- Так точно, товарищ полковник медицинской службы, здоров! - встав во фронт, отрапортовал Вадик.- Разрешите в строй?

- Смотри - лейтенант! - усмехнулся отец.

Маша, сестра Вадика, пришла в двенадцатом часу, когда Вадик, разомлевший от ванны, вкусной еды, коньяка и просто от ласки, уже задремывал на диване, чем вызвал обмен мимолетными улыбками между отцом и мамой. Машке весной исполнилось двадцать лет. Она переходила на третий курс Строгановского училища, и стиль изящного и элегантного беспорядка, который культивировался там, она уже сделала стилем своей одежды, манер и домашней обстановки и, как сразу же почувствовал Вадик, по-видимому, решила, что настало время распространить этот стиль на их ранее упорядоченные отношения.

Она звучно чмокнула Вадика в нос, растрепала ему старательно расчесанные волосы и принялась за расспросы, при этом она совершенно не обращала внимания на сонный вид брата.

- Ну, братан,- говорила она, например,- а девушки там есть?

- Есть,- слабо отзывался Вадик.- И девушки там есть, как им не быть!

- Тогда тебе надо бы усы отпустить,- сразу решила Машка.- Входит в моду - раз,- она загибала пальцы,- экономично - два, и для врача усы - шарман! Мам, скажи Вадьке, чтобы он усы отпускал. Такие пушистые-пушистые!..

- Что-то ей усы стали нравиться. Неспроста,- из предосторожности закрываясь подушкой, прокомментировал Вадик, но Машка не задерживалась на мелочах.

- У меня есть идея. Я беру твой кооператив и селюсь там с подругой. Она - вот такая девка! А ты, как морально неустойчивый и малокоммуникабельный, остаешься под родительским крылом. Даже - крыльями! Иначе ты, Вадька,- она трепала Вадика за нос, уши быстрыми сильными пальцами,- будешь типичным старым девом с комплексом кухонной неполноценности.

- Марья! - сказал отец.- Этот вопрос решен окончательно.

- Хорошо! Но ты разрешишь мне рисовать на твоей шикарной лоджии? Там мощный вид, правда, папка?

- Да!-встрепенулся Вадик.- А как дела с кооперативом?

- Обещали к ноябрьским праздникам дом сдать.

- Я рублей триста заработаю,- обстоятельно сказал Вадик.- На мебелишку.

- Богатый,- насмешливо протянула мама.- Съездишь к морю.

- Вадьк! - опять затеребила его Машка.- В твоей деревне нет никаких народных промыслов?-

- Окромя браконьерства, нет. Но мы с егерем дядей Сашей...

- А икону почерней достать нельзя?

- Спрошу у одной бабуси с радикулитом.

- Спросишь, честно?

- Оставь ты его, Марья,- сказал отец.- И идите-ка вы оба спать. Ваде вставать в пять утра.

Они жили в двухкомнатной квартире, которую отец получил еще в пятидесятом году, и Вадик с сестрой делили большую проходную комнату, хотя как-то случилось, что чаще всего вечерами все собирались в маленькой родительской комнатушке.

Вадик подождал, пока Маша улеглась, и, разложив кресло-кровать, лег с твердым намерением на вопросы не отвечать, а постараться расслабиться в сеансе самогипноза.

- Расслабляешься? - проворчала Маша.- А меня так и не научил, обормот.

- Машк! - вполне миролюбиво спросил Вадик.- Какое сейчас самое модное ругательство, а?

Она долго думала, молчала, потом откликнулась:

- Волосан... А что?

- Волосан ты, Машка! - сказал Вадик и получил очень точно (в чем сказывалась большая практика) подушкой по голове.

Машка царила в семье. Если в Вадике с самого детства проглядывали черты характеров и отца и мамы, но больше матери, то Машкин характер, казалось, не имел в семье аналогов.

Еще на четвертом курсе, рисуя в кружке на кафедре неврологии свое генеалогическое древо и собирая оставшиеся в памяти родни сведения о пристрастиях предков, Вадик был весьма заинтересован: все укладывалось в схему, даже определился внутрисемейный круг профессий, но Машка выпадала из него. Разгадку ему принес разговор с мамой. Вадик всегда полагался на ее серьезные и четкие заключения кристаллографа. Она сказала:

- Машка! Это же вылитый отец! Тот отец, который не состоялся из-за трудного детства. Прозрачность и твердость, Алмаз. Только отец без блеска, а Машка с блеском.

