- Что ты? Что ты? - спрашивал Вадик, отводя ее мокрое от слез лицо. Но она плакала, закрывая глаза руками.- Что случилось?

- Дура я, дура! - проговорила наконец Оля.- Если б я не выступила... Но ведь это нечестно было бы, Вадя?! А получается, будто я с Кочетковым заодно. Ты пойми - не так это! Не предала тебя я...

- Все нормально,- бормотал Вадик, гладя ее по голове, по мокрым щекам.- Все нормально.

Оля заглянула ему в глаза, словно удостоверяясь в его искренности, и с силой сказала:

- Сейчас самое трудное между нами было, Вадик,- И приникла к нему, тесно прижимаясь всем телом, не обращая внимания на деликатные покашливания ребят, спускающихся к воде мимо них.- Если это перевалим...

- Перевалим...- вяло отозвался Вадик.- Я тебя понимаю.,.

- Вот, возьми.- Резко отстранившись, Оля вдруг сунула ему в карман куртки аккуратную пачечку денег.- Твои!

- Ты что? Зачем? Да не возьму я!..- засопротивлялся Вадик и вдруг, по выражению Олиных глаз поняв, что это ее деньги, больно схватил ее за руку.- Ты что?!

- А у кого возьмешь? - Оля вырывалась.- Или от каждого по бумажке?

- Да ты что?! - заорал Вадик взбешенно.- Я же сам отказывался! Не нужны мне эти деньги!..- Он почти оттолкнул Олю от себя.

- Вот теперь вижу - действительно не нужны, А то мне показалось...- сказала Оля, и укоризна в ее тоне пронзила Вадика.

- Креститься надо, когда кажется! - запальчиво начал он и, глубоко вздохнув, признался: - Перевалили.

И тогда Оля, властно притянув его к себе, поцеловала.

Потом аккуратно сложила бумажки одну к одной, перегнула и, чуть отвернувшись от Вадика, приподняв плечо, спрятала их.

Никого не стесняясь, они спустились, держась за руки, к воде, походили по берегу, зашли попрощаться с дядей Сашей - и не застали его - и вдруг вспомнили, что еще не простились с нишей: их исповедальней и приютом. Они побежали туда, но уже сигналил прибывший автобус и орали ребята: не успели.

- Ну и ладно,- тихо сказала Оля. Перевела дыхание.- Ладно.

А потом была дорога через деревню, мимо домиков, в которых жили все знакомые Вадику люди, и они стояли у калиток и махали руками, и был дядя Саша с мешком вяленой рыбы, нагнавший автобус на самосвале, и электричка, заполненная какими-то странными, диковато пялящимися на отряд то ли дачниками, то ли прокисшими в своих заботах горожанами; и, наконец, вокзал, торопливое в своей неожиданности прощание навсегда, подначки, похлопывания и ни к чему не обязывающие обещания, и удивительное чувство отчужденности в своем родном городе.

И вот он стоит, вертя головой, на площади, а рядом с ним продрогшая на ветру женщина, его женщина, которую он везет к себе домой. И она смотрит на него и ждет: ну что скажет этот тип, который, кажется, теперь берет все на себя...

- Пошли,- сказал Вадик.- Эти такси!.. На метро быстрей доберемся.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. Осень.

- Что так рано? - удивилась мама, когда Вадик выскочил из ванной, на ходу вытираясь полотенцем.- Завтрака еще нет, детка. Ты спешишь? -Она была в халате, непричесанная,

- Сделай яичницу, пожалуйста,- пробурчал невыспавшийся Вадик, плюхаясь на табуретку у окна--место отца.

- Это я мигом. Опять поздно лег?

Мимо кухни по коридору в веселенькой пижаме с оборочками, как сомнамбула, вытянув перед собой руки, босиком прошлепала Машка. В ванной она сильно пустила воду и, наверное, залезла под струю: послышались стоны, охи и как будто бы даже плач - обычный утренний спектакль.

- Дураки вы у меня,- с любовью сказала мама,- Рано вставать - долго жить, говорят, врачи так считают.- Она с улыбкой покосилась на задремавшего, привалясь к стене, Вадика.

Уже трещало масло на сковородке, уже запахло кофе, и солнце доползло до окна - надо было начинать новый день.

- Они, коновалы, всегда придумают что-нибудь противное,- отозвался Вадик, потягиваясь,- Душ холодный по-ихнему тоже полезен,

Он успел украсть из маминой пачки сигарету и теперь отводил маме глаза. В ванной запела Машка.

