Оставив его наедине с уязвленным тщеславием, я налила себе еще виски. Исабель неугомонно трещала с подружками. Дон Агапито беседовал с Лаурой. Ко мне подошел Рафаэль и пригласил на танец.

– Сегодня вечером я ждал звонка Хавиера и вдруг подумал вот о чем: если я получу назначение в Вашингтон, мы могли бы провести несколько деньков на Азорских островах. Они у нас на пути. Как ты думаешь?

Он говорил небрежно, словно о чем-то незначащем, и я ничего не ответила.

– По всей вероятности, я до субботы должен побывать в Мадриде. О билетах позабочусь сам. Не то, чтобы мне здесь не нравилось, скорее наоборот… Но я думаю, что нам обоим не мешает съездить куда-нибудь. Что ты на это скажешь?

– Ты обратил внимание, что в Торремолиносе я не пробыла и недели?

– Возможно, нам еще долго не представится случая попутешествовать… Я думал, тебе будет приятно сменить обстановку, солнце и климат.

– Ты мог подумать об этом раньше. Дом снят до сентября. Это невозможно.

– Мы уступим его Марии-Луисе, и все будет в порядке. На деньги, что мы выручим от продажи квартиры, можно уехать хоть на Аляску. Подумай. Другого такого случая не представится…

Луна сверкала на высоком небе. Рядом с нами танцевали Хорхе и Селия. В баре Энрике разговаривал с девушкой.

– Мне неохота двигаться отсюда, Рафаэль. Хочу спокойно прожить несколько дней. Если тебя тянет на Азорские острова, поезжай, но не проси меня ехать с тобой. Мне надоело путешествовать.

– А я считал, что ты мечтаешь об этом… Ты ведь сама говорила…

– Я передумала.

– Подумай еще.

– Уже подумала.

– Хорошо, хорошо. Как знаешь.

Объятия Рафаэля, пока мы говорили, становились все слабее, и, когда пластинка кончилась, мы молча расстались. Сад был полон народа. На галерее в свете прожектора кружились пары, у стойки бара толпились мужчины. Я встретила одного торговца, разбогатевшего после войны на продаже контрабандных товаров, и жену провинциального фалангистского депутата. Мы вспомнили прошлое. Торговец еще не успел облысеть, а дама показалась мне старой и унылой. Энрике спорил о политике с каким-то субъектом из монархистов: «Все вы очень нерешительны. Вам следовало бы пойти дальше и вообще упразднить рабочую проблему…» – «Упразднить? Каким же это образом?» – «Просто-напросто избавившись от них. Мы могли бы ввозить негров из Африки…» Какая-то полная женщина осведомилась у Энрике о своем муже, и, не меняя интонации, он ответил, что видел его среди елей в объятиях блондинки. «Только, пожалуйста, не мешайте им. Это будет неделикатно». Она неохотно улыбнулась, а Энрике и я укрылись в доме.

Выйдя на террасу, я выпила третье виски. Грегорио как неприкаянный бродил вокруг своей жены. События развивались слишком быстро, чтобы он мог понять их, и он пристально смотрел на Селию, так пристально, будто боялся, что, отведя глаза, потеряет ее. Рафаэль танцевал с Лаурой, а Джеральд спал, лениво развалившись в кресле. Я столкнулась с Романом и спросила его, где Долорес.

– Ушла, – улыбнулся он. – Сказала, что у нее свидание в Малаге.

Я потанцевала с ним – он больше не приставал, – и мы обменялись едкими остротами по адресу Грегорио. Потом подошла Эллен и, взяв меня под руку, сообщила, что Долорес из-за пустяка повздорила с Романом. «Она, наверное, опять где-нибудь напивается. Хочешь, поедем поищем ее?» Я сказала, что чувствую себя очень усталой, но подошел Энрике и предложил нам удрать в Торремолинос.

– Мне начинают надоедать эти люди. Давай потихоньку смоемся.

Когда мы подкрадывались к выходу, нас заметила Лаура и сказала, чтобы подождали ее. Она уже выпила несколько лишних рюмок и вскоре появилась с Рафаэлем и Чичо. Мы совещались, не зная куда поехать. Чичо был за Баондильо, а Эллен предпочитала «Утешитель». Энрике прервал спор, сказав, что это мы решим в городе.

Я отдала Рафаэлю ключи от машины и села в «403» Энрике рядом с Эллен. Энрике вел машину очень быстро, надеясь, что они отстанут, но на перекрестке главного шоссе я, обернувшись, увидела фары «фиата». На протяжении всего пути никто из нас не сказал ни слова. Энрике был озадачен и зол не меньше меня. Выехав на площадь, он начал кружить вокруг цветников.

