Одна из таких песен середины XVIII века называлась «Жалобы Екатерины». Очевидно, дворцовые интриги и непростые отношения Петра III с супругой были хорошо известны не только в высшем свете, но и среди простого народа.

Люди, слагавшие эту песню, безусловно относились с сочувствием к Екатерине Алексеевне. И все же императрица пожелала, чтобы песню предали забвению. Впрочем, как и некоторые другие народные творения, упоминающие ее.

По личной просьбе императрицы обер-прокурор Александр Вяземский писал графу Салтыкову, как надо поступить с песней о Екатерине II: «Хоть оная песня и не стоит большого уважения… но ее императорскому величеству благоугодно б было, чтобы оная… забвению предана была, с тем, однако, чтобы оное было удержено бесприметным образом, чтобы не почувствовал никто, что сие запрещение происходит от высшей власти».

Однако, конечно же, не последовало высочайшего пожелания «предать забвению» такие произведения, как Ода на Коронацию Екатерины II, написанную Александром Сумароковым:

Коронация Екатерины II состоялась в Москве в сентябре 1762 года. Всего лишь спустя два месяца после дворцового переворота и убийства в Ропше под Санкт-Петербургом ее супруга, императора Петра III.

Церемония коронации происходила с небывалым размахом. Для встречи Екатерины в Первопрестольной было построено четверо триумфальных ворот. Улицы по маршруту торжественного кортежа украшались еловыми ветками и разноцветными лентами, а на домах и балконах вывешивались ковры и флаги.

Из Северной столицы в Москву на коронацию прибыло около 80 тысяч офицеров, чиновников, казаков, придворных, представителей духовенства. По отчетам полиции, для перевозки такого количества людей потребовалось более 19 тысяч лошадей. Как свидетельствуют современники, Санкт-Петербург во время знаменательного события в Первопрестольной опустел, и на улицах его почти не встречались кареты.

В дни коронации императрица много общалась не только со знатными особами, но и с простыми людьми. Однажды к ней подошли две благообразные старухи и предсказали:

— Долгия будет царствие твое, но многия пройдешь тревоги и испытания. И наречет тебя народ Великой…

— И во многих летах не забудут люди твоих деяний…

Польщенная таким предсказанием, императрица улыбнулась и ответила:

— Не все хорошо, что помнится. Кое-что надобно предавать забвению…

Они не заставили себя ждать…

И в начале, и в последующие годы своего правления Екатерина II всегда чувствовала тревогу и напряжение. Смелая и волевая, но в то же время осторожная и мнительная, она постоянно ожидала всевозможных заговоров против себя.

Опасения императрицы были не лишены основания. В — первые же месяцы ее правления гвардейские офицеры братья Гурьевы и Хрущев, а с ними коллежский асессор, родственник гвардейца Хрущева, готовились возвести на престол сына Екатерины И, юного Павла Петровича.

Заговор вскоре был раскрыт. Императрица не пожелала кровавой расправы, и заговорщиков не казнили, а отправили в Сибирь.

Об испытаниях, выпавших на долю Российской империи в годы правления Екатерины II, свидетельствуют манифесты и указы императрицы: «О усмирении помещиковых крестьян», «О бытии крестьянам в послушании у своих помещиков», «Жалованная грамота дворянству», «Жалованная грамота городам» и многие другие.

В начале 1763 года нидерландский резидент Мейнерцгаген упоминал в депеше о покушении на жизнь государыни и ее фаворитов. Резидент отмечал, что, несмотря на это, «…Императрица ежедневно выезжает в открытом экипаже, участвует в празднествах при дворе и у частных лиц и не принимает никаких мер предосторожности…

Распущение разных слухов, во всяком случае, свидетельствует о брожении умов, о существовании умыслов злонамеренных лиц. Верно то, что на днях некоторые гвардейские солдаты напали на улице на фаворита гр. Орлова и страшно избили его. К счастию, его спасли еще во время. С тех пор опять по всем улицам разставлены пикеты…»

Укреплялась власть Екатерины II, но и усиливались проблемы, опасения, тревоги. Хоть и были многочисленные войны победоносными, а самое массовое в стране восстание во главе с Емельяном Пугачевым подавлено, — все же эти события приносили немало переживаний.

Иногда во время подобных испытаний Екатерина II тайком призывала к себе различных предсказательниц. В отличие от Екатерины I, Анны Ивановны и Елизаветы Петровны она не хотела, чтобы об этом знали окружающие. Ведь императрица считалась человеком современных научных взглядов и называла себя ученицей Вольтера. Даже не все ее фрейлины знали о встречах Екатерины Алексеевны с предсказательницами.

Не зря призывали, советовали петербургские старухи-вещуньи императрице опасаться «бледного узника».

Во время поездки по стране в Митаве Екатерине Алексеевне сообщили, что в Шлиссельбурге убит «бледный узник» — Иоанн Антонович Брауншвейгский.

Подпоручик Смоленского полка Василий Мирович попытался совершить переворот, чтобы вернуть на престол Иоанна Антоновича, свергнутого Елизаветой Петровной. Как известно, переворот провалился. Иоанн Антонович, согласно инструкции, был убит одним из надзирателей. А Василия Мировича вскоре казнили на Обжорном рынке Северной столицы. Тело казненного вместе с эшафотом прилюдно сожгли.

На другой день после расправы над заговорщиком на пепелище появился какой-то не известный в Петербурге оборванец. Потому, как таращил он глаза, жестикулировал да бормотал и выкрикивал непонятные слова, стало ясно, что оборванец — сумасшедший.

Собрал он пепел с места казни в мешочек, погрозил несколько раз кому-то кулаком и вдруг закричал совершенно внятно:

— Ты, Катерина, убила царя Иоанна! Ты все подстроила, самозванка!.. Отольются тебе слезы «бледного узника»!..

Попытались схватить сумасшедшего смутьяна, да он успел скрыться в толпе. Искали его по всему Санкт-Петербургу, но так и не нашли. Сам безумный оборванец исчез, а слова его пошли гулять по столичным улицам, домам и площадям. Заволновался, зароптал народ.

О происшествии доложили Екатерине Алексеевне. Как бы в свое оправдание, императрица спешно издала манифест: «Когда Бог благословил вступить нам на престол… и мы ведая в живых еще находящагося тогда принца Иоанна… то первое нам было желание и мысль, по природному нашему человеколюбию, чтобы сему судьбою Божиею низложенному человеку сделать жребий облегченный в стесненной его от младенчества жизни.