Вепрев говорил громко и весело. Но вот он внезапно остановился и умолк, разглядев резкое движение Рычкова. Солдат, шагнув к краснофлотцам, щупал сердитым взглядом их лица.

— Верно, что мало, — и тысячи людей в таком деле мало! — выпалил он, возмущенный тоном Вепрева. — А вот одного дурака и того будет много! Ни доверия к словам, ни желания слушать его. Идемте, — помолчав секунду, предложил Рычков, повернувшись к своим спутникам. — Нам не по дороге с этими людьми!

А когда солдатские шаги растворились во тьме, Серов угрюмо заметил Вепреву:

— Ты думаешь, что очень красиво высказался?

— В иное время мы были с тобой одинакового мнения о них, — огрызнулся Вепрев. — А вообще сдались они мне… Давай-ка лучше побыстрей ногами будем работать!

Но скоро им пришлось работать не только ногами, но и руками, — надо было ползти.

Наконец, впереди заблестела вода оросительного канала «Неволька». Влажный воздух нежно коснулся пересохших губ Вепрева. Его, однако, это вовсе не радовало. Он ждал еще больше тьмы, чтобы разогнуть затекшую спину и быстрей, во весь рост двинуться дальше.

Во время нового отдыха в зарослях молодого ольшаника, комкая бескозырку, Серов полушепотом говорил:

— До войны и в дурном сне не могло такое присниться! А сказал бы кто, — искрошил бы!

— Тсс… — Вепрев приподнял руку. — Полюбуйся вон!.. Отшагивают, ну, как дома у себя!

Из-за бугра в лощину выходила колонна немецкой пехоты. Вепрев сдернул с плеча автомат, но сейчас же опустил его.

Почти следом за немцами, держась ближе к откосу канала, поползли и матросы, скрытые тьмой. Вепрев полз впереди. Он часто поднимал голову и огладывался, затем снова припадал к земле и продолжал ползти, широко раскидывая ноги, загребая под себя колючий бурьян.

— Гады! — стонал Вепрев, стиснув зубы. — До чего обнаглели.

— Перестань бушевать, — уговаривал его Серов. — Не бесись, не трави мою душу! Поживей работай ногами, да помалкивай! Из-за твоей глотки пропадешь…

На станции Терек и в прилегающем к станции поселке бушевал пожар. Небо наливалось багряным заревом. Ночь была жаркая. Тягостная духота, мешавшая дышать, утомляла. Зарево все глубже и шире вплеталось в синевато-черные тучи. А степь гудела и рычала моторами, трескучие вспышки огня причудливо освещали ее дали.

— Отдохнем, — предложил Вепрев. — Сколько мы отмахали? Петляем как зайцы, а противник все время впереди…

Серов промолчал. Вдруг близко послышался хруст: под чьими-то ногами ломался сухой бурьян. Моряки присели, озираясь. Вблизи торчали чахлые кустики, на молодых ивах у канала пугливо трепетала листва. Далеко позади, взмахивая над землей желто-красными крыльями, металось пламя.

Опираясь на руки, Вепрев настороженно озирался вокруг. Серов невольно подумал: трусит… Он тихо спросил:

— Почему у тебя руки дрожат?

— А ну, подь ко мне, — скороговоркой позвал его Вепрев. — Взгляни! Да вот в ту сторону! Или глаза твои дымом выело? Теперь видишь?

Серов напрягал зрение, глаза его начали слезиться, но он ничего не мог различить. Вепрев выругался.

— Эх, друг мой… Пентюх из тебя, а не разведчик. Ну вон же, вон!

Серов рассмотрел странно прыгающие серые тени. Они то припадали к земле, то поднимались, размахивая руками, точно играли в какую-то игру.

— Что же это, Митя?

Вепрев почесал затылок.

— Не понимаешь? Прислушайся: окопы роют!

— По-настоящему развернули фронт. Значит, по-доброму нам отсюда не выбраться. Нож, Митя, не потерял?

— Шевельнетесь — смерть! — вдруг по-русски сказали негромко, но грозно.

Вепрев быстро обернулся, чтобы не получить выстрела в спину, схватился за нож, но в это же мгновение крепкие руки повалили его на землю и заткнули рот.

Над степью лежала прежняя тишина.

