Но как? Это никогда не случалось раньше, этого просто не могло произойти, но… вчерашний инцидент был еще свеж в памяти Губвы, а теперь приобрёл иное значение в свете этого нового вторжения.

Раньше он думал, что неудача с ракетой «Поларис» была случайной, но теперь… Нет, что бы тогда ни случилось, это вряд ли могло быть случайным. Однажды — может быть, но два раза?

Это означало, как теперь предположил Губва, что Гаррисон искал его, действительно стремился его найти.

— Ричард Аллан Гаррисон, — прошептал Губва сам себе, его мысли злобно бурлили, и он был изрядно испуган. — О-о, я нашёл твой разум случайно — или, скорее, разумы тех, кто тебе близок — но я не подозревал, что ты когда-либо отыщешь мой! Тем более дважды за двадцать четыре часа!

Ему помешал Гаррисон — это мог быть только он. Кто ещё мог создать такую турбулентность в Психосфере? Только два человека во всём мире обладали подобной силой.

Гаррисон был вторым.

Губва приподнял своё массивное тело и некоторое время отдыхал, тяжело дыша от напряжения, прежде чем обрёл контроль над своей огромной, тучной и жирной тушей. Затем, когда кровь начала более свободно циркулировать в его сосудах, а дыхание стало ровным, он обратил внимание на тусклое свечение маленькой красной лампочки на потолке.

В 8:20 утра Губва потянулся и зевнул.

Справа от него лежала спящая женщина с белой кожей, её вполне можно было назвать красивой. Черты её лица были почти идеальными, но слишком тонкими. Её грудь равномерно вздымалась от дыхания, гладкая и без шрамов, несмотря на удаление молочных желёз хирургическим путем.

Результат безупречной пластической хирургии, её грудь была почти мужской. Не считая отсутствия сосков, даже таких, как у мальчика. И все же она не была бесполой. Наоборот.

Она лежала на спине, широко раскинув стройные ноги, между которых виднелась огромная вульва, переходящая во влагалище, напоминающее туннель. Во сне её рот был широко раскрыт, и, пока Губва смотрел на неё, открылся ещё шире. Совершенно беззубый, это был вход во второй тоннель: ребристый свод её глотки. Её хозяин весьма глубоко знал эти входы — как и третий, в данный момент скрытый.

Слева лежал молодой мужчина, чернокожий и совершенно безволосый. У него были вывернутые губы, приплюснутый нос, покатый лоб и крайне непривлекательная внешность — но его грудь была женской, с крупными, цвета чёрного дерева, сосками. Его пенис был дряблым, а мошонка без яичек. Он был евнухом, но вовсе не при гареме. Скорее, любовником-фаворитом при дворе Губвы.

Да, они оба были Паствой. Оба, и «мужчина» и «женщина» (если эти термины еще могли быть к ним применены), «жены» Харона Губвы. Двое из многих.

Губва медленно, осторожно поднимался с кровати, пока не сел, свесив ноги и касаясь ступнями пола. Затем встал, его большой вялый член свисал до середины бедра, словно мёртвая кобра, в тени объёмистого живота. Складки плоти вздрагивали, когда он пересекал комнату, прилагая усилия в буквальном смысле скорее умственные, чем физические. Он уменьшал свой вес, пока шёл, почти приблизившись к настоящей левитации. Его коньком была, конечно, телепатия, на втором месте был гипноз, а прочие экстрасенсорные способности были слабыми. И хотя он значительно повысил свои силы за счёт тренировок, он по-прежнему знал свои пределы.

Что касается пределов способностей Гаррисона — Губва бы многое отдал за то, чтобы их знать. Экстрасенсорные способности делали этого человека опасным и для него, и для его замыслов. Слишком опасным. Но… Губва был рад, что контакт был слишком кратким, чтобы представлять собой угрозу его безопасности. Он ведь спал и, предположительно, видел сон. И не исключено, что он, Губва, сам, подсознательно искал Гаррисона. Это был не первый раз, когда он посещал умы других людей во сне.

