О Законниках Айгур не узнал ничего нового, а вот о Хранителях Гудзор рассказал много интересного. Хранителями, как правило, становились по наследству. Знания, которые еще не были утеряны, передавались от отца к сыну, и должны были сберегаться вечно. Редко Хранителями становились отпрыски представителей других каст. Их очень тщательно отбирали из числа наиболее одарённых юношей и девушек после того, когда они проходили главное испытание по всем дисциплинам. Преподавателями этих дисциплин были, естественно, Хранители.

Дети Хранителей проходили испытание наряду с остальными. Если кто-то из детей Хранителей не очень уверенно проходил испытание, что случалось крайне редко, он не мог быть отнесён к главной касте Рая и принимался в другую. Попасть в касту Хранителей хотелось каждому. Нахождение в ней давало значительные привилегии и предоставляло возможность стать Верховным Богом. Одной из главных привилегий была неприкосновенность. За любой проступок Хранитель не наказывался, лишь за убийство его могли изгнать из Рая — либо, изуродовав лицо, отправить его к людям, либо, оставив внешность без изменений, сделать его отшельником. К людям не уходил никто, впрочем, таких преступлений Хранителями почти никогда не совершалось.

При этих словах Гудзор надолго замолчал. Айгур тоже тактично молчал, понимая, что, рассказывая ему о наказаниях Хранителей, Гудзор признавался в совершённом им убийстве.

— Такое разделение функций среди жителей Рая, — продолжил Гудзор, — было разумным и позволяло долго сохранять систему государственного устройства Замкнутой Бесконечности в состоянии покоя и стабильности. Оно, разделение, просуществовало пятьсот с лишним лет и, думаю, не изменилось до сего дня… Гнюйс прожил долгую жизнь, наслаждаясь своей неограниченной властью и божественной красотой. Перед смертью он уничтожил все письменные и графические разработки Ольма, удалил из памяти компьютеров любое напоминание о возможности разворачивания внутреннего пространства и выхода во внешний мир. Все, живущие во внутреннем мире, стали вечными пленниками — пленниками Замкнутой Бесконечности.

Правители, которые властвовали после Гнюйса, руководствовались его законами и правилами, не нарушая их. Хранители берегли доверенные им знания. Технари следили за работой оборудования, Законники — за исполнением Законов Божьих. Медики контролировали чистоту божеской расы, и фабриковали новых уродцев. Воины следили за порядком, и осуществляли охрану Райских устоев. А люди работали, и читали молитвы, которые сами же и придумывали.

Но не бывает ничего вечного. Правители и их свита погрязли в пьянстве и разврате. Хранители понемногу стали утрачивать научную базу и забывать о том, что существует внешний мир. Технари потеряли навыки в восстановлении вышедших из строя систем жизнеобеспечения. Воины обленились. Законники ослабили контроль над умами людей. А в головах людей стали возникать мысли о поисках дороги через горы. Об этом я могу судить по тому, что ты сидишь передо мной. И ты не один. Есть Альбор Рэгги, есть, наверняка, и другие. Система начала разваливаться.

Но, несмотря на трещины и разрывы, она ещё очень сильна. Медики и та часть Технарей, которые обслуживают СТАЛК, чётко выполняют свою работу, Хранители строго следят за этим. Если не будет уродства, то спадет пелена с глаз людей. Люди поймут, что они не рабы. Власти Богов придёт конец.

— Выходит, что главное — уничтожить Чудо Богов? — спросил Айгур.

— На первом этапе, да. Для того, чтобы получить возможность порвать замкнутую петлю пространства, мы должны лишить жителей Рая их власти. Мы должны сделать людей своими союзниками.

— Это будет непросто, — вздохнул Айгур. — Я жил среди людей, я знаю их. Они не только верят Богам. Они любят их.

— Всё изменится, когда люди поймут, кто есть кто, — возразил Гудзор. — У нас всё получится, мой мальчик. Только мы должны очень сильно постараться. Мы сорвем с Богов маски.

Осень! Это первая осень в блокадном кольце изменённого пространства. Первая, но последняя ли?..

