Подношение было принято, седло надето, Рона подтянула подпруги, и вывела застоявшуюся лошадь во двор.

— Лэсса Рона! Куда?! — завопил седой конюх, как раз выговаривавший что-то младшему.

— Я скоренько, — донеслось уже из-за забора.

Можно было и не возвращаться в замок. Выбрать место поудобнее, посмотреть, как ночь перетекает в утро, послушать, как кричит перед рассветом коварная птица ясь… с другой стороны, надо иметь совесть. Эйлас небось весь изведётся, да и оставался хоть призрачный и ненадёжный шанс, что в злосчастной комнате запирался кто-то другой — может, обнаглевшая горничная со стражником. А Ингар где-то бродит по своим делам, побродит-побродит и вернётся…

Она изумилась беспомощности и наивности своих минутных надежд. Надо же — как тёлушка у входа на бойню мычит, и думает «а может, всё не так страшно, может, топор мимо пролетит?»

С досады Рона осадила лошадь. Они были уже довольно далеко от замка. Лагерь королевских воинов остался позади и если свернуть сейчас налево и проехать ещё полчаса — будет деревня. Может, завалиться в кабак, выпить пива? Оно там хорошее, вкусное… выпить, потом нарваться на драку — если примут за продажную девку, или попробуют свести Эшту… правда в последнем случае драться она будет сама, вряд ли Ронино непосредственное участие потребуется. Наколдовать, зло и коротко, два летающих утюга и ещё немного посмотреть, как их будут ловить, или как хозяин внезапно воспарившего имущества — мастер из портняжной лавки напротив — побежит хватать соседа за бороду…

Она спешилась и уселась на траву. Эшта немедленно сунулась храпом — обнюхать карманы, но вкусной корочки, к собственному разочарованию, не нашла. Рона отпустила повод, разрешая, взамен сухарика, пожевать сочной, обильно покрытой вечерней росой, травушки. Кобыла не привередничала.

Она ещё долго сидела, измышляя всякие коварные планы — и как схватить возлюбленного за причинное место, и куда идти потом выпустить пар, и что ещё можно запустить в полёт кроме утюгов. Светлячки, степенно жующие сочные сладкие листья розового клевера, сплетались в причудливые, движущиеся, перетекающие один в другой узоры. Кружевная салфетка, лошадь с развевающейся гривой, неизвестный замок с высокими шпилями… она так увлеклась, что не сразу поймала захолодившее лопатки ощущение чужого взгляда на себе. Эшта предупредительно всхрапнула.

Он смотрел на неё издалека. Что-то было в этой смешной девочке такое, что помешало ему подъехать и, как намеревался, за ухо оттащить в замок. Что-то что заставляло его смотреть, не отрываясь. Её лицо было суровым, решительным… насупленным, как мордочка двухнедельного котёнка ашерры: впервые позарился на настоящую добычу, впервые выпустил прозрачные царапки — и наткнулся на сердито фырчащего колючего ежа. Гнев — и неумение с ним совладать. Точнее, незнание, как его применить, ведь гнев это очень сильное оружие. Нельзя забывать, как быстро взрослеют кошки. Пройдёт несколько недель, движения станут бесшумными, глаза зрячими в темноте, когти почернеют и хищно изогнутся…

— Кто здесь? — звонко разнесся её голос в стылом ночном воздухе.

Лейральд с досады дёрнул повод. Крупный серый в чёрное яблоко конь рванул с места, расплескав по ветру белую гриву, от чего хозяин чуть было не впал в неположенное ему раздражение. Надо было отойти. Когда она подняла голову — надо было подать назад. Боевые кони обучены ходить бесшумно… оправданий себе он не искал. Однако — занятно, что ещё кто-то любит далёкие одинокие прогулки, презрев опасность… как будто, ей нечего бояться. Будь на её месте он сам — не был бы так безрассуден.

