Далее в «Журнале» записано, что «артиллерия нашего правого крыла приблизилась к реке, повернула свой огонь против колонн, находившихся у моста, и вынудила их занять более удалённую позицию. Стрелки Пермского, Могилевского полков и 3-го батальона Эстляндского полка, желая использовать это отступательное движение, перешли по мосту, не дожидаясь приказа. Несколько эскадронов кирасирской дивизии Думерка, размещённые недалеко от берега, бросились на них, отбросили их в беспорядке к мосту и перешли его в свою очередь. Эти кирасиры продолжили свою атаку на правом берегу». Дружинин пишет, что солдаты 14-й дивизии, «ревнуя загладить неудачное действие на Сивошином перевозе», бросились на местечко и «штыками очистили, захватив много пленных, кинулись потом по мосту за речку Свольну и, далеко отделившись от оной, подали случай неприятелю послать свою тяжелую кавалерию отрезать от речки наших».

По словам Удино, «один эскадрон кирасир провёл мощную атаку на лёгкую кавалерию и пехоту, которая на мгновение отважилась перейти на эту сторону реки; он их отбросил немного дальше, чем я хотел, потому что, отогнав всё, что ему встретилось, он перешёл мост, ударил на деревню и разбил наголову всё, что там находилось. После этого момента русские более не отважились показать даже одного стрелка». Но не всё было так радужно, как пишет маршал.

В этот момент майор Тарбеев, испросив у Довре разрешения, «взять охотников для подкрепления наших стрелков», вызвал желающих для исполнения этого трудного предприятия. Первым вышел Дружинин, а за ним — вся 1-я гренадерская рота. Тарбеев быстро повёл охотников-гренадер к мосту при Свольне и прибыл туда в тот самый момент, когда французские кирасиры, преследуя русских стрелков, промчались вслед за ними через мост и, миновав мызу, понеслись в атаку на русские войска. Охотники, незамеченные кирасирами, сделали «засаду в строении, уцелевшем от пламени, а более за частоколом, окружавшем находившийся там сад». На выручку русской пехоте подоспел Ридигер с 2 эскадронами Гродненских гусар; он внезапно бросился на французских кирасир, «опрокинув их в миг, переколов и потопив большую часть в реке, остальные же с поспешностию ретировались к высотам». Когда кирасиры, отступая, мчались обратно мимо Свольны, охотники Пермского полка встретили их выстрелами из своих укрытий, так что «немногие по мосту и вброд переправились обратно».

«Остальная часть дивизии Думерка, которая приблизилась к Свольне, чтобы поддержать атаку, отошла вне дальности выстрела русской артиллерии, как только она повернула огонь в эту сторону. Эта прекрасная атака французской кавалерии, которая по неосторожности продвинулась слишком далеко, не принесла никакого успеха, и противник прекратил беспокоить наш правый фланг. Несколько колонн направились к Острому Концу под прикрытием озера, находившегося сбоку. Генерал Казачковский направил против них батарейную № 14 роту и выдвинул Навагинский полк, чтобы поддержать войска, расположенные возле деревни. Эти распоряжения внушили уважение французским колоннам, которые отступили, не сделав атаки».

«Получа приказание неприятеля более за реку не преследовать, — пишет Дружинин, — мы остановились в местечке, и неприятель отретировался, пересылаясь ядрами и картечью — чем и кончилось дело под Свольною». Довре лично поблагодарил майора Тарбеева и велел представить Дружинина к награде. «Собрав гренадер и получа из под убитых и взятых в плен кирасир лошадей, майор Тарбеев и я, верхами на лошадях перед ротою гренадер с пленниками в сумерки прибыли к полку». При этом Дружинин подчеркнул, что «из пехотных полков 5-й дивизии, находившихся тогда для прикрытия орудий, в стрелках была только одна рота Пермского полка на подкрепление 14-й дивизии и была в охотниках, а не по наряду».

Итак, Довре не пошёл за реку, так как неприятель занимал выгодную позицию на противоположном берегу; туда вёл только один мост, а сооружение другого, из-за отсутствия понтонов в корпусе и строевого леса вблизи, заняло бы много времени. «Довре остановил свои войска возле реки. Стрелки Пермского и Эстляндского полков, поддержанные ротой Калужского полка и ротой Навагинского, разместились на левом берегу; первые впереди Свольни, а вторые впереди Острого Конца, где они должны были прикрывать сооружение переправ». «Дабы прогнать неприятельских стрелков от берега реки, приказал он — генерал-майор Довре еще подкрепить стрелков из Калугского и Навагинского полков, после сего неприятель удалился далее пушечного выстрела».

