Дофине представили принцев крови: Конде, Конти, герцога Орлеанского и его сына Луи Филиппа Жозефа, носившего в то время титул герцога Шартрского (Орлеанским он станет в 1785 году после смерти отца). Сказочно богатый благодаря женитьбе на дочери герцога де Пантьевр, потомка признанного бастарда Людовика XIV, то есть принца королевской крови, этот повеса и щеголь станет настоящим злым гением Марии Антуанетты, всегда считавшей его интриганом и лицемером. Стоя первым в династической очереди наследников, он внесет весомый вклад в поток клеветы, который через несколько лет обрушится на королеву. Многие памфлеты, направленные против Марии Антуанетты, будут сочиняться и печататься на деньги Шартра. Возглавляя ложу Великого Востока и поддерживая философов, он создал себе репутацию вольнодумца.

Утром 15 мая королевская семья и двор отправились в Версаль. Дорога долгая, тем более что толпы восторженных французов выстраивались на пути следования кортежа, чтобы увидеть дофину. «Французы редко видят своего короля. Показывая мне, как они любят короля, которого я считаю своим вторым отцом, они тем самым выражают доброе отношение ко мне», — тактично высказалась Мария Антуанетта. В тот майский день кортеж до Версаля не доехал, пришлось остановиться в Булонском лесу, в замке Ла Мюэт. Там Марии Антуанетте представили братьев дофина: болезненно толстого Луи Станисласа Ксавье, графа Прованского, и стройного красавца Шарля Филиппа, графа д'Артуа. Прованс, образованный, начитанный и наиболее способный к политике, отличался коварством и тщеславием. Наставник «детей Франции» герцог де ла Вогийон прозвал его «плутом». Говорят, Прованс был тайно влюблен в Марию Антуанетту, а когда понял, что ничего не добьется, стал мстить, распуская порочащие ее честь слухи и оплачивая сочинителей скабрёзных куплетов и памфлетов. Артуа, обворожительный юнец, остроумный франт, легкомысленный и беззаботный, прозванный Вогийоном «сорванцом», сразу пришелся дофине по душе: она почувствовала сходство их характеров. Впоследствии их станут часто видеть вместе: они будут резвиться в Версальском парке, играть в спектаклях, ездить на прогулки и, надев маски, посещать балы в Парижской опере. Столь близкое общение не пройдет незамеченным, и поползет слух, что отношения Марии Антуанетты с Артуа более чем дружеские. А вскоре, подкрепляя сей слух, в книжных лавках из-под полы станут продавать грубый и непристойный памфлет «Любовь Шарло и Туанетты».

Вечер 15 мая омрачила сильная гроза — с громом, молниями и проливным дождем. Зато утром выглянуло солнце, и в его золотистых лучах Мария Антуанетта впервые увидела знаменитый дворец, которому отныне суждено стать ее домом и миром. Нарядное строение не оставило юную дофину равнодушной, и она без умолку выражала свои восторги сопровождавшим ее придворным дамам. С чем она могла сравнить версальское великолепие? Только с Шёнбрунном, однако при сравнении любимый дворец показался ей маленьким деревенским домиком. Несмотря на множество неудобств (отсутствие элементарных туалетных комнат, плохо обустроенные камины, отчего зимой все его обитатели, включая короля, мерзли; множество переходов и закоулков, где легко заблудиться), роскошное убранство большого Версальского дворца по-прежнему поражало всех, кому довелось в него ступить.

Приготовления к венчанию проходили в бывших апартаментах Марии Лещинской, показавшихся дофине огромными и ослепительно красивыми. А когда ей принесли великолепное свадебное платье и вручили драгоценности, среди которых было и роскошное жемчужное ожерелье, завещанное ее дальней габсбургской родственницей Анной Австрийской супругам французских королей, она с трудом удержалась, чтобы не захлопать в ладоши и не запрыгать от радости как дитя. В сущности, она и была ребенком, добрым, любящим и привыкшим, что ее все любят. Поэтому, когда ей представили двух младших сестер Людовика: И-летнюю толстушку Клотильду и шестилетнюю Елизавету, находившихся под опекой мадам де Марсан, она тотчас прониклась к ним искренней симпатией. Но общество Клотильды будет радовать ее недолго: в 1775 году брат выдаст ее замуж за Карла Эммануила, герцога Савойского и будущего короля Сардинии и Пьемонта. А Елизавета, живая, умная, с независимым характером, станет ее спутницей в самые черные часы жизни. Обожая старшего брата, Елизавета не захочет покинуть его — ни ради брака с иностранным принцем, ни ради спасения собственной жизни. Во время революции она добровольно последует за королевской семьей и разделит ее трагическую участь.

