявая младшая сестренка Чака Стори.
Энн прикоснулась рукой к щеке Каллена:
— Так вот почему ты побрился? Я волнуюсь, ибо и сама когда-то была костлявой младшей сестренкой своего брата. А взгляни-ка на меня сейчас.
Два офицера криминальной полиции вынесли из дома номер 119 резиновый мешок с телом убитого и погрузили его в машину скорой помощи.
— Прах к праху, — сказала Энн. — Сын лавочника достиг богатства и всяческих высот. А теперь он только прах.