С весны 1918 г. началось интенсивное строительство чрезвычайных комиссий в регионах страны. Сибирь не стала исключением. Но до сих пор о первых ЧК Сибири информация крайне скудна, что связано с краткостью их существования. Большевистские карательные структуры создавались на правах отделов при местных военно-революционных комитетах, штабах и губисполкомах, причём (это характерно для всей страны) в первой половине года имели произвольные названия и различную степень полномочий.

Первым подобным органом в Сибири стал созданный в феврале 1918 г. контрразведывательный аппарат Революционной следственной комиссии при Иркутском губернском Военно-революционном комитете. Он появился до правительственного решения об организации местных чека и просуществовал несколько недель (председатель — видный большевик М.А. Трилиссер). Весной 1918 г. во всех сибирских губерниях создавались органы борьбы с контрреволюцией, которые именовались по-разному: Отдел по борьбе с контрреволюцией Военно-революционного штаба Томской губернии, Отдел по борьбе с контрреволюцией при Омском губисполкоме, Комиссия по борьбе с контрреволюцией при Иркутском губисполкоме. Отдел охраны при Алтайском губисполкоме. В апреле-мае 1918 г. действовала Чрезвычайная следственная комиссия по борьбе с контрреволюцией, анархией и спекуляцией при Енисейском губисполкоме, с 25 мая 1918 г. преобразованная в Енисейскую губернскую ЧК.

В уездных центрах также была большая самостоятельность в наименованиях и штатах: в апреле 1918 г. например, существовал отдел обысков и арестов при ВРК г. Новониколаевска Томской губернии. В мае 1918 г. Мариинский уездный исполком Томской губернии создал особый отряд по борьбе с контрреволюцией и винокурением из 25 человек во главе с членом исполкома демобилизованным солдатом В.Ф. Аптиным. Численность местных чека была относительной небольшой, но они располагали вооружёнными отрядами.

Руководителями первых сибирских чекистских структур становились чаще всего опытные подпольщики с большим стажем нелегальной работы. Своего рода «сибирским Камо» был руководитель Томской ЧК Д.И. Кривоносенко. Потомственный революционер, сын фельдшера-политкаторжанина, он после ареста в 1906 г. за участие в восстании в Чите успешно симулировал психическое расстройство. Одним из первых иркутских чекистов был М. Лагошин — политкаторжанин с 1905 г., близкий к анархистам. Опытным подпольщиком являлся М.А. Трилиссер. Первого новониколаевского чекиста Ф.И. Горбаня впервые арестовали за революционную деятельность в 1901 г. Аналогичный тюремный стаж был и у руководителя красноярских чекистов Г.И. Пекаржа[30]. Порой во главе первых губернских ЧК оказывались личности, не имевшие больших революционных заслуг. Комендантом отдела по борьбе с контрреволюцией Омского губисполкома, к примеру, стал бывший стрелок 20-го Сибирского полка, председатель полкового комитета 25-летний В.И. Шебалдин, большевик с 1916 г.

Вообще, биографии большинства первых сибирских чекистов изучены плохо. Так, М. Лагошин в краеведческой литературе именуется Лагошным[31], а кто руководил отделом охраны при Алтайском губисполкоме, совсем неизвестно.

Унификация чекистских региональных структур началась только после 1-й Всероссийской конференции ЧК 11–14 июня 1918 г., когда было принято «Положение о ЧК на местах», определившее структуру чрезвычайных комиссий, их полномочия и место в системе губернской и уездной власти. Однако в Сибири это решение в связи со стремительной ликвидацией советской власти не было проведено в жизнь.

Деятельность сибирских чрезвычаек «первого призыва», созданных в основном буквально за несколько недель до белочешского переворота мая-июня 1918 г., была сравнительно скромной: чекисты преимущественно занимались борьбой с «мешочниками», конфискациями, реквизициями, изъятием оружия и борьбой с саботажем чиновников. Поскольку любые нелояльные разговоры выглядели в глазах властей крайне опасными, 7 июня 1918 г. Енисейская губчека сообщила о возбуждении уголовных дел против Иванова, произносившего «погромные речи», а также Симаковой, допустившей «оскорбления защитников Советской власти». При расследовании деятельности сибирских чрезвычаек белыми властями были зафиксированы факты жестоких чекистских расправ над своими противниками.