Около часа дня Мария Антуанетта в пышном серебристом платье вошла в кабинет короля, где ее уже ждал одетый под стать ей дофин, грудь которого украшал усыпанный бриллиантами орден Святого Духа. Взявшись за руки, юная пара пошла вслед за королем и принцами крови в дворцовую часовню. Вокруг гудела разряженная толпа придворных, с любопытством взиравших на молодых: так ли хороша невеста, как о ней говорят? И как там юный увалень? По свидетельствам современников, Мария Антуанетта экзамен выдержала: в платье с необыкновенно пышной юбкой она хоть и казалась совсем девочкой, однако осанка и походка у нее были поистине королевские. Дофин же, как не преминули отметить многие, дрожал от страха, краснел до ушей, руки у него тряслись, и он не сразу смог надеть кольцо на палец дофине. Тем не менее все обошлось, и архиепископ Реймсский окончательно соединил судьбу Марии Антуанетты с будущим Людовиком XVI. Затем молодожены отправились подписывать брачный контракт. Первым поставил свою подпись король, за ним скромно подписался дофин, а следом — Мария Антуанетта, ухитрившись при этом поставить жирную кляксу. И кляксу, и майскую грозу, разразившуюся вечером и заставившую отложить обещанный фейерверк на послезавтра, также сочли неблагоприятными знаками. На протяжении жизни Марии Антуанетты таких знаков будет немало, возможно, потому, что значительную их часть мемуаристы заметят уже после трагедии…

Гроза раздосадовала не столько молодоженов и придворных, сколько многочисленных посетителей парка, съехавшихся — как оказалось, напрасно — отовсюду, чтобы посмотреть на огненную феерию. Юной же новобрачной предстояло выдержать церемонию принесения присяги ее новым двором. К счастью, лично ей приносили клятву верности в основном «начальники служб» — главные интенданты, старшие конюхи, старшие горничные и т. п., иначе ей пришлось бы до утра принимать уверения в преданности ее особе. Ибо прислуги в штате состояло поистине бессчетное количество: горничные и кастелянши, привратники для каждой двери, лекари и аптекари, судомойки и полотеры, не говоря уже о кухне, где помимо поваров было занято невероятное множество слуг, начиная от водоносов и истопников и завершая точильщиками ножей. Собственный штат придворных и прислуги имели также принцы крови, так что Версальский дворец всегда кишел людьми, эффективно управлять которыми было практически невозможно. Ежегодно содержание дворца обходилось в кругленькую сумму, причем значительная часть денег вылетала буквально на ветер; на кухню, например, продуктов поступало в несколько раз больше, чем требовалось, и часть их успевала испортиться еще до приготовления; оставшиеся нетронутыми после королевских обедов блюда либо выбрасывались на помойку, либо распродавались слугами в соседние трактиры. Когда в будущем Марию Антуанетту станут упрекать в бездумных и безумных тратах, не в оправдание, но в объяснение, наверное, придется вспомнить, что манера «швырять деньги на ветер» существовала при Версальском дворе задолго до появления там австрийской принцессы и была чрезвычайно заразительна.

Одна многолюдная церемония сменяла другую. В Зеркальной галерее и в примыкающих к ней апартаментах расставили игорные столы, и король пригласил двор «на игру». В этот раз игра стала предлогом, дабы дать возможность подданным поглазеть на убранство дворца и полюбоваться на молодых супругов. В те времена вход в Версаль был открыт каждому, кто одет прилично; мужчинам предписывалось иметь шпагу и шляпу; впрочем, шпагу и шляпу всегда можно было взять напрокат у входа во дворец или в парк. Современники писали, что из-за множества темных закоулков и переходов некоторые бродяги, раз проникнув во дворец, ухитрялись жить там неделями, пока их наконец не обнаруживал дворцовый караул и не вышвыривал вон.