Пиль вспоминал, что ранним утром 15 августа «маршал позволил всем войскам пройти перед собой; особенно сильно он был обеспокоен своим артиллерийским парком; лошади были чрезвычайно плохи, чтобы везти орудия и зарядные ящики через болотистую местность, которую предстояло пройти. Сидя на вязанке сырой соломы перед костром, разведённым из обломков брошенной старой тележки, командующий 2-м корпусом присутствовал при прохождении своей последней пушки — только тогда он последовал за движением своей армии, сопровождаемый швейцарской бригадой».

Дибич записал: «Противник продолжил своё отступление к Полоцку. Его арьергард хотел удержаться в Лазовке, чтобы охранять выход из теснины на дороге из Сивошино. Генерал Гельфрейх получил приказ незамедлительно занять это дефиле, чтобы обеспечить движение левого отряда; он атаковал французский арьергард и после довольно оживлённого дела отбросил его за Смоляки. Наш авангард провёл ночь возле этой деревни, отделённый от неприятеля ручьём. Главные силы и резерв оставались в нескольких верстах позади». Антоновский вспоминал, что «у деревни Смоляки французы остановились, начали удерживать наш напор, и завязалось в передней линии небольшое дело, продолжавшееся два или три часа, и потом стали отступать, а мы, по мере того, подавались вперед. Впрочем, ретирада их была в совершенном порядке. В избежание напрасной потери людей, мы не теснили их и тем давали время и свободу уходить от нас по добру-по здорову». В перестрелке были ранены 3 офицера, «нами взято в плен 200 человек отсталых, и, сверх того, оставлено в здешнем костеле, сколько можно в нем было вместить, больных и раненых, которых французы оставили нам».

«Полковник Властов, — пишет Дибич, — перешёл Дриссу в Сивошино почти без сопротивления и продвинулся до Боярщины, где остановился на ночь по причине присутствия отряда из 8.000 человек, который находился на позиции возле Белого. Генерал князь Репнин, отряженный к Дисне… отбросил противника за этот город, захватил французский госпиталь и запасы оружия, которые там находились, и вернулся затем на правый берег Двины».[133]

Вреде, стоявший у Белого, сообщил: «Утром 15-го противник атаковал мои аванпосты; он использовал этот день, чтобы построить мост на Дриссе. Стрелки поддерживали бой в течение большей части дня, я ввёл в бой только бригаду французской кавалерии Корбино, которая находилась под моей командой, и 5-й лёгкий батальон Буттлера. Между тем маршал герцог Реджио постоянно отступал со ІI-м корпусом; генерал Деруа получил приказ оставаться там в течение дня, чтобы прикрывать позицию». Майлингер рассказывал, что «в 10 часов утра главная квартира, лежавшая на линии форпостов, была побеспокоена русской лёгкой кавалерией и казаками, которые произвели разведку вдоль этой линии. Быстро были заняты все важнейшие пункты и высланы патрули, вследствие чего нападающие, после обмена несколькими выстрелами, вновь отступили в леса. Но в 4 часа пополудни последовала серьёзная атака на поместье Белая, так как противник — вероятно через помещика — был извещён, что там проживает командующий генерал. Мои пикеты оживлённо перестреливались, но были вынуждены к быстрому отступлению из поместья, так как увидели, что из леса, удалённого на четверть часа пути, выступили пехотные колонны с барабанщиками во главе. Усиленные пикетом генерала графа Вреде, который сразу после первых выстрелов прискакал вместе с ним, шволежеры удерживали неприятельскую кавалерию перед поместьем до тех пор, пока все эти собранные повозки для поклажи и провианта не отправились назад». Но, поскольку вся охрана главной квартиры отстреливалась от наступавших русских, Майлингер вынужден был бросить хлеба, уже помещённые в печи, и в 5 часов начал отступать. После оставления поместья позади него, на опушке леса был выставлен батальон 6- го линейного полка. Вскоре в баварский лагерь прибыл Удино, и все генералы были собраны на совещание.