Войска обеих сторон несколько раз покушались переправиться через реку, но каждый раз были отражаемы огнём артиллерии, занимавшей весьма выгодные позиции, как с русской, так и с французской стороны. Это обстоятельство заставило Довре ограничиться одержанным успехом. «Эта небольшая река с очень топкими берегами разделяла французов и русских, — писал Марбо, — и было очевидно, что тот из двух генералов, кто попытается форсировать эту реку в столь неблагоприятном месте, потерпит кровавое поражение. Поэтому ни Витгенштейн, ни Удино не собирались переправляться через Свольну в этом месте… Канонада была весьма ожесточённой и совершенно бесполезной, потому что орудия и той и другой армии были не в состоянии попасть в противника. По этой причине… преимуществом не обладала ни одна из сторон». Марбо посетовал на то, что Удино использовал кавалерию Кастекса для поддержки пехоты, в результате чего «мой полк и 24-й полк конных егерей в течение дня стояли под ядрами русских пушек, убившими и искалечившими многих наших людей».[113]

По словам Д’Альбиньяка, «дело ограничилось канонадой, в которой мы потеряли много людей, потому что русские стреляли из большого калибра; 2-й корпус отвечал из нескольких плохих пушек. Система генерала Дюлолуа, командующего артиллерией 2-го корпуса, заключалась в том, чтобы постоянно держать свою артиллерию в тылу армии из опасения, что она может быть захвачена; такая система не приносила никакого вреда неприятелю, который, напротив, выставлял на батарею огромную артиллерию, уничтожая всё то, что показывалось. Река Свольня, хотя очень маленькая, сильно стиснута крутыми скатами берегов, что очень затрудняло переправу».

Пиль вспоминал, что «у Свольны произошло довольно серьёзное авангардное дело, но дивизии Мерля и Вердье, которые находились в первой линии, не были задействованы; только бригада Мэзона обменялась несколькими ружейными выстрелами и перемешала своих стрелков с русскими стрелками. Дожди предыдущих дней препятствовали маневрированию кавалерии и артиллерии на местности, и без того заболоченной». Удино старался побудить русских к наступлению, но они воздерживались. «Это позволило мне заподозрить, — писал он, — что эта демонстрация маскирует движение на Себежскую дорогу. Соответственно, я отдал приказ ѴІ-му корпусу направиться в Белое, наблюдая броды в Сивошине и Черковище, а сам со ІІ-м корпусом остался на месте и, видя, что дело превратилось в перестрелку, которая приводит к ранению моих людей и безрезультатно расходует порох, я велел занять позицию вне дальности выстрела, и огонь прекратился».

Турн унд Таксис вспоминал: «Противник разместился позади Свольны, возле маленького города Коханов, и когда маршал хотел перейти эту реку 11-го, он был довольно живо встречен и его авангард отброшен. Вслед затем завязалась канонада без особых результатов, в течение которой баварцы оставались во второй линии позади леса. Поскольку было очевидно, что русские более не хотят позволять нам наступать по своему желанию, а Удино не может решиться форсировать переправу решительной атакой, он решился вечером вновь занять позицию, которую занимал 8-го, что дало повод Сен-Сиру сделать довольно ироническое замечание о манере маршала колебаться». Раненый Казабьянка сказал Марбо, «как сильно он сожалеет, видя столь неважное командование нашим армейским корпусом». Марбо согласился с этим мнением: «Его последние слова были вполне обоснованными, поскольку создавалось впечатление, что наш начальник действовал, не имея никакого плана и никакой методы. Добившись где-нибудь успеха, он преследовал Витгенштейна, не обращая внимания ни на какие препятсвия… Но при малейшем поражении он сразу начинал отступать, и ему казалось, что неприятель был повсюду». Д’Альбиньяк также заметил, что Удино следовало действовать более решительно, «без изменения плана по два или три раза на дню». Аежен вспоминал: «В течение четырёх дней я следовал за этими движениями, в течение которых не произошло ничего примечательного, разве что затруднения с пропитанием армии в этой стране песков, лесов и озёр; и, после неотступного следования за маршалом и генералом Гувьон-Сен-Сиром, который прибыл во главе шестого армейского корпуса, 11-го я поехал обратно, чтобы доставить императору детали, которые он надеялся узнать».[114]