- Ты поздно сегодня? - спросила мама, провожая Вадика до двери.- Позвони, если задержишься.

На улице, холодной и солнечной, ветер лохматил волосы и дергал плащ за полы, Сигарета погасла, а прикуривать на ходу было некогда.

Через сорок минут, вполне проснувшийся, он стоял у закрытых дверей терапевтического отделения и настойчиво нажимал на кнопку звонка. Шум и гвалт в отделении уже набрали свою обычную силу- детки встали и начали резвиться,- и его звонок не слышали, как обычно.

Вадик прошел по коридору отделения, где взглядом, где вмешиваясь, останавливал шалунов, в ординаторской взял кипу "историй болезни" своих мальчишек, достал из стола фонендоскоп и тонометр.

- Эй, мужики, в палату! - крикнул он в коридоре и, не дожидаясь, пока все его подопечные улягутся на своих постелях, начал обход.

-Ну, как сегодня дела, Мишаня? - спросил он толстого, коротко подстриженного десятилетнего тихоню.

- Сегодня дела хорошие,- неторопливо ответил Мишаня, с трудом задирая на громадном животе майку.- Сегодня мочи тысяча сто миллилитров.

- Это ты, брат, молодец,- похвалил Вадик, ощупывая его с ног до головы.- А бока не болели?

- Дядя! - нежным звенящим голоском сказал трехлетний Ванечка.- Мама придет?

- Завтра, завтра придет,- погладил его головенку Вадик.

- Ты меня домой пустишь?- со слезами уже спросил Ванечка.- Дядя, я домой хочу!..

Он заплакал, как и каждое утро вот уже четвертую неделю, с того дня, когда счастливый и веселый Вадик пришел на кафедру, чтобы отметиться перед отпуском, попасться на глаза доценту - деликатно напомнить о себе,- а был тут же направлен в это отделение. "На две-три недельки,- пообещал ему доцент Кит.- А уж потом и отдохнете. Куда-нибудь едете?" Вадик промямлил в ответ что-то неопределенное. "Вот и хорошо. Так что приступайте прямо сейчас!" И халат Вадику нашелся и фонендоскоп; вручили кучу "историй болезни", показали две палаты, и он включился в работу, да с непривычки закопался и, как ни спешил, а опоздал к Оле на свидание. Прибежал, запыхавшись, без цветов и ждал выговора; сразу же рассказал об отсрочке отпуска и думал, что тут-то все и решится- ведь ему не придется уезжать куда-то на юг, и ее отговорки и откладывание главного разговора с родителями кончились,-а Оля обрадовалась почему-то.

- Все равно, значит, кому-то из нас уезжать,- сказала она торопливо, делая вид, что рассматривает памятник.- Выходит, мне: вот, в общежитии письмо лежало. Мама пишет - приезжай, помоги убрать картошку,- Она показала Вадику измятое письмо.- Поеду я, хорошо? К двадцать пятому вернусь, на экзамен. Ну, улыбнись, Вадя!

- ...В двенадцать, двадцать пятого, на Комсомольской, у остановки такси! - десять раз он прошептал ей в ухо за, полночь у самых дверей общежития, которые вот-вот должны были закрыть подглядывающие за ними дежурные, и даже подтолкнул ее, не торопящуюся уйти. Что-то было в ее последней улыбке со слезами такое, что до сих пор тревожило...

...- Ложись на кроватку,- сказал Вадик Ванечке.- Сейчас я тебя полечу...

- И домой пустишь?

В коридоре загремел голос заведующей отделением Майи Константиновны. Сестра тихо оправдывалась.

- А это меня не интересует!-отрезала Майя Константиновна и заглянула в палату.- Доктор Андреев! Вы уже в отделении, а не видите, какая грязь! На вашем месте я бы не вошла в палату, пока ее не привели в надлежащий вид. Что вы так рано? - почти не меняя тона, спросила она.- Опять в двенадцать часов отпроситесь в лабораторию? Не пущу. Ну, как у нас дела? - Улыбаясь, она присела на кровать к Мишане, потрепала его за ухо. Ее смуглая рука только подчеркивала молочную бледность Мишаниной кожи.- Нет последнего анализа?- Она посмотрела на Вадика.- Такая куча народу в этой вашей лаборатории, а анализы приходят с пятого на десятое! Вы-то что там делаете?.. Ах, экспериментальная методика! Нам-то она пригодится?.. Когда вы в отпуск идете? - не дождавшись ответа, спросила Майя Константиновна.- Потом в отделение вернетесь? Или, может быть, в лабораторию, подальше от ребятишек? К экспериментам?