— Я бы на это не очень рассчитывал, если вспомнить, как она с вами обращалась, когда вы были сенатором.

— Поскольку я вряд ли могу нанять убийцу-одиночку, чтобы от нее избавиться, что вы предлагаете?

— По-моему, у вас есть только две возможности. Либо увольте ее, зная, что это угрожает вам неизбежным сенатским расследованием, либо признайте свое поражение, сделайте вид, будто вы поверили ее объяснению происшествия в Боготе, и утешайте себя надеждой, что в следующий раз вам больше повезет.

— Может быть, есть еще и третий способ, — тихо сказал президент.

Ллойд выслушал Лоуренса, не делая попытки его прервать. Выходит, президент тоже ломает голову над тем как убрать Элен Декстер с поста директора ЦРУ.

Коннор задумался, глядя на экран, на котором было указано, на каких конвейерах доставляется багаж с тех или иных рейсов. Наконец по конвейеру поплыли их чемоданы и некоторые пассажиры бросились хватать свой багаж.

Его все еще огорчало, что он не мог присутствовать при рождении своей дочери. Хотя у него были сомнения насчет американской политики во Вьетнаме, Коннор был, как и вся его семья, американским патриотом. Пока Мэгги доучивалась в университете, он добровольно пошел на военную службу и окончил офицерскую школу. Когда они обвенчались, у них было лишь четыре дня медового месяца, перед тем как лейтенант Коннор Фицджералд отправился во Вьетнам летом 1972 года.

Сейчас эти два года во Вьетнаме были далеким прошлым. Возведение в ранг старшего лейтенанта, пребывание в плену у Вьетконга, побег из плена, при котором он спас жизнь другому человеку, — все это, казалось, было давным-давно, и Коннору почти удалось убедить себя, что этого вообще не было. Через пять месяцев после того, как он вернулся домой из Вьетнама, президент наградил его высшим военным знаком отличия — Орденом почета, но после полутора лет пребывания в плену он был просто счастлив, что остался жив и вернулся к любимой женщине. Как только он увидел дочку, он влюбился второй раз в своей жизни.

Через неделю после возвращения в Америку Коннор стал искать работу. Он уже прошел собеседование на предмет поступления в чикагское отделение ЦРУ, когда неожиданно его старый командир роты капитан Джексон пригласил его работать в специальном подразделении, которое тогда создавалось в Вашингтоне. Коннора предупредили, что если он поступит в элитарный отряд капитана Джексона, ему придется выполнять задания, которые он не будет иметь право обсуждать ни с кем, в том числе и со своей женой. Когда он узнал, чего от него ожидают, он сказал Джексону, что ему нужно время подумать, прежде чем принять решение. Он обсудил этот вопрос с семейным священником отцом Грэмом, который всего-навсего посоветовал ему:

— Никогда не делайте ничего, что вы считаете бесчестным, — даже ради своей родины.

Когда Мэгги предложили работу в приемной комиссии Джорджтаунского университета,[18] Коннор понял, как Джексон жаждет привлечь его в свой отряд, и он написал своему бывшему ротному командиру, что готов поступить стажером в «Мэрилендскую страховую компанию».

С этого началась полоса обманов.

Через несколько недель Коннор, Мэгги и Тара переехали в Джорджтаун, купив небольшой дом на площади Эйвон-плейс. Вступительный взнос Коннор заплатил из своего армейского жалованья, которое Мэгги накопила на его счету, пока он находился в плену, ибо она никогда не верила, что он погиб.

Единственным огорчением было то, что у Мэгги случилось два выкидыша, и ее гинеколог посоветовал ей примириться с тем, что у нее будет только один ребенок. После третьего выкидыша Мэгги с этим примирилась.

Хотя теперь они уже были женаты тридцать лет, Мэгги все еще могла возбуждать Коннора, всего лишь проведя рукой по его спине. Он знал, что когда он выйдет из терминала и увидит ее в зале ожидания, это будет, как в первый раз. Он улыбнулся при мысли, что она наверняка приехала в аэропорт минимум за час до прибытия его самолета.

