Так, кого всё-таки назвать приемником и продолжателем? Гнюйса?..

Карлик рассудителен и донельзя основателен — прежде, чем сделать что-то, принять решение, всё обдумает и взвесит десятки раз. Потому никогда не ошибается. Потому и является его, Ольма, заместителем. Не только здесь и сейчас, практически — всю жизнь. Человек, бесспорно, талантливый, но себе на уме. Порой высказывает суждения необычные и дерзкие. Такие мысли он выдаёт, вроде бы, спонтанно, они выглядят, как вспышка молнии, как озарение. Но потом оказывается, что всё это им давно осмыслено и проработано в мелочах. А ведь ничего никому не рассказывал, сначала всё сам спланировал, а обстоятельства сложились как надо — выдал в виде гениального экспромта. Вот и сейчас. По всему видно, что Гнюйс что-то задумал… Что? Гнюйс — одиночка. Он опасен. Карлик, страдающий от своей ущербности…

Ольм подозревал, что Гнюйс ненавидит всех, кто хоть на сантиметр выше его ростом, то есть — вообще всех. А особенно Вэлза Вулли.

Вэлз…

Парень прекрасно работает в команде. Хороший исполнитель. Талантливый физик и технарь до мозга костей. Одержим работой. Трудоголик. Поработай Ольм с ним подольше, из Вэлза вышел бы настоящий учёный. Способен ли Вэлз возглавить группу?.. Скорее, нет. Рано ему еще руководить большим количеством людей — молод и слишком горяч… Можно ли доверить Вэлзу такое ответственное дело, как операция по разворачиванию пространственного кокона? Ошибка руководителя может привести к фатальному результату. Риск огромен, ответственность неизмерима…

Вэлз или Гнюйс? Кто из них? У каждого есть как плюсы, так и минусы.

Ответа пока не было…

Ольм щелкнул тумблером устройства внутренней связи и набрал код руководителя технической службы. На экране появилось крутолобое бородатое лицо заместителя.

— Как дела, Гнюйс? — спросил Ольм, опустив приветствие. — Как идёт стабилизация защитного барьера?

— Как обычно, — сухо ответил Гнюйс, пожав плечами.

— Я наблюдал с террасы, как редеет след. Часа через два, думаю, заг о ните энтропию в нору.

— Постараемся, — Гнюйс прищурил и без того маленькие колючие глазки и растянул толстые губы в притворной улыбке.

— Постарайся, — Ольм помолчал, потом спросил резко и требовательно: — Почему затормозились работы по подготовке всех систем к разворачиванию пространства? Почему в лаборатории ни души? Где Вэлз? Где остальные пространственники?

Гнюйс отвернул голову в сторону, пожевал губами.

— Большинство людей, в том числе и пространственники, — начал он, — в настоящий момент находятся в долине, на заготовках. Совет по быту утвердил график…

— Какой, к чёрту, график утвердил твой Совет? — перебил его Ольм. — Кто составлял этот дурацкий график?

— График составлял я. Этот график определяет очередность колонистов в заготовках продуктов питания для того, чтобы мы все не сдохли от голода предстоящей зимой. При его составлении я исходил из количества продуктов на складе и числа голодных ртов. В график включены все колонисты, способные к физическим нагрузкам. В нём нет только урода Гнюйса с его короткими ручками и ножками и старой развалины Ольма, которому сподручней и гораздо безопасней руководить нами всеми из собственной постели.

Гнюйс, наконец-то, показал зубы. Они были гораздо острее, чем казалось Ольму. Учёный даже опешил от неприкрытой агрессии.

— А Совет по быту не мой, — продолжал Гнюйс с ни меньшим сарказмом в голосе. — Мы вместе с тобой принимали решение о создании органа, который должен заниматься проблемами жизнеобеспечения. Неужели ты об этом забыл?

— Нет, не забыл, — ответил Ольм. — Принимали. Помню также, что в силу своей занятости, я поручил тебе его сформировать. И ты сформировал его. Из своих прихлебателей. А теперь — что ты скажешь, то они и утверждают.

Гнюйс хмыкнул, не то соглашаясь со словами Ольма, не то возмущаясь ими.

— Совет по быту нужен, я не спорю, — продолжал Ольм. — Но он создавался не для того, чтобы тормозить работы по выходу во внешний мир. Он должен был освободить нас с тобой от административной работы, а пространственников — не всех, а только тех, кто был в нашем списке — от бытовых проблем. А что происходит теперь? Советом руководишь ты лично, а все научные работы свёрнуты. Совет по быту стал тормозом научной работы. Ты стал тормозом, Гнюйс Пети!