По словам Д’Альбиньяка, «в 6 часов утра аванпосты генерала Сен-Сира были атакованы по всей линии на равнине у Белого; войска заняли позицию; они включали бригаду лёгкой кавалерии Корбино, сократившуюся до 600 лошадей, и дивизию Вреде, силою около 8.000-9.000 человек, 30 орудий. Мнение генерала Сен-Сира состояло в том, чтобы сражаться на этой позиции, дабы избежать давки в лесу; мнение маршала Удино было ретироваться к Полоцку». Турн унд Таксис вспоминал, что «Удино выразил своё недовольство нашей позицией; он считал, что мы должны прислониться к лесу, который находился позади нас. Это, несомненно, имело резон, но генерал Сен- Сир посчитал за лучшее разместиться в поместье Белое; на самом деле его довольно удобно было удерживать, но оно находилось справа, впереди наших постов. Таким образом, мы должны были выдвинуть немного нашу первую линию, иначе оно могло быть захвачено ночью. Это дало повод для резких выражений со стороны маршала; Сен-Сир тотчас последовал за ним, и между ними двумя в нашем присутствии произошёл обмен мало поучительными словами; в конце дошло до перепалки; там ничего не было решено относительно операций». Хайльман заметил, что «вследствие взаимной вражды между обоими командующими нередко происходили бурные сцены, которые были тем более поучительны для их адъютантов и офицеров главного штаба, что язвительный Гувьон доводил необычайно вспыльчивого Удино до высшей степени негодования, и оба не смущались грубостью выражений, которые приличны скорее ямщикам».

Вреде сообщил: «Выступив в 10 часов ночи, я составлял арьергард армии до разветвления дорог в Гамзелево; тогда генерал Легран с 1-й дивизией ІІ-го корпуса сменил меня». Позже Сен-Сир писал о себе в третьем лице: «Гувьон считал себя в состоянии беспрепятственно ретироваться… и безопасно направился через дефиле, которое имелось позади, к Полоцку, где 19-я дивизия заняла позицию. Но он получил приказ отступить ночью к этому городу по дороге из Гамзелево, единственной, использованной для отступления обоих армейских корпусов, с их огромной артиллерией и обозами. Это отступление, которое длилось всю ночь, было крайне тяжёлым, как любое движение, исполняемое ночью, особенно когда оно осуществляется по единственной дороге, по которой вынуждены двигаться повозки всякого рода, зачастую вперемешку с частями всех родов войск, взаимно мешая друг другу при каждом неверном шаге; итак, войска прибыли в Полоцк утром 16-го в довольно большом беспорядке, но особенно измождённые усталостью и голодом».

Аналогичную картину нарисовал Турн унд Таксис: «Этот ночной марш навсегда оставил во мне крайне неприятное впечатление. Наши люди были поражены дизентерией, которая увеличилась в течение трёх дней отдыха; они были настолько изнурены, что многие оставались на дороге, хотя их предупреждали, что они неизбежно будут взяты в плен. Даже угрозы не имели результата; моральные силы исчезли, вместе с силами физическими… и этот отступательный марш стоил нам стольких людей, как весьма оживлённый бой». По словам Д’Альбиньяка, «этот марш, наряду со вчерашним, уничтожил эту дивизию, люди которой падали от усталости и голода… В этом отступлении потеряли много народу, люди были изнурены усталостью, страна не предоставляла никаких запасов продовольствия; таким образом, потеряли более 4.000 человек, которые были захвачены русскими: меньше потеряли бы, дав сражение, и войска не были бы деморализованы».[134]

В Гамзелево навстречу Удино прибыл Лежен, который вспоминал: «14-го я ещё один раз ужинал у иезуитов в Полоцке, а 15-го сопровождал герцога Реджио в деле против Витгенштейна, который получил подкрепления и пришёл нас атаковать. Маршал постоянно останавливался в своём движении из-за нехватки продовольствия и ещё раз приблизился к Полоцку. Его войска отличались замечательной преданностью; они выносили все ужасы и все ослабления, которые причинял голод, и между тем сражались с большой отвагой. Из всех наших солдат баварцы, кажется, пострадали больше всего; их взоры были лихорадочными и бессильными; они показывали мне свои больные языки, свои рты, воспалённые дневной жарой и муками голода, и, тем не менее, они доблестно сражались и брали пленных».