Ольм Лэнни стоял на террасе и глядел вниз на долину, расстилающуюся под ногами. Вид был красивый, но он не радовал глаз учёного. Его раздражали яркие краски осени, природа словно насмехалась над ним и говорила: смотри, это всё, что тебе досталось от огромной и прекрасной Риэлы, наслаждайся тем, что тебе, пока ещё, доступно. Я подумаю, а потом, возможно, заберу и это…

Ольм перевёл взгляд на горы справа от него. Там клубилось тёмное, похожее на грозовое облако пятно — след от недавнего всплеска энтропийной бури. Фронт изменения пространства, который им, с таким трудом, удалось замкнуть в кольцо, ещё не стабилизировался окончательно, выбросы энтропии случались, правда, всё реже и реже. До полной стабилизации начинать новый этап эксперимента было нельзя. Когда же наступит полная стабилизация? Расчёты показывали, что всплески активности могут продолжаться от одного месяца до полугода. У Ольма не было столько времени, он знал, что умрёт раньше.

Он знал всё о результатах проведённого обследования. Гурий хотел скрыть правду, но Ольм настоял на своем. Он должен точно знать, сколько времени ему осталось. В других обстоятельствах — возможно, лучше и не знать. Но в ситуации, когда каждый день может стать последним… Нет, не для него — он, Ольм, всё равно, обречён, — а для всех тех, кто пошёл за ним и попал в пространственную ловушку, для невинных горцев, разрешения у которых на проведение эксперимента он спросить не удосужился. А может быть, и для всего населения планеты. В такой ситуации он обязан знать, сколько дней и ночей ему дано, чтобы исправить ошибку. Или попытаться исправить…

Пятно не уменьшалось уже несколько часов — три или, даже, больше. Но было видно, что оно светлеет и рвётся, а в образующиеся отверстия проглядывает чистое, нетронутое рябью флуктуаций, пространство. Ольм обвёл взглядом пространственное кольцо, горизонт был чист, только на юго-востоке распласталась тёмная бесформенная амёба энтропийного следа.

На юго-востоке ли?.. Это раньше в том направлении был юго-восток. А что там теперь? Может быть, северо-запад. Кто знает, как их развернуло во время катастрофы?.. Если судить по движению солнц, то там, где пятно — по-прежнему юго-восток. Но так полагать следовало, если бы солнца были солнцами, а не их отражением, необъяснимым фотоэффектом. А, может, и каким-то другим явлением. Вон как они распухли и стали ярко-жёлтыми, почти оранжевыми, словно два апельсина, но плоскими, как блины. Первое скоро приблизится к западному краю горного щита. Приблизится и начнет расплываться, превращаясь в световое облако. А когда спрячется второе, всё погрузится в полный мрак. Куда делись четыре искусственных ночных светила, поднятых и зажжённых над Риэлой? Куда делись далекие звезды?

Над этим стоило бы поразмышлять, если бы не было других проблем.

Ольм зябко поёжился. Холодный осенний воздух пробрался через толстый стёганый халат к измождённому недугом телу. Учёный покинул террасу, плотно закрыв за собой дверь.

Огонь, пылающий в камине, не сразу согрел старика, холод не желал убираться прочь. Ольм долго стоял у камина, глядя на языки пламени и потирая озябшие руки.

Ему было совершенно ясно: дождаться стабилизации фронта искажений, выждать ещё немного, чтобы убедиться, что энтропия подавлена окончательно, и провести операцию по разворачиванию пространства ему не удастся. Кто-то должен сменить его на посту руководителя группы. Но кто? Гнюйс Петти или Вэлз Вулли? Кого выбрать их этих двоих?

В Гнюйсе Ольм, с некоторых пор, стал сомневаться…

Пора принимать лекарство. Ольм подошёл к столу, вытащил из выдвижного ящика таблетки, проглотил сразу четыре штуки. Потом сел в кресло и, ожидая начала действия пилюль, изготовленных Гурием, некоторое время сидел неподвижно. Вскоре он ощутил небольшой прилив сил; ему стало немного теплее — ни то от пилюль, ни то от каминного огня… Для того, чтобы чувствовать себя более или менее сносно, дозу лекарства приходилось постоянно увеличивать. Скоро пилюли перестанут оказывать на его больной организм какое-либо существенное действие. Нет лекарства против его болезни. Да и болезни-то такой нет! В обычном мире…