— Гонец все еще стоит у входа, мой повелитель.

— Почему? Или мало ему коня в награду за добрую весть?

— Говорит, что надобно сообщить хану нечто важное.

— Позови!

Визирь тихо вышел. Повелитель продолжал неподвижно стоять посередине тронного зала. Интересно, что желает ему поведать гонец из Испиджаба?.. В створку раскрывшихся чугунных дверей хлынул поток багрово-красных лучей заходящего солнца. Казалось, волна желтоводной Инжу захлестнула зал. Точно плывя в этой волне, вкатился шарообразный человек, напоминавший оранжевую тыкву. Кадырхан насупился. Круглый человек подкатился ближе, сделал странное движение: то ли поклонился, то ли, наоборот, откинул голову. И вдруг заговорил — крикливо, бабьим голосом:

— Я вестник, но уста мои были доныне закрыты для плохих вестей… Должен сказать. По пути сюда я увидел чудовищное знамение… Увидел… увидел в степи Атрабата одинокого коня с окровавленной грудью… И барабаны смерти на нем. Такое всегда бывает перед бедой…

Вестник говорил, словно выдавливая из себя слова. Видно, волновался гонец, боялся ханского гнева.

— На передней луке седла два барабана!.. — повторил он.

Иланчик Кадырхан стоял неподвижный, молчаливый. Тяжелые складки избороздили его лоб. Он словно бы услышал вдруг грохот двух призывных барабанов, представил кровавую сечу. Свистят сабли, храпят кони, катятся по земле отсеченные головы батыров, рвут на себе волосы безутешные вдовы, падают, хватаются за решетки юрт. И плачут, плачут сироты; от такого несчастья вырастут они слабоумными и хилыми… Вот этого коротышку гонца, должно быть, тоже в детстве подшибло, задавило горе, унижение сиротства.

Глаза правителя налились кровью, рука потянулась к поясу.

— Конь с барабанами больно строптив. Поймать мне его не удалось…

Кадырхан собрал разбежавшиеся мысли, высказал то, что тревожило его все это время:

— Об этом никому ни слова. Пусть все, что ты видел, останется тайной. Узнают люди — покоя лишатся. Сплетни поползут отовсюду. Это может быть коварной уловкой подлого врага. Кому-то захотелось отравить нашу радость, омрачить веселье собравшихся на праздник людей. А пока что пусть изловят одинокого коня. Раскрою истину!..

6

Знаменитая в ту пору Отрарская библиотека, любовно собранная великим Абу-Насром аль-Фараби, находилась глубоко под землей, под пятью пластами Гумбез Сарая. Первоначально книги и рукописи хранились в крепости Ак-курган^[20] — там, где родился Фараби, но позже, когда Отрар оделся в камень и слава о дивном городе вознеслась высоко, ее перевезли в Гумбез Сарай. Думали, что здесь книгохранилищу не будут угрожать никакие набеги и войны. С тех пор в реке Инжу много воды утекло, сам основатель библиотеки нашел свою смерть на далекой чужбине, но книги остались, к ним прибавились многие и многие другие. Слава библиотеки притягивала, привлекала талантливых ученых со всех концов света. Она стала известным миру светочем знания, и именно здесь на века прославились имена ученых — Габбаса и Исмаила из Жаухара, Хисамеддина из Сыгынака, Ахмеда из Испиджаба, Кысанабыза из Хорасана, Анет-баба из Шабгара.

Сегодня Иланчик Кадырхан вдруг пожелал осмотреть подземное книгохранилище. За этим желанием скрывалась сокровенная тайна, неведомая никому, кроме самого правителя Отрара.

Тишина и покой царили сейчас в мире, но эта была обманчивая тишина, напряженная, предгрозовая, тишина перед страшной бедой, неумолимо надвигавшейся с востока. Хотя и обнялись они с послом монголов грудь в грудь, а для их купцов открыли Шелковый путь, однако что ни день точно из-под земли доходили тревожные слухи. Не выходил из головы и одинокий конь в степях Атрабата с двумя походными барабанами на передней луке седла. Видение такого коня было верным знаком. Невольно задумывался хан, пытал себя: «Что притягательного есть для врага в Отраре?» И тогда думалось о книгах, о скрытых в них тайнах, о бесценных творениях человеческого разума. Его тянуло туда, он хотел убедиться собственными глазами, что великое это богатство Отрара в целости.