– Что это ты?

– Так. Может, им надоест, и они отстанут.

Но обе машины радостно кружили вслед за нами. После нескольких минут такой карусели Энрике сдался и остановил машину у «Центрального».

– Мы остаемся здесь, – сказал он.

Они тоже остались, и Рафаэль шутливо спросил Энрике, не хочет ли тот поехать на Азорские острова.

– На Азорские? Зачем?

– Говорят, там чудесный климат. Никто пальцем о палец не ударяет. Только развлекаются… Настоящий рай.

– Если ты оплатишь мне дорогу…

– Оплачу и тебе и Исабель. Поедем вчетвером. Но ты должен уговорить Клаудию.

– Почему? Она что, не хочет?

– Нет.

– Езжайте без меня, – сказала я. – Расскажите мне, как там, когда вернетесь. Обожаю слушать рассказы.

– Клаудия потеряла интерес к путешествиям, – продолжал Рафаэль. – А раньше она их обожала.

– Когда тебе где-нибудь хорошо, не хочется укладывать чемоданы.

– Любопытно. Несколько лет назад она говорила иное. Мечтала о путешествиях, о встречах с новыми людьми… Теперь ее но сдвинешь с места, и в то же время с людьми ей скучно.

– Смотря какие люди.

– Раньше ты не очень разбиралась. Тебя все занимало. – Он заказал официанту виски на всех и заключил, обращаясь к Энрике: – Париж изменил ее.

– Нас изменяет жизнь, – сказала я. – И ты уже не тот, что был.

– Да, не тот. Время подтачивает нас исподволь. Теперь мы живем лишь по привычке, – улыбнулся он. – Начали с того, что стали писать по заказу, а кончили тем, что и живем по заказу. Как ты считаешь, Энрике?

Энрике молчал, и я взяла его за руку. Это вышло непроизвольно, и все с тревогой посмотрели на меня. Наступило тягостное молчание.

– Может быть, потанцуем? – сказала Эллен.

– Это идея, – поддержал Чичо.

До сих пор только Лаура ничего не замечала, но теперь и она все поняла.

– Пойдем-ка и мы с тобой, Рафаэлито.

Медленно потягивая свое виски, он нерешительно взглянул на меня.

– Ты не идешь?

– Нет.

– А ты?

– Я тоже остаюсь, – сказал Энрике.

Рафаэль встал. Он сразу как-то постарел, его лицо прорезали морщины.

– Мы поедем в Ремо, – пробормотал он, глотая слюну. – Если вы передумаете, позвоните мне. Я засяду там на всю ночь.

Он удалялся, не оглядываясь, и, когда я убедилась, что он ушел, подошла к Энрике и поцеловала его в губы.

– Видишь, как он теперь ведет себя?

– Да.

– Он сломался, потерял всякое достоинство.

Мы вновь поцеловались, и я почувствовала, как он вздрогнул. Глаза его блестели.

– Пойдем.

Мы сели в машину. «403» оставил позади разноцветные огни реклам на площади, двойной ряд белых домов с газонами, лесистые холмы Эль Пинар. Шоссе взбиралось в гору, потом петляло вниз, и на одном из поворотов я увидела море, залитое лунным светом. В стороне елочными огнями горели зеленые и красные сигналы аэродрома. Мы переехали мост Гуадалорсе и обогнули квартал дешевых домов. В некоторых барах светились окна. Оставив позади трамвай и стоянку извозчиков, мы оказались на улице Аламеда, усаженной фикусами. Энрике свернул налево и остановился у отеля. Тогда я вспомнила бессонные парижские ночи и наш тернистый путь в Амстердам, но отступать было поздно.

Уже давно рассвело. Солнце красной кометой поднялось над горизонтом, и утренний бриз шевелил листву. Энрике затормозил у ограды.

Мы поцеловались еще раз, я вышла, и машина тронулась. Войдя в сад, я увидела, что гараж пуст. Рафаэль устал ждать нас, и, видимо, Лаура взялась его утешить. Оставив Эрминии записку с просьбой не тревожить меня, я приняла снотворное.

Когда я проснулась, было около двенадцати. Во рту пересохло, и я выпила целых пол-литра кофе. Звонили Исабель, Магда, Лауреано и еще какой-то мужчина, не пожелавший назвать себя, но передавший, что зайдет около двух. Эрминия глядела на меня глазами встревоженной птицы, и я попросила ее приготовить ванну.