Стояла черная майская ночь. Прогретая земля не остывала даже ночью, и воздух был насыщен теплом. Кучка людей в молчании дошла до поселка. Залаяли собаки, все дома были на крепких запорах, казалось, спущенные ставни затаенно выслеживают врага. Дом Дойла был самый большой и богатый, с длинной конюшней и хлевом. Джон Браун громко постучал в дверь.

— Кто там, во имя дьявола?! — спросил пискливый голос.

— Где здесь живет Уилкинсон? — вопросом на вопрос отвечал Браун.

— Уилкинсон? Чего вы шляетесь по ночам?! Обождите, я покажу вам, где живет Уилкинсон…

Долго возились с засовами, потом высунулась сердитая физиономия Дойла. Этот человек был похож на рыжую крысу, и Браун, увидав его, почувствовал странное облегчение. Оттеснив его, он вошел со своими людьми в дом.

— Мы из Северной армии, — сказал он Дойлу, — вы в наших руках, сдавайтесь!

Дойл заметался по большой закопченной комнате. Вышли два его сына, похожие на отца, как две капли воды.

— Ваша судьба послужит угрозой для других, — сказал им Джон Браун. — Больше вы не будете здесь разбойничать и мучить людей.

— Пощадите, — взмолился младший, — мы ведь еще молоды…

— Из гнид вырастают вши, — пробормотал Браун, — одевайся и выходи из дома.

— Проклятые ублюдки аболиционисты! — проскрежетал зубам, и старший. — Будь вы…

В соседнем доме орал и ругался Уилкинсон: он услышал лай собак и почуял опасность. Вейнеру пришлось высадить дверь и вытащить его силой из дома. Увидев молчаливую группу людей, Уилкинсон затих и сжался. Шерман сдался без сопротивления; язык его заплетался от страха, и он еле волочил ноги.

Брауновцы ушли, оставив на берегу реки пять трупов.

Кто покарал пятерых рабовладельцев? Никто никогда не смог добиться ответа от свидетелей этой ночи. Но молва упорно называла Брауна. Он всегда говорил, что врагов надо уничтожать не жалея.

Весть об убийстве пяти «сынов Юга» распространилась молниеносно. Все думали, что это — мщение за разгром Лоуренса. Рабовладельцы неистовствовали от бешеной злобы. Собрания следовали за собраниями, у всех на устах было имя Джона Брауна. Старая ненависть разгорелась с новой силой. Все дороги от Пальмиры до Осоатоми кишели людьми, которые охотились за Брауном и его сыновьями. Миссурийцы собирали добровольцев на поиски Брауна. Каждый подозрительный дом обыскивался. Не осталось ни одного амбара, ни одного стога сена, в котором бы не рылись добровольные сыщики. По ночам полыхало зарево: горели подожженные рабовладельцами жилища аболиционистов. «Сыны Юга» разгромили кузницу Вейнера и спалили дотла все палатки и бараки Браунсвилля. Ненависть рабовладельцев искала хоть какого-нибудь выхода. Если бы в то время им попался Браун, они придумали бы для него новую, неслыханную в мире казнь. Но все поиски были тщетны: Браун исчез, как иголка, брошенная в сено.

Браун понимал, что чем ближе он будет к своим врагам, тем легче ему скрыться. Поэтому, пока его искали у Пальмиры и возле Марэ де Синь, он преспокойно лежал под большим старым дубом у притока Оттавы и из своего лагеря слышал голоса солдат, посланных за ним в погоню и расположившихся бивуаком по ту сторону речки. Под крутым берегам шумел и дымился в сумерках весенний ручей, потрескивал костер в сырых ветвях и съеживались молодые листочки.

Здесь 30 мая нашел Джона Брауна корреспондент «Трибуны», сторонник свободных штатов — Джемс Редпас. Редпас явился в Канзас, чтобы своим пером агитировать за свободу. Война не испугала его, и он верхом, в одиночку, пустился в глубь страны. Так он ехал, задумавшись, вдоль речки, как вдруг из-за кустов высунулось дуло ружья и чья-то растрепанная, медно-рыжая голова.

— Стой! Кто идет?

Но, вглядевшись хорошенько во всадника, голова радушно закивала. Это был Фредрик, сын Брауна. Он встречал корреспондента в Лоуренсе и знал, что это — друг. Редпас также узнал Фредрика. Сын Брауна! Да ведь это сенсационная находка в тот момент, когда вся Америка трубит о преступлении отца!