О, это было маловероятно, но… этот человек мог побывать в его уме много раз за последнее время. Но даже это не могло объяснить вчерашнее происшествие, и это, конечно, не объясняло отказ системы мысле-стражи. Не на этот раз…

Губва надел туфли в восточном стиле и красный, широкий, длиной до колен, халат.

Двери открылись с пневматическим шипением, когда он подплыл к ним, выходя из спальни в главное жилое помещение. Эта комната была просторной, с высоким потолком, покрытым упругой резиновой плиткой полом, её тускло освещённая обстановка была выдержана в почти промышленных аспидно-серых и серебристых тонах. Возле одной из стен стоял большой, тяжёлый, металлический стол, над которым в слоистой породе стены был высечен барельеф, изображающий приземистую, нескладную фигуру обнажённого мужчины, который, уперев руки в бока, с холодным выражением лица разглядывал комнату.

Это было изображение Губвы, каким он был пятнадцать лет назад, когда он поселился здесь, и детальное изучение каменного портрета могло сказать, что он представлял собой не совсем мужчину. Или, возможно, нечто большее, чем мужчину, в зависимости от точки зрения. Как и у самого Губвы, и как у евнуха, по-прежнему спящего в своей постели, у фигуры на барельефе были отвислые груди; но на этом сходство между Губвой и евнухом заканчивалось. Между расставленных ног резной фигуры был увесистый член, преднамеренно изображённый эрегированным, с выпуклыми яичками, свисающими в одну сторону, так что были видны приоткрытые губы женского полового органа и выпуклый клитор, похожий на маленький пенис. На барельефе был высечен гермафродит — каковым являлось и живое существо, на нем изображённое. Его ноги попирали большой земной шар с резными очертаниями островов, материков и океанов.

Губва подошел к столу, ткнул в кнопку указательным пальцем массивной левой руки и произнес в решетку интеркома:

— Губва караульному помещению. Здесь было психическое вторжение. Проверьте мысле-стражу и доложите мне немедленно.

Он убрал палец с кнопки, передвинулся за круглый стол и уселся в мягком стальном кресле. Он ждал, он размышлял, обдумывал возможные варианты.

Мысле-стража была ответом Губвы бессоннице, возникшей из-за телепатических способностей, бессоннице, которой он периодически страдал в течение двадцати пяти лет, пока не нашёл лекарство. Бодрствуя, он мог контролировать, фильтровать и управлять своим контактом с умами других людей. Они были в его власти, он мог читать их, как книги, выбирая нужную информацию. Большинство из них, так или иначе. Но когда он спал, всё было по-другому. Спящие люди вторгались в его сны, наводняя их своими бесчисленными страхами и видениями. Пока он не начал использовать мысле-стражу.

Всегда было четыре мысле-стражника «при исполнении служебных обязанностей» в любой момент, мужчины и женщины, наркотическая зависимость которых была полной. Наркоманы надолго покидали реальный мир, пребывая в сумеречной зоне собственного бреда. Губва был счастлив позволить им жить таким образом, поставляя наркотики, которые удерживали их живыми.

Когда он бодрствовал их хаотическое кошмары не влияли на него, а когда он спал, то мысле-стража тоже спала, охраняя его разум. Это была их единственная функция.

Наркотик, к которому у них сформировалась потребность, фактически выключал их, создавая в них ментальную пустоту, что означало временное прекращение деятельности коры головного мозга и полное исчезновение мыслей.

В результате вокруг них возникал барьер, непроницаемый для случайных мысленных потоков из внешнего мира. Непроходимый также и для любого сканирования мозга.

По крайней мере, так Губва всегда считал.

И это было важно! Существовали люди, которые могли передавать мысли, так же как Губва, но без его опыта, часто даже не зная, что они это сделали. Их умы были словно радиовещательные станции, посылающие постоянный поток телепатических волн. И они, как правило, не замечали или не осознавали входящих сообщений. Опасными из них были те, кто действительно мог читать мысли других людей, и одним из таких был Гаррисон. Гаррисон, величайший в мире телепат, чьи мысли — специально направленные мысли? — по всей видимости, проникли сквозь барьеры Губвы и напугали его в момент пробуждения.