- Буду заниматься творчеством.

- Каким творчеством?

Генка положил молоток на стол и повернулся лицом ко мне. На стене я увидел прибитые портреты Пушкина и Маяковского. Генка, наверно, выдрал их из какого-нибудь старого учебника литературы.

- Я буду писать стихи!

- Сти-хи-и-и?!

- Да.

- Что же ты раньше-то не писал их?

- Потому что у меня тогда талант не проявлялся.

- А теперь проявился?

- Проявился, да ещё как!

- Когда он у тебя проявился?

- Вчера.

- Как он проявился-то? - Меня одолевало нетерпение узнать это.

- А вот как! - И Генка начал мне подробно всё разъяснять: - Иду я из школы и, чтобы время зря не пропадало, повторяю про себя правила правописания мягкого знака после шипящих в конце слова. Он пишется в существительных женского рода и в глаголах второго лица единственного числа настоящего времени. Чтобы лучше запомнить это, я придумываю свои собственные примеры. Вижу, возле одного дома карапуз играет, я тут же про него придумал пример: «Тебе, малыш, мягкий знак шиш. Ты хоть и от горшка два вершка, но всё равно мужского рода, мягкий знак тебе не полагается».

- Как складно получилось, - говорю, - «малыш - шиш»!

- Это называется в рифму, - пояснил Генка. - Смотрю, у одних печка дымится, я и про неё пример составил: «Тебе, печь, свой мягкий знак надо беречь, потому что без него ты уже с ошибкой, и нашему брату за это двойки ставят».

- Опять складно: «печь - беречь»!

- Я и сам заметил: что-то, думаю, все примеры у меня в рифму начинают получаться? Но я ещё не догадывался, что это уже мой талант начинает наружу пробиваться.

- Когда же ты догадался? - допытываюсь.

- У речки. Тишина была кругом… На берегу остался прошлогодний камыш, а тут ещё стриж пролетел надо мной, и из меня сразу стихи прорвались:

- Вот здорово! Ты, как Пушкин, сочиняешь! - обрадовался я.

- Ну и сказану-у-ул!… Пушкин был великий поэт, а я только ещё пробую сочинять. Таких называют начинающими поэтами. Ясно?

- Может, ты ещё что-нибудь сочинил? - спрашиваю.

Мне очень хотелось послушать другие Генкины стихи, уж очень хорошо они у него выходят.

- Конечно! - говорит Генка. - Меня мой талант сразу распирать начал, покоя от него не стало: куда ни посмотрю, о чём ни подумаю - всё у меня тут же стихами получается! Иду я по улице, мне повстречалась машина-молоковозка, у меня про неё сразу стихи со чинились:

- Замечательно! - говорю.

Только в слове «накормим» Генка ударение сделал не на «о», как все мы говорим, а на «и» - «накормим», наверно, поэтам так полагается.

А Генка все рассказывает:

- Вижу: трактор ДТ с плугом в поле поехал, тут ещё гром прямо над головой у меня треснул, и из меня опять стихи посыпались:

- Нет, Ген, со мной теперь лучше не спорь: ты тоже великий поэт! Только вот зачем ты портреты Пушкина и Маяковского в предбаннике прибил?

Генка обиделся:

- Это не предбанник, а мой рабочий кабинет.

- Будешь тут стихи писать?

- Ясное дело, нельзя же свой талант в землю зарывать!

- Нет, - говорю, - талант в землю зарывать ни за что нельзя. - А почему ты дома не хочешь писать стихи?

- Там галдеть будут, и моё вдохновение пропадёт. Пушкин где лучше писал? - спросил он меня ни с того ни с сего.

- Не знаю, - по-честному признаюсь. Зачем врать?

- В деревне, - сказал мне Генка и тут же продекламировал:

Мой пустынный уголок в этом саду, тут мне и спокойствие будет, и вдохновение придёт.

- Когда оно к тебе придёт?

- Уже пришло. Сейчас буду сочинять целую поэму! И на Пушкина с Маяковским буду поглядывать, чтобы у меня получалось всё, как у них, хорошо. Посмотрю на Пушкина, вспомню его стихи:

и сам буду стараться так писать. Это называется творческая атмосфера.

- А когда на Маяковского поглядишь?

- Тогда вспомню его стихи «Я волком бы выгрыз бюрократизм!» Так читал один артист по телевидению.

- Долго ты будешь сочинять поэму-то? - спрашиваю нетерпеливо.

Генка сперва пожал плечами, потом подёргал немного себя за чёлку и только после этого ответил:

- Пожалуй, к вечеру закончу. Только ты мне не мешай, уходи куда-нибудь, я тебе свою поэму завтра прочитаю.

И я ушёл. Иду домой и думаю: «Вот какой у меня друг! Напишет он поэму, все будут читать её и узнают, что у нас в селе есть свой знаменитый поэт Генка!»

Ночью мне приснился сон, будто наше село уже не такое, как сейчас, а большущее! Везде стоят красивые высокие дома, улицы асфальтированы… От нас до станции, пожалуй, километров сто будет, и самолёты к нам не летают, но во сне мне приснилось, что рядом с площадью стоит огромный вокзал, а за школой - аэродром. К вокзалу друг за дружкой подходят пассажирские поезда, на аэродром один за другим садятся самолёты. Из самолётов и из поездов выходит много-много нарядных весёлых людей, и все они идут на площадь.

На площади стоит трибуна - не такая, как сейчас, деревянная, выкрашенная в красный цвет, а будто из золота сделана - вся сияет на солнце, украшена флагами, лозунгами, транспарантами… И на трибуне стоит Генка, важный такой, строгий, как генерал на параде на Красной площади.

Потом к трибуне подкатила красная «Волга», из неё вылез самый главный поэт, толстый, лысый и в больших очках. Он поднялся по ступенькам на трибуну, пожал Генке руку, затем в микрофон на всю площадь басом прогремел: «Это наш новый поэт Генка! Он создал себе творческую атмосферу и написал поэму!»

Все на площади стали кричать «ура», хлопать в ладоши, бросать на трибуну букеты цветов. Их так много набросали, что Генку совсем завалили, видно было, как у него только один нос торчит.

Но тут он в толпе заметил меня. Кое-как выкарабкался из цветов, сошёл с трибуны и направился прямо ко мне. Все перед ним расступаются, дорогу ему дают. Он взял меня за руку и повёл на трибуну. У меня от волнения дух захватило, и сердце чуть не остановилось. А Генка завёл меня на трибуну, положил мне руку на плечо и говорит всем в микрофон:

«Это мой лучший друг Петя! Он помогал мне создавать творческую атмосферу!»

И тогда опять все стали хлопать в ладоши и кричать «ура».

Главный поэт подходит ко мне, даёт мне большую коробку шоколадных конфет и говорит:

«Ешь!»

Я начал уплетать конфеты, а главный поэт трясёт меня за плечо и торопит:

«Ешь, ешь быстрее!»

Я уже набил полон рот, жую, жую, но проглотить никак не могу.

Главный поэт всё сильнее трясёт меня за плечо:

«Соня, соня!…»

Тут я проснулся. Вижу, это мама меня будит:

- Соня, вставай же, а то в школу опоздаешь!

Мне хотелось побыстрее умыться, схватить сумку и мчаться к Генке. Мне не терпелось рассказать ему свой замечательный сон!