Перед ним на конвейере появился его чемодан. Коннор схватил его и двинулся к выходу. Он прошел сквозь зеленую зону, уверенный, что если даже его обыщут, таможенников вряд ли заинтересует маленькая деревянная антилопа, у которой на ноге было четко написано: «Сделано в Южной Африке».

Когда он вошел в зал ожидания, он сразу же заметил в толпе жену и дочь. Он ускорил шаги и улыбнулся этой женщине, которую обожал. Почему она вообще посмотрела именно на него, почему согласилась стать его женой? Он обнял ее, широко улыбаясь.

— Как жизнь, дорогая? — спросил он.

— Я ожила только тогда, когда узнала, что ты благополучно вернулся с задания, — прошептала она.

Он попытался сделать вид, что не обратил внимания на слово «благополучно», и повернулся к другой женщине, украшавшей его жизнь. Тара была чуть выше своей матери, с такими же рыжими волосами и блестящими голубыми глазами, но она обладала более уравновешенным характером. Единственная дочь Коннора поцеловала его в щеку, и он почувствовал себя на десять лет моложе.

На крестинах Тары отец Грэм попросил Всевышнего благословить ребенка красотой Мэгги и умом… Мэгги. Когда Тара росла, ее отметки в школе и восхищенные взгляды молодых людей показывали, что отец Грэм был не только священником, но и пророком. Вскоре Коннор оставил попытки отваживать поток поклонников, которые стучались в дверь их дома в Джорджтауне, и уже не торопился брать трубку, когда звонил телефон: это почти всегда был какой-нибудь юноша, который надеялся, запинаясь и косноязыча, назначить Таре свидание.

— Как было в Южной Африке? — спросила Мэгги, взяв мужа под руку.

— После ухода Манделы там стало гораздо опаснее, — ответил Коннор; Карл Кутер за обедом в Кейптауне подробно рассказал ему о проблемах, вставших перед Южной Африкой, и Коннор еще пополнил свою осведомленность чтением южноафриканских газет во время полета в Сидней. — Уровень преступности в большинстве крупных городов настолько высок, что после наступления темноты водителям разрешается ездить на красный свет. Мбеки делает все, что может, но, боюсь, мне придется порекомендовать нашей компании сократить инвестиции в этой части мира — по крайней мере, до тех пор пока мы не будем уверены, что там не разразится гражданская война.

— Все рушится; не держится и центр; анархию на мир с цепи спустили, — продекламировала Мэгги.

— Едва ли Йейтс когда-нибудь бывал в Южной Африке, — улыбнулся Коннор.

Сколько раз Коннору хотелось рассказать Мэгги всю правду, объяснить ей, что много лет ему приходится лукавить. Она, может быть, — хозяйка у него в доме, но они — его хозяева, и он всегда принимал кодекс абсолютного молчания. Много лет он пытался уверить себя, что его жене лучше не знать всей правды. Но когда она необдуманно произносила такие слова, как «благополучно» или «задание», ему казалось, что она знает куда больше, чем когда-либо признает. Может быть, он разговаривает во сне? Однако скоро у него больше не будет необходимости продолжать обманывать Мэгги. Она еще об этом не знает, но Богота была его последним заданием. Во время отпуска он намекнет, что ожидает повышения — а это означало, что ему больше не придется мотаться по свету.

— А как контракт? — спросила Мэгги. — Тебе удалось его заключить?

— Какой контракт? Ах да, все прошло гладко, как и ожидалось, — ответил Коннор. Это было самое близкое к правде, что он мог сказать.

Коннор стал думать о том, как он проведет следующие две недели, греясь на солнце. Когда они проходили мимо газетного киоска, его внимание привлек заголовок в газете «Сидней монинг гералд»:

Когда они вышли из здания аэропорта и двинулись к автомобильной стоянке, Мэгги перестала держать мужа под руку.

— Скажи, па, а где находился ты, когда в Кейптауне взорвалась бомба? — спросила Тара.

Бомба? Какая бомба? Карл Кутер не говорил ни о каком взрыве бомбы в Кейптауне. Сможет ли он когда-нибудь жить без постоянного нервного напряжения?