Тот легко, словно пушинку, подхватил его и высоко поднял над головами людей.

— Оставайся таким, Сол, — сказал рыжий гигант густым басом. — Ты будешь светить нам вместо Чуда Богов!

Бывшие слуги, в одночасье потерявшие хозяев, но уже избавившиеся от растерянности и первоначального испуга, быстро осваивались в новом для себя качестве свободных людей. Многие оживленно разговаривали, строя планы дальнейшей жизни.

— А кто это? — спросил Унк, указывая на труп Гудзора.

— Его звали Гудзором… Когда-то он был Богом, но всегда оставался человеком. Он видел несправедливость и хотел, чтобы всё встало на свои места. Мы вместе, плечом к плечу, сражались с врагами и победили. Он отдал свою жизнь за то, чтобы люди стали Людьми. Я не мог оставить его там… Нужно похоронить Гудзора по нашим обычаям.

Унк молча кивнул, соглашаясь. Потом повернулся к жителям поселка.

— Айгуру нужно отдохнуть, ему много чего довелось испытать. А нам всем надо крепко подумать — как жить дальше, что делать? Думайте вы, и я подумаю. Вечером соберемся снова, все обсудим, решим. — Унк вызвал из толпы двоих молодцов и дал указание насчет гроба и могилы для Гудзора. Айгура он увел с собой, сказав: — Горячая пища и кружка вина — это то, что тебе сейчас необходимо. В моём доме ты можешь поесть и отдохнуть. У меня нет хозяйки, но яичницу я и сам могу приготовить. А как отдохнешь, можешь попрощаться со своим другом, его похоронят на краю посёлка, на кладбище кукол. Идём, — и он заковылял через опустевшую площадь. Айгур не дожидаясь повторного приглашения, двинулся следом. Гай вышагивал рядом.

На пыльной площади осталась одна лишь полоумная Гульда. Она стояла, жертвенно сложив руки на груди, и с тоской смотрела на мёртвое Чудо Богов, по лицу женщины текли слёзы.

— Откуда у тебя эти увечья? — спросил Айгур, догнав Унка. — Ты попал в лапы дикого зверя?

Хромой староста остановился, и задумчиво посмотрел кузнецу в глаза.

— Я бы сказал: диких зверей, — усмехнулся он.

Айгур ждал какого-то рассказа, но Унк продолжил путь молча.

Дом, к которому они подошли через пару минут, был старым на вид, но не ветхим, а ещё дольно прочным. Внутри царили безупречный порядок и чистота. Женских и детских вещей в доме не было видно, здесь, вообще, было очень мало предметов домашнего обихода. Зато одна из стен была сплошь увешана оружием разного рода. Посредине стены был закреплён длинный и широкий двуручный меч. Налево и направо от него веером расходились клинки всех видов и размеров, пики, секиры и алебарды. Сверху колючим частоколом ощетинились ножи, кинжалы и стилеты, по углам висели цепи с железными шарами и крючьями на концах. Здесь было много такого, с чем Айгур за двадцать лет общения с металлом, никогда не сталкивался. Впрочем, он был кузнецом, хорошим кузнецом, но не оружейником. Иногда, правда, и он выполнял заказы охотников на изготовление добротных охотничьих ножей, арбалетов и пик, но здесь образцов, похожих на его изделия, не наблюдалось.

— Любуешься? — услышал он за спиной голос Унка.

Айгур пожал плечами.

— Зачем тебе столько оружия?

— Сам не знаю, — пожал плечами Унк. — Наверное, в память о моей бывшей службе.

— Ты был оружейником?

— Нет, я был куклой… Ты знаешь, что такое кукла?

Айгур кивнул, вспомнив рассказ Гудзора.

— С куклами играют дети, — в голосе Унка прозвучала горькая ирония. — Со мной играли взрослые.

— Да, я знаю. Мне об этих забавах Богов-Воинов рассказывал тот человек, которого мы похороним сегодня.

Унк протянул Айгуру кусок чёрного мыла и белоснежное полотенце.

— Вода во дворе, найдёшь. А я пока яичницу пожарю.

Айгур вышел из дома. Гай терпеливо ожидал хозяина у двери — лежал, положив голову на лапы, и лениво наблюдал за суетящимися во дворе пёстрыми курами, среди которых чинно вышагивал рослый белый петух с мясистым ярко-алым гребнем на горделиво поднятой голове. Петух справедливо считал себя хозяином здешнего «бабьего» (Куринного) царства. Он искоса поглядывал на непрошенного гостя, увалившегося у самого порога, но близко не подходил, и объяснять этому наглецу — кто есть кто во дворе старосты, а, по большому счёту, в его собственном дворе, пока не решался. Опасался. Уж слишком грозен был чёрный лохматый гигант.