Минут десять спустя Вепрев и Серов стояли перед стройным чубатым человеком, который не особенно интересовался ими. Вокруг продолжалась неутомимая пляска темных фигур. Осыпалась земля, глухо позвякивали лопаты. Здесь же невысокий коренастый человек наставительно говорил кому-то:

— Вы пойдете в штаб батальона, а там решат, куда вам дальше. Может быть, и оставят… Здесь вам сейчас не место!

Женский голос, знакомый Вепреву, возражал:

— Напрасно уговариваете. Вы хотите напугать меня, потому что я женщина.

— Я вас не уговариваю, а требую!

— Воевать — у нас право равное!

— Воевать и без вас есть кому.

— Вы знаете, сколько нам пришлось выстрадать? От самого Харькова… Легко сказать — уйдите! Нас осталось только трое!

Пока продолжался этот разговор, Серову и Вепреву развязали руки. Поняв, что попали к своим, злясь на приземистого человека, который верховодил всеми, Вепрев процедил сквозь зубы:

— Невежливо встретили, получается! Я черноморец, а вы меня скручивать?! Дмитрия Вепрева связать!..

— А я командир отделения, старший сержант Евгений Холод. Познакомимся, черноморец!

Этот голос, спокойный и задушевный, вдруг вызвал у Вепрева желание обнять старшего сержанта Холода. Однако матрос сдержался. Протянув руку, он проговорил примирительно:

— Тонуть, так разом, — миримся, а?

Мы не ссорились, — ответил Холод. — А тонуть я не хочу и вам не советую. Дрянь дело — тонуть! Мы пришли сюда бить оккупантов, моряк. Вот к нам и пристраивайтесь…

Чубатый человек, молча изучавший матросов, спросил неожиданно:

— Есть хотите?

Далеко в степи по-прежнему видны были слабые отсветы пожара. У Терека громыхали глухие взрывы. Предвестниками грозы в небе забились неяркие сполохи. Где-то гудели моторы, доносился сыпучий треск гусениц.

Майор Симонов знал, что немцы до рассвета наступать не намереваются. Пехотные части врага накапливались между станцией Терек и разъездом Солнушкин.

На командный пункт батальона с КП полка подтянули телефонный провод. Батальонные телефонисты налаживали связь с ротами.

— Вы понимаете, Тамара Сергеевна, — глуховато продолжал Симонов, — бывает, рана вовсе не смертельная, а человек умирает.

— Случается, Андрей Иванович.

— А почему это «случается»? Нужно держать санитаров ближе к переднему краю.

— Дело не только в быстроте оказанной помощи, Андрей Иванович. Шоковое состояние…

— Это вам лучше знать, — оборвал ее Симонов. — Запомните только: за каждый такой случай отвечаете вы.

— Обо мне вам нечего беспокоиться, Андрей Иванович, — ответила Магура сдержанно. — Не первый раз в бою.

— Ну-ну, — более дружелюбно проговорил Симонов, — выбирайте, что для вас легче: или будете спасать людей, или отвечать родным умерших. На вашем месте я выбрал бы первое.

— А все же будете писать родным убитых?

— Если убит в бою, — дело иное: храбро погиб, сражаясь за Родину. А что мы напишем, если человек был ранен и умер по нашей вине?

Провожая взглядом Магуру, Симонов присел на ящик из-под патронов; против воли думалось о ней…

В боях в районе Калуги он был ране в плечо. Полковой врач Магура отправляла его в медсанбат. «Что, Тамара Сергеевна, расстаемся?» — спросил тогда Симонов. Матура усмехнулась, пожала плечами и не ответила на вопрос. «Дружба наша, — сказал он ей еще, — была, как спичка, — огонь горячий, а пламя короткое».

А эта вторая встреча произошла совсем неожиданно. Майор не искал ее и почему-то был уверен, что она никогда не произойдет. Но однажды, возвращаясь из первой роты, Симонов увидел знакомую женскую фигуру. Откинув голову, опершись обеими руками позади себя о землю, раскрасневшаяся и загорелая, Матура сидела на обочине дороги, с удивлением глядя на него.

Он хотел казаться равнодушным, но не смог сдержать радостной улыбки и чуть не бросился к ней.

— Откуда вы взялись, Тамара?! — невольно выдавая свою радость, почти вскрикнул он.

Однако проходили недели, и сомнение в возможности сближения с Магурой не исчезало у Симонова.