И еще одна потайная причина была для осмотра книгохранилища: в последнее время заметно оскудела ханская казна. Запасы золота и серебра в кованных железом сундуках быстро таяли. Главная причина тому — бездействие десяти ок войска. Нет походов — нет и доходов. А город рос, расцветал, появлялись новые дворцы и мечети, нужны были немалые средства на содержание огромного войска да и постоянного пополнения библиотеки дорогими книгами. Правда, оскудение казны не особенно удручало Кадырхана. Ведь не бесследно, точно вода в песок, уходят деньги, а во славу и честь страны Дешт-и-Кипчак. Он продолжает традиции предков, и потомки будут ему за это благодарны. Теперь правителю хотелось знать, насколько ханская казна способствовала пополнению книгохранилища, какие появились там новые книги, чем может гордиться прославленная библиотека Отрара.

Сопровождал хана ученый визирь Исмаил. У главных ворот здания, под которым находилось книгохранилище, встретился им Анет-баба из кипчакского рода конрат. Главный летописец ханского двора, семидесятилетний мудрый старец, сухой, жилистый, легкий в движениях, поставил светильник на пол, отвязал от пояса связку ключей, начал перебирать их дрожащими пальцами, нашел наконец нужный и отомкнул замок. Иланчик Кадырхан и визирь Исмаил последовали за ним.

Большие подземные комнаты соединялись между собой куполами. На самом верху круглились маленькие окошки, оттуда струились тонкие лучики света и поступал снаружи свежий воздух. Стены без украшений были выложены из темно-серого жженого кирпича. Пять просторных комнат располагались одна за другой, соединяясь узкими коридорами с бесконечными крутыми поворотами. По боковым стенам тянулись каменные полки, тесно уставленные книгами. При слабом свете, льющемся сверху через оконце и от светильника в руках летописца, тускло поблескивали тисненные золотом и серебром кожаные, сафьяновые громоздкие книги и бесчисленные свитки. Они напоминали о древних предках-саках, захороненных в своих курганах вместе с несметными богатствами…

— Сколько всего книг в хранилище? — поинтересовался Кадырхан.

Анет-баба ответил не сразу. Он поставил светильник в закопченную нишу угловой стены, сунул руку за пазуху, вытащил трубкой свернутую бумагу. Развязал шнурок, развернул свиток и принялся читать размеренным голосом:

— «Кипчакские летописи, обернутые в бараньи шкуры, — два ок семьдесят два мотка. Вавилонские плиты, на которых выбиты священные слова, — девяносто. Камни с надписями — четыреста двадцать один. Лопатки разных животных с письменами — шестьсот двадцать три. Папирусные свитки… Книги старые ромейские… Книги ромеев-несториан…»

Долго читал Анет-баба, и никто не перебивал его. Так долго, что за это время можно б было сварить в котле ярку. Перечислив названия книг, старец перешел к людям, написавшим их. Должно быть, день уже сменился ночью: из верхних окошек уже не падал свет. И лошадиный жир в глиняном светильнике был на исходе. Исмаил зажег новый светильник, передал старцу. Кадырхан взял попавшуюся ему на глаза какую-то тяжелую книгу, начал осторожно переворачивать листы. Его поразили краски, затейливые орнаменты, тонкие линии, переплетавшиеся в неповторяющихся рисунках, покрытых местами позолотой. Видно, немало потрудился писец-каллиграф, выписывая, разрисовывая каждый узор. Правитель по слогам разобрал несколько слов, но ничего не понял. Буквы были все знакомы, а слова непонятны. Пожалуй, такая книга по зубам лишь мудрому Анету-баба. Такую книгу и в руках-то не удержишь, нужны специальные подставки при чтении.

До слуха правителя словно бы издалека доносился надтреснутый, сипловатый голос старца:

— «Старовавилонских плит с клинописью… Духовных книг на сафьяне… Летописец Шуак, прозванный Девятиверблюжьим, сын Нурсая — Острый слух из рода Канлы…» Так что, мой правитель, в библиотеке Отрара хранится около тридцати трех ок книг и всяких надписей…