Айгур, напоив Гая, долго и с наслаждением умывался холодной колодезной водой. Из дома вышел хозяин, неся в руках миску с густой овсяной похлебкой, в которой можно было заметить и несколько кусков мяса довольно приличных размеров. Гай повёл носом и облизнулся.

— Сначала нужно твоего друга накормить. Он ведь тоже, небось, голодный?

Гай заинтересованно поднял голову, и проводил человека, несущего еду взглядом. Ункк поставил миску у забора и позвал:

— Эй, псина! Иди, поешь.

Гай вопросительно посмотрел на Айгура. Тот подмигнул ему и кивнул, разрешая. Пес подошёл к миске, осторожно обнюхал предложенную еду и, ещё раз взглянув на хозяина и получив ещё один разрешающий кивок, принялся деликатно лакать из миски, но, едва Айгур с Унком зашли в дом, пёс набросился на похлебку с жадностью. Сначала он выудил из тарелки куски мяса и, не жуя, проглотил их, а затем за несколько секунд расправился со всем остальным. До блеска вылезав миску, Гай нехотя вернулся на своё прежнее место. Устраиваясь на крыльце он тяжело вздохнул, подумав, наверное, о том, что всё хорошее очень быстро заканчивается.

Унк оказался намного моложе, чем вначале показалось Айгуру. Выяснилось, что старосте всего тридцать восемь лет, двадцать из которых он прослужил Богам в качестве куклы для тренировок.

— Слуги моей профессии долго не живут, — говорил Унк, откинувшись на спинку стула и поигрывая кинжалом, который использовался им в качестве кухонного ножа. Его сильные ловкие пальцы крутили, вертели, подкидывали и ловили тяжёлый, остро отточенный боевой клинок, как легкий ножик для чистки картофеля. Фокусы с кинжалом он проделывал машинально, задумчиво глядя куда-то в видимую только им самим даль, сквозь сидящего напротив него Айгура. — Кукла сам выбирает себе замену из числа юношей, достигших шестнадцати лет, привезённых из деревень для пополнения рядов слуг божьих — юношей бойких и физически крепких. Потом он начинает тренировать выбранного бойца, обучая всему тому, что сам умеет и знает. Обучение длится пять-семь лет, ровно столько, сколько живёт кукла. Сначала Боги щадят свою игрушку, награждая его лишь лёгкими уколами и порезами, а потом, когда замечают, что новая кукла показывает успехи в фехтовании, а старая уже порядком поизносилась, их тренировки приобретают всё более жёсткий характер. Количество серьёзных ран и увечий растёт…

Я продержался двадцать лет. Боги просто не могли меня убить, я оказался сильнее любого из Богов-Воинов, более ловким, и способным отразить любой удар, даже самый коварный. У меня быстрая реакция и сильное тренированное тело. Я владею всеми видами оружия одинаково хорошо, а за двадцать лет ежедневных боёв приобрёл огромный опыт защиты. Иногда во время поединков Боги свирепели от того, что их удары не достигали цели, и тогда мне приходилось нарочно раскрываться. Конечно, я старался делать так, чтобы это не казалось явной уступкой. Боги пускали мне кровь и успокаивались. Раны на моём теле затягиваются очень быстро, заражений не бывает. Я не знаю — что это… Организм у меня особенный, или мазь, рецепт которой мне передала матушка, такая хорошая?.. Ты видишь шрамы на моем лице? На теле их не меньше. Я могу рассказать тебе о каждом — когда, от какого оружия получил его.

— И знаешь, парень… — Унк придвинулся к Айгуру и посмотрел ему в глаза. — Я помню выражение лиц этих сумасшедших убийц в моменты, когда сталь кромсала мою плоть. Я помню ликование и злорадство в их взглядах… Однажды меня чуть было не убили, но я отделался лишь этим, — Унк поднял перед собой трёхпалую руку. — Моего противника звали Мрак. Не знаю, имя у него такое было или прозвище… Вот с кем бы я хотел поквитаться!.. Я заигрался с Мраком. Здоровенный детина, наверное, на голову выше меня и в плечах много шире, но слишком неповоротливый. Я был много проворней. Мраку никак не удавалось меня поразить, он свирепел. Я понимал, что мне давно пора раскрыться, но тянул… какой-то дурацкий азарт овладел мною… Я подставился слишком поздно и получил удар булавой по голове. Этот удар немного смягчил мой кожаный шлем, но он был так силён, что поверг меня на камень тренировочной площадки.