Всё-таки, поднимаясь по знакомым ступеням и скользя по узким коридорам, стараясь не попадаться на глаза слугам в распахнутой, пропахшей лошадью куртке, Рона где-то в глубине души надеялась, что вот она откроет дверь, а в комнате её ждёт, уныло уставившись в окно, возлюбленный, и в глазах у него такая неизбывная тоска, словно он не сможет жить, если она не придёт прямо сейчас и не обнимет…

Разумеется, её никто не ждал. Встав под душ, она отрешенно глотала крупные злые слёзы пополам с цветной, стекающей с чёлки, водой.

Отряд остановился только с наступлением ночи, когда невозможно стало отличить камень на узкой дороге от тени: побоялись, что лошадь оступится и поломает ногу. Лошадей было точно по счёту, а медлить нельзя ни секунды. Поэтому, потеряв скакуна, им пришлось бы расстаться ещё с кем-то из охраны — с учётом последних событий это было бы очень, очень не благоразумно.

Барон Киан сполз с запыленной лошади, и привалился спиной к тёплому шершавому стволу огромной ивы. Что только не приходится терпеть скромному служащему внешней разведки Короны — ради безопасности и осведомленности оной! Хорошо лэрду Советнику по международной политике — сидит там себе с Его Величеством в Мерелли… тоже, конечно, не столица, но и не послали сопровождать этого чумного гонца, да ещё и нарядившись охранником. Достаточно сказать, что истеричный юноша один раз пытался повернуть назад, убеждая эскорт, что надёжнее им спрятаться в какой-нибудь далёкой провинции вроде Ламелли, и один раз пытался бежать, оставив охрану. К правителю Руад-Исса никого кроме этого трясущегося юнца не пустили, ответ Руад Шестнадцатый изволил сообщить на словах, а посланник — вопреки ожиданиям — делиться бесценной информацией ни с кем не стал — помчался скорее назад в Хартевинг, даже подробности, лоботряс, не попытался разведать. Так мало того: по пути назад на них напали — тоже, между прочим, потому что этот олух решил сократить путь, не сворачивая в означенную на карте деревню. Вот за это одно — уже стоило оторвать ему голову. Но постольку поскольку виновник и без того валялся поперёк собственного седла, привязанный за руки и за ноги, как куль с мукой, барону Киану приходилось довольствоваться бесплотными мечтами.

После нападения в отряде их осталось четверо: два охранника на единорогах, один конник, лошадь которого была легко ранена, и собственно, барон — если не считать бездыханного посланца. Что делать с последним, барон не имел понятия. Но так как тот был не мёртв, а то ли заколдован, то ли парализован, бросить в лесу на потребу падальщикам, не узнав, что велел передать правитель Руад-Исса в ответ на письмо, барон не решался. Поначалу, правда, с ними был ещё и третий единорог, потерявший хозяина. Но как только конник попытался пересесть на него, чтобы не мучить свою исходящую пеной и кровью скотину, единорог как бешенный взметался по дороге, сбросил всадника, и ускакал обратно, предпочитая леса Руад-Исса чужой заднице на своей благородной спине. В целом, Киан разделял его мнение — так как кавалерист, который падая с лошади, выбивает себе правое плечо, по его мнению, даже доброго слова не стоил.

Зато отряд обогащен был пленником.

Зато отряд обогащен был пленником. И это одновременно и радовало предприимчивого разведчика, и заставляло нервно озираться и прислушиваться в поисках вероятной погони. Пленник со связанными руками и чёрной тряпкой на глазах трясся в седле последней уцелевшей лошади, причём верховая езда была ему явно в новинку. Как и многое из того, что с ним произошло в пути и ещё произойдёт, — злорадно добавил про себя барон.

— Лагерь готов, лэрд, разрешите развести огонь? — подошёл с вопросом один из охранников.

Киан серьёзно задумался. С одной стороны, разводить костёр опасно. С другой — от предположительной погони они оторвались, как минимум, часа на три. Так что если угли успеют прогореть, слабого мерцания с дороги никто не заметит. А представив себе очередную ночёвку на жесткой земле после куска зачерствевшего хлеба с видавшим лучшие времена сыром, барон брезгливо поморщился, и торопливо кивнул.