— Не можешь ли ты сказать отцу, что…

— Да вы сами ему все скажите, — перебил Редпаса Фредрик, — я провожу вас к нему.

И вот Редпас видит перед собой застывшее в свете костра суровое лицо человека, так глубоко погруженного в думу, словно весь лес и вся земля думают вместе с ним.

Корреспонденту становится неловко прерывать мысли этого человека, и он робко вступает в круг костра.

Браун немногословен. То, что он сделал, он считает безусловно правильным. Всю жизнь он был человеком твердых принципов.

— Пусть лучше холера, оспа или желтая лихорадка явятся в мой лагерь, чем какой-нибудь пустой, беспринципный человек, — сказал он Редпасу. — С дюжиной людей твердых убеждений я сумею противостоять хоть целой сотне рабовладельцев.

Редпас с изумлением наблюдал его — такого человека корреспондент встречал впервые. Он сообщил Брауну печальные вести. Джон-младший и Джезон, которые в ночь расстрела расстались с отцом, теперь были пойманы и отправлены в Лекомптон, где рабовладельцы, избив двух брауновских «пащенков» до потери сознания, оставили их лежать на солнцепеке. Редпас внимательно следил за Брауном, но любопытство его так и осталось неудовлетворенным. Лицо отца только слегка дрогнуло, он пробормотал, что об этом деле необходимо подумать.

Корреспондент вскоре уехал: ему не терпелось поскорее написать о Брауне. Все газеты были полны сведений о «Старике» и его сыновьях.

«Среди общего столпотворения возникло совершенно неожиданное обстоятельство: старый Браун стал признанным героем сторонников свободных штатов. Они смотрят на него, как на единственного человека, способного оградить их от террора…

Он сделался легендой как среди своих, так и среди врагов. Его видят в каждой чаще и в каждой прерии, не проходит ни одной маленькой стычки, где бы он не участвовал в качестве вождя. Во Франклине рабовладельцы разбежались с митинга, так как прошел слух, что старый Браун едет, чтобы «изъять» нескольких человек. Всю ночь у речки, откуда должен был появиться Браун, стоял большой отряд с заряженными ружьями.

Известно, что только боязнь его мести удержала рабовладельцев от казни двух его сыновей, содержащихся в ливенворской тюрьме. Со времени событий в Поттоватоми он скрывается, его видят очень редко, но его влияние растет. Недавно большой отряд миссурийцев двигался на северян. Кто-то в шутку крикнул в задних рядах: «Старый Браун едет!» Мгновенно люди перерезали на мулах постромки и бросились спасаться, кто куда. На территории его боятся больше всего».

Власти сбились с ног, разыскивая Брауна. Несколько отрядов искали его одновременно в разных местах. И в то же время в умах людей постепенно укреплялась мысль, что Браун как раз такой человек, который может стать вождем канзасских аболиционистов. Молва рисовала его непреклонным и отважным и прокладывала к лагерю Брауна невидимую тропу.

Солдаты и добровольные сыщики бродили попусту, а каждый, кому действительно был нужен Браун — вождь и покровитель, легко и просто находил его в Оттава-Крик. Легко нашел его и капитан Шор, командующий отрядом фрисойлеров из Прерия-Сити.

Шор сообщил Брауну, что у Блэк-Джека собрался большой отряд миссурийцев под командой виргинца Пейта. Пейт послан изловить во что бы то ни стало Брауна. У него в отряде до трехсот человек и большой обоз, так как он только что ограбил свободный поселок Пальмиру.

Браун не медлил ни минуты. Через несколько часов его отряд был в Прерия-Сити. Там его встретили с энтузиазмом: двадцать человек бросили пахоту и, взяв ружья, последовали за брауновцами.

Вскоре на дороге им удалось заарканить трех всадников из лагеря Пейта. Браун сам допросил пленников. Он получил исчерпывающие сведения. Пейт организовал свой отряд, как маленькую армию, — с пехотой, кавалерией и лагерными принадлежностями. Его обозные мулы тяжело нагружены военной добычей. Сейчас отряд расположился лагерем у Блэк-Джека, и Пейт раскинул свою великолепную шелковую палатку, которая, благодаря своему пурпуровому цвету, видна чуть не за пять миль.