— Погоди, Ольм, не горячись. — Гнюйс сбавил обороты, поняв, что переборщил. — Научные работы никто не сворачивал. Они идут, как и шли, только чуть медленнее. Часть пространственников, помимо утвержденного списка, я, действительно, использую на заготовках, но иначе нельзя — народа, как всегда, не хватает. Кроме того, ты забываешь о дежурствах в центре наблюдения за барьером. А если случится неожиданная активизация в зоне энтропии? Я же один не справлюсь. Мне помогают те же пространственники… А Совет? Ну, что Совет! — быстро заговорил он. — Да они, как дети малые. С каждой ерундой ко мне бегут. Сами ничего не могут решить. Вот и приходится на два фронта…

Ольм недоверчиво глядел на своего зама. Лжёт Гнюйс. Ольм чувствовал — лжёт. Не нужно ему разворачивать пространство. Не хочет Гнюйс связи с внешним миром. Кто он там, на Риэле? Рядовой учёный, талантливый и уже заслуженный, но таких, как он, на планете много. А здесь, в маленьком, изолированном мирке Гнюйс — один из вершителей судеб. А что будет после его, Ольма, смерти? Гнюйс станет самым главным и превратится в царька, в маленького диктатора. И будет править людьми. Уже сейчас он прибрал к своим рукам многих…

Нет. Этого не должно случиться!

Ольм сделал выбор.

— Подготовь отчёт о проделанной в лаборатории работе, — сухо приказал он. — И составь план дальнейших действий. Надеюсь, ты меня понимаешь — речь идет о плане подготовки всего оборудования к операции по разворачиванию пространственного кокона. Отчёт и план распечатай на бумагу…

— Зачем? — хмыкнул Гнюйс. — Я сброшу информацию на твою персоналку…

— Распечатай, — с нажимом повторил Ольм.

— Без причуд не можешь, — съязвил карлик.

— Передашь мне распечатку через Вэлза, — не обращая внимания на иронию Гнюйса, продолжал Ольм, — когда он вернется из экспедиции. Кстати, когда он возвращается?

— Вечером, как обычно…

— Пусть зайдет ко мне. Обязательно сегодня! Хоть ночью.

Ольм отключил связь и бессильно откинулся на спинку кресла. Неприятный разговор с Гнюйсом отнял много сил. Рука потянулась за пилюлями. Он положил на ладонь три штуки, но проглотить не успел, руки затряслись и пилюли выпали, раскатились по столешнице. Собирать их старик не стал.

Всё началось, как обычно — с дрожи в руках. Ольм бросил взгляд на входную дверь — никто не должен видеть того, что сейчас произойдёт. Особенно Альгатора, в её памяти он хотел остаться человеком. Учёный с трудом поднялся, вышел из-за стола и, подойдя к двери, повернул ключ. Потом подошёл к зеркалу, включил запись, и стал наблюдать за мутациями, которые, вот-вот, должны были начаться. Он чувствовал приближение ЭТОГО…

Суставы и сухожилия в руках стали потрескивать, деформируясь. Тремор усилился, возник зуд, но боли не было. Ольм видел, как стали вытягиваться фаланги пальцев и разбухать пальцевые суставы, ногти превращались в бугристые костяные наросты темно-коричневого цвета. Кисти рук стали похожи на выкопанные из земли корневища причудливой формы. Зуд охватил руки; то, что с ними происходило, скрывали рукава халата. Ольм почувствовал, что кости и локтевые суставы стали мягкими и гибкими, словно резина.

Следом за руками стал меняться весь облик Ольма. Его тело расширилось так, что затрещал халат на спине. Голова втянулась в плечи. Челюсти стали удлиняться, вытягиваясь вперед и превращаясь в пасть диковинного зверя. Верхние концы ушей заострились и встали торчком, как у сторожевого пса. Лицо приобрело пунцовыё цвет, на лбу вздулись голубоватые жилы. Глаза налились кровью.

Таких тотальных мутаций ещё никогда не было.

Ольм заворожено глядел на своё новое обличие, отражённое в зеркале и тяжело дышал. Во рту ощущался привкус меди. Всё его, ставшее большим, тело горело огнем.