Политические просчёты большевиков быстро восстановили против власти значительную часть населения. Во время «кулацкого восстания» (весна 1918 г.) в Нарымском крае, вызванного реквизициями, был арестован продкомиссар А.В. Шишков. После подавления мятежа он вынужден был покинуть Нарым, но ровно два года спустя именно он возглавил Томскую губчека. 24 мая 1918 г. при попытке конфисковать «излишки продовольствия» в женском монастыре собравшейся толпой был убит глава Томской чека Д.И. Кривоносенко. Преемником Кривоносенко был избран видный местный большевик С.А. Дитман[32], но он не успел что-либо сделать, поскольку уже 31 мая томские коммунисты под натиском белочехов спешно оставили город.

Собственно госбезопасность для всех новорожденных сибирских ЧК оказалась делом непосильным, ибо в течение нескольких недель создать функционирующий агентурный аппарат было невозможно. Поэтому хорошо организованный белочешский мятеж стал для чекистов полной неожиданностью. Известно, что в период белого террора погибли лидеры Енисейской и Иркутской губчека, а также Новониколаевской чека — Г.И. Пекарж, И.С. Постоловский, Ф.И. Горбань. Уцелевшие чекисты ушли в подполье, воевали в партизанах и Красной армии, а после восстановления Советской власти в Сибири пополнили, пусть и в довольно скромном количестве, воссозданные чрезвычайные комиссии.

Ликвидация летом 1918 г. большевистской власти в Сибири сопровождалась массовым уничтожением советского аппарата — значительная часть сибирских коммунистов была вырезана, в том числе руководящие работники Центросибири. В ноябре 1918 г. отряд поручика И.С. Захаренко расстрелял 12 скрывавшихся в якутской тайге членов Центросибири и других видных революционеров, включая председателя ЦИК Советов Сибири Н.Н. Яковлева, наркома Ф.М. Лыткина, члена ЦИК и ВЦИК З.Ф. Кулинича и др.

Судя по воспоминаниям одного из участников русско-якутского отряда Захаренко, в данной жестокой расправе над комиссарами проявился общий дух нетерпимости по отношению к красным. Захваченные в Олёкминской тайге в ночь на 6 ноября (с более чем 50 тыс. рублей) пленные, которые «ужасно плакали» и молили о пощаде, сначала не вызвали желания расправиться с ними немедленно. Захаренко передал судьбу шести арестованных комиссаров на решение русских дружинников и те, посовещавшись, постановили пленников расстрелять. Вероятно, некоторые бойцы стреляли не целясь и «скверно попадали», нарочно отойдя на 25–30 шагов. Один из комиссаров полураздетый убежал в тайгу, но, не выдержав мороза, вернулся и разделил участь товарищей.

Следующая партия руководящих сибирских работников была застигнута врасплох 16 ноября 1918 г. во время ночлега в палатке, которую каратели (кстати, именовавшие себя партизанами) обстреляли издалека, сразу убив троих. Оставшиеся трое были страшно изуродованы самодельными разрывными пулями дружинников, и, не в силах оказать сопротивления, умоляли прекратить их мучения. Прямо в палатке этих несчастных добил из винтовки один из тунгусов, некто Кутай[33]. Многие другие арестованные советские функционеры в течение 1918–1919 гг. погибли в заключении, но немалая часть из них смогла выжить, в том числе благодаря ложным сведениям о своей личности, либерализму отдельных представителей белой власти, подкупу тюремных чиновников, побегам и т. д.

Стихийный белый террор, отличавшийся массовостью и жестокостью, был вызван сопротивлением режиму, почти повсеместными атаками партизан и невозможностью эффективно контролировать деятельность озлобленных гражданской войной регулярных частей. Недовольство сибиряков белой властью было велико, ибо контрреволюционные правительства, пришедшие на смену большевикам летом 1918 г., попытались восстановить отменённую ими из популистских соображений налоговую систему и даже приступили к взысканию с крестьян недоимок за предыдущие годы.