Вадик знал, что отец подростком ушел на войну, работал в госпитале, потом окончил Военно-медицинскую академию, одним из первых изучал лучевую болезнь, стал признанным авторитетом, но не хватало ему чего-то, чтобы легко написать диссертацию, оказаться на виду... Поэтому он обиделся за отца, когда мама сказала "без блеска", и спросил:

- А я?

- А что -ты? Ты - внушаемый, как и большинство, мужчин,- лукаво улыбнулась мама.- Я тебе не скажу. Ну, чтобы тебе не была завидно... пока ты у нас, мм-м... гранит. Основательность, твердость!.. Ну, что ты, Вадик!-Мама обняла его.- Все эти сравнения - чушь! Не переживай, сыночек! Ты тоже способный, умный... Но послушай! Есть граниты, которые несут золото. Маленькие частички. И все главное золото мира - не самородки, а эти маленькие кусочки, пылинки, зернышки. А золотом платят за все- и за алмазы тоже. Ты тот самый гранит.

"Но" - осталось. И каждый раз, сравнивая себя с сестрой, оглядываясь на отца, маму, Вадик спотыкался об это "но".

Однажды он спросил:

- Мам, как ты думаешь, отец счастлив?

- А что такое счастье, сыночек? Если счастье - это равновесие в жизни, самоуважение, которое опирается на весь мир: на чувство безопасности, на любовь, на здоровье, на чистую совесть - то да, он счастлив. Но почему ты меня спрашиваешь об этом, спроси папу!

- Но ведь ты его жена и, наверно, знаешь его лучше, чем все другие?

- Нет, Вадик, жена и муж знают друг друга только с той стороны, которая обращена к супругу или супруге. Все никто не знает. Даже я не все знаю о тебе и Машке. К сожалению. Вот, например, почему она так зверски рвет все свои черновики, почему они ей мешают? Может быть, им со временем цены не будет. И почему ты ревностно бережешь свои?

- Просто Машка талантливая и уверена, что сможет повторить, даже улучшить, а я нет.

- Нет, сыночек. Это модель того, как вы будете жить,- вот чего я боюсь. Почему? Не знаю уж как, но наградили мы с отцом вас аналитическими качествами - не будете вы воспринимать жизнь просто, к сожалению. Одна будет ценить только мгновения прозрения, откровения, другой - не скажу... Подумай сам.

- ...Машка! - шепнул Вадик. И, дождавшись сонного "А?", признался: - Я что-то в современных девушках ничего не понимаю.

- Нормально! - отозвалась Машка. - Спи, братан, спокойно.

Рано, очень рано вставал комиссар и шел на кухню растапливать остывшую от сырости печь. А Вадик, мучимый бессонницей, засыпал.

...Подняться утром под равномерный шелест дождя и ритмичные глухие удары о пол просочившихся сквозь потолок мутных капель, слышать сонную, глухую возню ребят, кашель и позевывания, отворить разбухшую дверь и открыть взгляду равномерное серое небо, низкое и влажное, а справа - весь горизонт занимает серая блескучая под редким солнцем вода. Только над трубой кухни ветер качает сизый дым.

-Завтракать! - кричит Оля и бьет железной кружкой по крышке кастрюли.

Вадик заторопился умываться. В столовую он зашёл последним - процедура снятия пробы отпала как-то сама по себе после возвращения ив Москвы, когда командир накинулся на него во время обеда при всех за опоздание, за испорченные отношения с Верой-продавщицей, за нахлебничество. Он так и сказал: "Пока мы на стройке уродуемся, этот жрет, спит и..." - Он все-таки не рискнул договорить, но Оля покраснела. Вадик тогда встал и громко сказал: "Я врач. А не строитель. Вы меня кормите, я готов вас лечить. Все!" Когда он вышел, в столовой была тишина. Вечером около него, сидевшего на обрыве, неслышно возник Сережа-комиссар, опустился рядом на корточки, помолчал. Вадик, обиженно глядя прямо перед собой на растворяющийся в сумерках закат, ждал от Сережи каких-то объяснений, слов, может быть, даже сочувствия, но комиссар, так ничего и не сказав, отошел...